Юрий Васильевич Сальников
Чтобы всегда по справедливости
Называться человеком легко, быть человеком трудно.
Народная пословица
Девочку обидел на улице мальчишка. Она заплакала и побежала домой.
— Мама! Хочу скорее быть взрослой.
— Почему, Мариночка?
— Чтобы меня никто не обижал.
— А сама обижать никого не будешь?
— Нет, нет, что ты! Хочу, чтобы всегда по-справедливому.
— Как же это, Мариночка?
— Ну, как-как? Очень просто. Не понимаешь?
Ничего не ответила ей на это мама, но подумала: «А так ли уж это просто?»
… И я тоже хочу спросить у вас, ребята: «Так ли это просто: чтобы всегда по справедливости?»
А давайте — поговорим.
И, может быть, даже поспорим?…
Мишина обида
Мишин дядя — моряк дальнего плавания. Письма от него приходили из многих портов мира. На конвертах разные марки: индийские, африканские, даже австралийские «кенгуру».
Можете себе представить, с каким нетерпением Миша ждал дядю Борю.
Он явился неожиданно под вечер — высокий, плечистый, в нарядной морской форме. Остановился перед калиткой, поставил у ног чемодан и на всю улицу громыхнул басом:
— Где тут живет великий путешественник Михаил Громов?
Миша мгновенно вылетел из дома и очутился в сильных дядиных руках. Колючая щека, смеющиеся серые глаза — такие же, как у мамы. Выбежала и мама, за ней папа. Посыпались радостные восклицания. Взрослые оттеснили Мишу, стали обниматься.
Едва переступив порог, дядя раскрыл чемодан и вытащил подарки: маме какую-то особенную кофточку (она даже ахнула от радости), папе трубку с собачьей головой, а Мише диковинную раковину, зуб крокодила и головной убор индейского вождя из разноцветных перьев. Но Миша отложил в сторону и зуб крокодила, и раковину с волнистыми краями, и это индейское украшение — что он, маленький, что ли, нацеплять его на себя! — и заканючил:
— Рассказывай!
Мама тоже сказала дяде:
— Не томи его, столько ждал твоих заморских новостей.
— Что же тебя интересует?
— Все! — И Миша вмиг выпалил, видел ли дядя обезьян прямо в джунглях на берегу Африки? Сидел ли на рифах их корабль? Попадали ли они в тайфун? Гналась ли за ними когда-нибудь в море акула? Ел ли он хоть раз сердце кита?
Дядя засмеялся: «Программка у тебя!» Но пока мама накрывала на стол, ответил на все вопросы да впридачу еще на многие другие.
Наконец мама сказала:
— Хватит на сегодня.
— Дай теперь нам поговорить, — добавил папа.
Они начали разговаривать о неинтересном. А Миша сидел за столом и ждал, когда сможет задать новые вопросы. Да не дождался. Мама сказала: «Пора спать».
— Да ну, — воспротивился Миша. Но папа строго повел бровью: «Иди!»
— Завтра поговорим, — пообещал дядя. Конечно, чуть свет Миша был около дяди.
— А в открытом море с чужими кораблями вы встречались? — задал он первый из приготовленных вопросов.
— Как же! — ответил дядя, фыркая под краном. — Был такой случай… — И, уже вытираясь, он рассказал, как однажды ночью они увидели в море горящий английский корабль. Советские моряки подплыли к нему и спасли всех английских моряков.
— И ты спасал?
Дядя не успел ответить — пришли его бывшие школьные друзья. Они явились шумной гурьбой, крича с улицы: «Да здравствует моряк Борька Завьялов!»
— А вы-то сами хоть раз «SOS» кричали? — попытался Миша еще обратить на себя дядино внимание.
Но дядя отмахнулся, идя навстречу гостям: «Потом, потом».
— Оставь дядю в покое, — сказала мама уже в сердцах. — Так и ходишь по пятам, надоел!
— А что он не рассказывает!
— Да как не рассказывает? Вчера весь вечер, сегодня…
— Где же весь вечер? И что — сегодня? Сегодня-то только началось.
— Хорошо, хорошо, говорю — дядю оставь!
Вот вечно у взрослых так: обидят несправедливо, а попробуй докажи!
Дядя стал куда-то собираться с друзьями.
— И я с ними хочу, — сказал Миша.
— Не придумывай, — оборвала мама. — Нечего тебе делать со взрослыми.
— Потерпи, путешественник, — сказал и дядя. Он вышел из соседней комнаты наутюженный, побритый, наодеколоненный. — У нас с тобой все впереди.
— Впереди, впереди, — передразнил Миша недовольным тоном.
И послышался мамин окрик:
— Как разговариваешь?
Но Миша уже не в силах был остановиться:
— Вот и разговариваю. В письмах-то он что обещал? Рассказывать. А теперь?
— Замолчи, в конце концов! — крикнула мама.
— Ну и ладно, и ладно! И ты тоже… И все вы! — Миша выскочил из дома. Он прошмыгнул мимо изумленного дяди и онемевших его друзей, стоящих во дворе. Юркнув под ветки груши, он пробежал вдоль малинника в дальний конец сада и вскарабкался на сараюшку. Здесь была дырка на сеновал. Миша кинулся в сено.
