Элейн Фергюсон
Убийца с медальоном святого Христофора
Моему редактору Трейси Гейтс — соучастнице моих преступлений — посвящается
Глава 1
За кухонным столом, вытянув ноги, сидел взлохмаченный отец.
— Да, через полчаса буду. Время смерти известно? — негромко говорил он в трубку, делая пометки карандашом в блокноте. — Столько времени в ванне с водой? Ну и запашок там, должно быть! Закройте все окна и двери. Да, и в коридор никого не пускайте.
— Утопленник! Скверная новость, — пробормотала Камерин себе под нос. Из учебников по криминалистике она хорошо знала, во что превращается кожа под действием воды.
За окном на ветке дерева звонко щебетала птичка.
«Странно, — подумала Камерин, — кто-то умер, а все идет своим чередом».
Где-то в ванне с водой лежал труп, но в окна кухни семейства Махони по-прежнему светило яркое солнце, в лучах которого горели оранжево-красные цветы на подоконнике. Пофыркивали дождеватели, слышалось отдаленное гудение газонокосилки, в такт тиканью настенных часов постукивал нож — бабушка резала зеленый перец. Жизнь продолжалась, несмотря на все ужасы, которые в ней иногда происходят.
Патрик, отец Камерин, нахмурился и сказал в трубку:
— Передайте уважаемому господину шерифу, что он может подождать, пока я позавтракаю. Сейчас всего семь утра, и плюс-минус пять минут ничего не изменят. Бедняге в ванне уже все равно.
Собеседник, кажется, что-то возразил, потому что отец жестко ответил:
— Я не чудовище, а всего лишь скромный коронер. К вашему сведению, господин помощник шерифа, всегда лучше поесть до того, как поедешь на вызов… Трупный запах долго стоит в ноздрях. До свидания.
Тихо щелкнула положенная на рычаг трубка.
— Сынок, зачем ты мучаешь нового помощника? — укоризненно сказала бабушка с певучим ирландским акцентом. — Смотри, отпугнешь. Не каждый может спокойно смотреть на трупы.
— Ничего, пусть узнает, почем фунт лиха, — ответил Патрик. — Да, я немного не в духе: господин шериф нанял себе помощника, а мне приходится тащить расследование на себе!
— Парень-то чем виноват? На него ты за что накинулся?
Патрик посмотрел на мать из-под лохматых бровей.
— У меня с господином Кроули есть некоторые разногласия, скажем так. И хватит об этом — могу я спокойно провести остаток утра?
— Хорошо, — согласно кивнула бабушка. Камерин, свари-ка кофе.
Но Камерин уже выключила кофемолку и вытрясла похожие на чернозем смолотые зерна — запах от них шел потрясающий.
— Камми, сделай кофе покрепче, — попросил отец, раскрывая газету. — Утопленник с утра пораньше — не слишком веселое начало дня.
Руки Камерин привычно выполняли знакомую работу — единственное, что она умела делать на кухне, — а мысли витали в другом месте: она представляла себе, чем займется отец через час. Из книг Камерин знала, как выглядит тело, долго пролежавшее в воде. Она мысленно повторила необходимую последовательность действий, которые обязан произвести коронер, осматривая труп. Простыня, пластиковый мешок для перевозки трупа, цифровая камера, специальные пакеты для любых медикаментов, найденных на месте происшествия — все нужно погрузить в их дряхлый «универсал», который по совместительству служил городским катафалком. Необходимые вещи, кроме камеры, аккуратно сложены на металлических полках в гараже, там же хранятся коробки резиновых перчаток и стоит наготове каталка.
Обернувшись, Камерин успела заметить, как бабушка одной рукой разбила яйцо, вылила содержимое в стеклянную миску, а скорлупу бросила в раковину. Скорлупа влетела в дырку для переработки мусора, как баскетбольный мяч в корзину.
— Классный бросок! — засмеялась Камерин. — Ты в Ирландии случайно в баскетбол не играла?
— В мое время девочки потеть не желали. Мы готовились стать хорошими хозяйками. Кстати, не пора ли тебе научиться правильно разбивать яйца?
Камерин помотала головой, живо припомнив последнюю неудачную попытку разбить яйцо одной рукой. Кроме того, она не мечтала научиться вкусно готовить, — но ее настоящие мечты бабушка не одобряла.
— Ну что? Попробуешь? — не отставала бабушка. — Тебе почти восемнадцать! Самое время.
Камерин посмотрела на яйца и поморщилась.
— Ты же знаешь, я терпеть не могу готовить!
— Это потому, что ты никогда не пробовала!
— Нет, потому, что в жизни есть вещи поинтереснее.
Бабушка неодобрительно посмотрела на нее.
— Например, покойников резать?
— Ага, а то живые уж слишком брыкаются!