Сквозь щелястую крышу просачивались тонкие лучи солнца. В их золотистых нитях прыгали пылинки. И сердце у Миши прыгало. И стучало так, что было слышно, наверное, на улице. А перед глазами стояла картина: покачивая сокрушенно головой, мама жалуется дяде на непутевого сына — стал такой грубый, такой невозможный, совсем отбился от рук. Она часто жалуется теперь на Мишу родным, соседям, даже учительнице в школе.
А нет, чтоб рассудить по справедливости. Ведь как он ждал дядю с его рассказами! Как ждал! И не разноцветные перья ему нужны. Не зубы крокодиловы. Вот убежит он сам в какой-нибудь морской порт, проберется на корабль и спрячется в трюме. А корабль выйдет в открытое море, и моряки уже не высадят беглеца на берег, когда обнаружат его. И никто там не будет его ругать, а будут только по-флотски похлопывать по плечу да нахваливать: «Молодец, наш товарищ юнга Михаил Громов!»
Можно ли прожить без вранья?
Размечтался Миша, притаившись на сеновале. И вдруг услышал внизу какое-то бормотание.
«Верка!» — подумал он и приник к щели.
Так и есть. В соседнем сарае, стоящем вплотную к их сеновалу, на дырявом старом кресле сидела, поджав ноги, конопатая Верка в синем платье. Что-то бормоча, она жестикулировала, будто с кем-то разговаривала. Но, кроме нее, в сарае никого не было.
«Опять беседует», — решил Миша и, отодвинув доску, спрыгнул в Веркин сарай.
Этот лаз они открыли очень давно, еще «с до школы». И Вера нисколько не удивилась, увидев перед собой Мишу. А он, усевшись у двери на чурбаке, спросил вместо приветствия:
— Беседуешь?
Она кивнула.
В темный, пыльный сарай она залезала всегда, когда ей хотелось говорить со своим Советчиком-Беседчиком. Так звали крохотного человечка, которого Вера выдумала. Выдумала очень давно, когда была совсем маленькая. И Миша тогда был тоже маленький и верил, что человечек существует. Забираясь в сарай, он слушал, как Вера разными таинственными заклинаниями вызывает Советчика-Беседчика и беседует с ним.
Потом Миша подрос и понял: Советчик-Беседчик — это просто Верина мечта. Но он не стал смеяться над Веркой, а по-прежнему приходил сюда, слушал ее и удивлялся, как она сообразила придумать такого хорошего всезнающего друга.
У Веры был неродной отец. Миша слышал, что Иван Григорьевич — неплохой человек, да и Вера на него никогда не жаловалась. И все-таки она чувствовала себя в семье неважно. У отчима была своя дочка Нина, она училась в девятом классе, считала себя уже взрослой, на Верку покрикивала. Мама и отчим не обижали девочек, но каждый из них старался, наверное, показать, как хорошо он относится к неродной дочери. И вот мама баловала Нину, а отчиму говорила: «Не порти мне Веру!» И сама была с Верой строгая сверх всякой меры. «Я, говорит, по справедливости». Но Вере обидно: с Ниной мама добрее, чем с ней. А Нина быстренько поняла: если ей отец что-нибудь не разрешает, она сразу к Вериной маме. Короче, подлизывалась. Вера же к Ивану Григорьевичу подлизываться не хочет. Вот ей и сиротливо в доме, вот почему она и выдумала себе Советчика Беседчика.
Миша понял, что и сейчас дома у Веры произошло что-то такое, отчего ей захотелось вызвать своего доброго человечка на задушевную беседу. Только расспрашивать он не стал — захочет, сама расскажет. И действительно она рассказала.
— Знаешь, — начала она, — позавчера вечером Нинка пришла домой поздно, отчим отругал ее. «Больше не пойдешь!» А вчера она опять попросила ее отпустить. «Нет», — сказал отец. Тогда она к маме подластилась. «Мамочка Катя, мне надо Зою проводить»… Ну мама и сказала Ивану Григорьевичу: «Пустим подругу-то проводить». Отпустили. А потом мама меня за, хлебом послала, и я эту самую Зойку встретила: никуда она уезжать и не собиралась! Понимаешь? Наврала, Нинка и всех обманула. Я ей сегодня так и сказала: «Что же ты, говорю, всех бессовестно обманываешь!» А она засмеялась: «Без вранья, говорит, не проживешь!» — «Неправда!» — сказала я. А она глаза прищурила: «Ах, неправда? Тогда скажи — отпустили бы меня, если б не наврала? Да ни за что бы не отпустили? Зато я с Вадимом увиделась. Он скоро уезжает навсегда учиться в другой город. Или, по-твоему, я не должна была с ним в последний раз увидеться?» — «Ну, должна», — ответила я, а она сказала: «Ага! Вот и молчи. Потому что все по справедливости получилось». — «Какая же это справедливость, если вранье?» — «А это уж ты как хочешь понимай!»