— Все шуточки шутишь? — Бабушка укоризненно взмахнула рукой, не выпуская яичной скорлупки. — Шути не шути, а мне твоя учеба не нравится. Я заметила, в последнее время твоя душа отвернулась от света. В прошлое воскресенье в церкви ты едва губами шевелила, а когда-то повторяла громче всех! Нынче отсиживаешь службу, думая бог знает о чем.
Камерин с грохотом открыла ящик, вытащила вилку и нож, со стуком положила их на стол перед отцом.
— С душой у меня все в порядке, — ответила Камерин.
— Ах, в порядке? После всего, что ты читаешь? Книжки про смерть и мертвецов, лужи крови и ползающие по трупам черви! Я своими глазами видела! — бабушка неодобрительно хмыкнула. — Говорила я Патрику, что зря он поощряет твои занятия, да только меня никто не слушает!
— Мама! Хватит уже! — простонал отец, закрываясь развернутой газетой.
«Вот спасибо, папочка!» — подумала Камерин.
Бабушка надела сегодня новый халат: как обычно, рукава были слишком длинные, а подол волочился по полу. Она выглядела как ребенок в одежде на вырост, но во всем, что касалось судьбы внучки, бабушка проявляла недетское упорство. Судебную медицину она ненавидела. Словно курочка, клюющая зерно, бабушка по кусочкам расклевывала мечту Камерин, непоколебимо убежденная, что такая профессия плохо повлияет на душу внучки.
— Объясни мне хотя бы, почему ты не хочешь стать настоящим врачом?
— Судмедэксперт и есть настоящий врач! — Камерин захлестнула волна раздражения, и сдержать его не удалось.
— Я имею в виду врача, который лечит живых! С такой светлой головой, как у тебя, можно многого добиться! Камми, ты упрямая девочка, но упрямство завело тебя не на ту дорожку.
Камерин вспыхнула.
— Сколько раз можно повторять, что дорогу я сама выбирать буду!
— Поогрызайся мне! Мамочкин характер до добра не доведет!
— Мама, оставь ее в покое ради бога! — воскликнул отец, шлепнув газетой по столу.
Камерин подскочила от неожиданности.
На лице Патрика отразилась неимоверная усталость.
— Неужели нельзя начать день в тишине и покое? От вашей перепалки у меня в ушах звенит! Дайте человеку спокойно позавтракать!
Пристыженная бабушка с такой силой заработала сбивалкой, что яйца мгновенно превратились в светло-желтую пену.
— Уж и сказать ничего нельзя! — пробормотала она, обращаясь к миске. — О собственной внучке забочусь.
На мгновение в кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным постукиванием сбивалки… Бледное обиженное лицо бабушки застыло. Камерин не знала, что делать. Ей очень хотелось… не то чтобы убежать — просто побыть одной. Слушая, как друзья жалуются на своих родителей, особенно на мам, Камерин едва удерживалась от смеха: куда им до бабушки! Она не то что из другой страны, из другого века сюда явилась!
Вздохнув, отец аккуратно сложил газету и разгладил ее.
— Камерин, девочка моя, — наконец сказал он. — Принеси-ка мне папку. Ту, в которой я держу свидетельства о смерти. Она в машине, на переднем сиденье.
— Конечно! — Камерин с облегчением выдохнула: можно уйти!
Когда она проходила мимо, отец поймал ее за руку и мягко сжал ладонь.
— И это… не торопись, ладно?
— Ладно.
Скрипнув дверью, Камерин вышла в утреннюю прохладу. За спиной голоса бабушки и отца поднимались и падали, как волны в океане.
— …мама, я делаю все, что в моих силах…
— Сынок, я же люблю девочку, и кто-то должен вытащить ее…
Опять они ругаются! Вечно отец с бабушкой из-за нее ссорятся!
Камерин торопливо прошла мимо горшков с цветами, которые высаживала бабушка, как только в воздухе начинало пахнуть весной. Уже октябрь, а значит, цветы скоро занесут в теплый дом, чтобы не погибли. Разводить цветы и готовить — вот и все бабушкины интересы. Камерин неплохо ладила с отцом, а с бабушкой никак не могла найти общий язык: они были очень разные, несмотря на кровное родство.
Даже внешне Камерин не похожа на родных: и бабушка, и отец выглядели как настоящие ирландцы. Патрик был огромный, как медведь гризли, с грудной клеткой размером с бочку и громадными ручищами. Волосы, когда-то огненно-рыжие, потускнели, зато кустистые брови с каждым годом становились все длиннее. Бабушка казалась уменьшенной копией сына: тот же широкий нос и ярко-голубые глаза, тот же упрямый подбородок, который она выпячивала, когда была чем-то недовольна — внучке казалось, это случалось слишком часто.
