ДЕДУШКИН РОДНИК
Аркадий Клабуков
НА КРЫШЕ
Отец поднялся затемно, запряг лошадь, потом разбудил Сему:
— Сынок, я в лес еду, надо дрова с делянки вывезти.
— А почему так рано едешь?
— Днем на дороге уже весна хозяйничает, лошадь проваливается на каждом шагу. А ты, сынок, покуда я езжу, сбрось-ка снег с амбара.
Сема вышел во двор. Со всех сторон слышится: кап-кап-кап. Это прозрачными слезинками падает с крыши капель.
Во дворах кудахчут куры, роются в осевшем снегу, торопят весну, а она и так уже не за горами.
Сема взял деревянную лопату, по высокой приставной лестнице забрался на амбар.
За зиму на крышу навалило много снега.
«Да тут работы — за день не управиться! — подумал Сема. — Вот если бы помог кто! Да и скучно одному: ни поболтать, ни посмеяться, так и язык к нёбу присохнет. С какой стороны ни взгляни, а работать в одиночку — никакого интересу».
Сема скинул вниз две-три лопаты снега, потом влез на конек крыши, огляделся.
Как хорошо! Небо синее-синее, а снег такой белый, что глазам больно на него смотреть. Все вокруг залито ярким солнечным светом.
Сема загородил рукой глаза от солнца, поглядел вдоль деревни.
Оказывается, не только он сгребает снег, Вон Ефим с лопатой на крыше, вон Вася, вон Гришка.
«Если бы всем вместе собраться, мы бы в два счета управились», — подумал Сема и крикнул:
— Ефи-им! Давай вместе снег кидать!
Ефиму, как видно, тоже скучно одному, он охотно отзывается:
— Давай! С кого начнем?
— Иди сперва ко мне. У нас крыша прохудилась, вода в амбар течет.
— Сейчас приду, только у матери спрошусь. Может, Ваську с Гришкой позвать?
— Зови.
Вскоре пришли Ефим и Вася.
— А Гришка что же? — спросил Сема. — Не придет?
— Его отец не пустил, — ответил Вася. — Говорит: «Соберетесь вместе, пойдет у вас одно баловство, а не работа».
— Вась, а тебя отец отпустил? — спросил Сема. — Или ты не спросился.
— Спросился. Отец сказал: «Ступай, сынок, вместе трудиться легче и веселее».
Закипела работа. Мальчики тремя лопатами прорезают снежные пласты с трех сторон и, дружно навалившись, сталкивают снег по скату крыши вниз. Толстый пласт тяжело обрушивается на землю: бух-ух!
Щеки у ребят разгорелись, глаза задорно сверкают.
И вот уже крыша чистая. На последний пласт снега Ефим с Васей уселись, как на санки, а Сема поднатужился и подтолкнул их. Друзья с визгом заскользили по крыше и ухнули в сугроб.
— Хорошо? — кричит сверху Сема.
Снизу отвечают:
— Здорово!
Мальчики со смехом и шутками отряхнулись от снега и пошли к Ефиму. Его дедушка, увидев ребят, спросил:
— Уже управились? Ну, молодцы, ничего не скажешь.
А отец Ефима вынес из сарая широкую лопату и сказал:
— С такой лопатой вам будет сподручнее, вот увидите.
Ребята, не мешкая, поднялись на заснеженную крышу, и вновь закипела веселая, дружная работа.
1926
Михаил Коновалов
МИШЕНЬ
Однажды я услышал, как в соседском дворе раздались выстрелы, а потом — смех.
Я подбежал к забору, глянул в щель.
Вижу, стоит посреди двора мой сосед дядя Макар и его дочка Олена. Дядя Макар, босой, без шапки, вертит в руках длинностволку и говорит кому-то, кого мне в щель не видать:
— Комсомольцу это не к лицу!.. Или на Олену загляделся?
Олена покраснела, отвернулась:
— Да ну тебя, отец!
Тут я увидел Семи. Стоит в сторонке, повесил голову, острым своим подбородком в грудь уперся.
Взяло меня любопытство, пошел я к соседу и только тогда понял, в чем дело: оказывается, Семи стрелял в цель.
К стене сарая прицеплен бумажный лист с нарисованным кругом — мишень.
— Два раза стрелял, и оба — мимо! — встряхивая лохматой головой, возмущался дядя Макар. Он сунул ружье чуть ли не в нос смущенному парню: — На, стрельни еще раз. Ну, если опять промажешь — гляди у меня!..
Олена мне давно нравится, поэтому я порадовался, что ее отец бранит Семи — моего соперника.
Семи побледнел от волнения, руки у него задрожали.
— Кур ты, что ли, воровал, чего у тебя руки трясутся? — Дядя Макар вложил ружье в ладони парня, сам приподнял ему ствол до нужной высоты. — Целься хорошенько! Прицелился? Ну вот, теперь жми на спуск.
Бах! — выстрел разорвал воздух, отозвался эхом далеко в лесу.
Я подбежал к мишени, радостно крикнул:
— Не попал!
«Почему же я так радуюсь его неудаче? — подумал я и сам себе ответил: — Из-за Олены…»
Вдруг дядя Макар приказал:
— Семи, подай скорее ружье, сейчас я их обоих достану.
Над двором кружили два ястреба, высматривая цыплят.
Дядя Макар прицелился, выстрелил раз, другой — и оба хищника замертво упали к его ногам.
Дядя Макар довольно улыбнулся:
— Видали? Вот как надо! Я в молодости, чтоб не портить шкурку, белку в глаз бил. А вы?.. Тьфу! — плюнул он в сердцах.
Во мне закипела обида.
«Неужели мы такие уж никчемные?» — подумал я, а вслух сказал:
— Дай-ка и мне разок пальнуть.
Небрежным жестом взял ружье. Сердце мое колотилось.
Семи впился в меня взглядом — небось ему хочется, чтобы я тоже промазал.
Я расставил ноги, расправил грудь, прищурил глаз. Мельком глянул на дядю Макара. Он головой качает, усмехается, не верит, что попаду. А Олена смотрит на меня с надеждой. Это придало мне духу.
Бах! — прикладом шибануло в плечо.
Сломя голову я кинулся к мишени. Эх, ушла моя пуля на два вершка в сторону!
— Растяпа! — Дядя Макар так хватил меня ладонью по спине, что едва хребет не переломил. — А еще комсомолец!
Вот стыдоба! И Олене, наверно, стыдно за меня — покраснела, что твой снегирь.
Даже не помню, как отдал ружье. Теперь и я повесил голову на манер Семи, а сам хоронюсь за него, подальше от глаз дяди Макара.
— Стрелять надо метко, — говорит дядя Макар, поглаживая густую черную бороду. — Не знаете, что ли? Капиталисты войну затевают! Вы, ребята, каждый час должны быть готовы к бою. А вот послушайте, как я с белыми в гражданскую воевал.
Он оперся на ружье, прокашлялся и начал рассказ.
— Было это в восемнадцатом году, когда Колчак воевал против Советской власти. Врешь, говорю, ничего у вас, беляки, не выйдет! И подался я в красные партизаны.
Однажды с отрядом человек в пятьдесят засели мы в лесу, ждали обоз белых с боеприпасами, а его все нет.
Послали меня в разведку. Взял я с собой карабин. В стрельбе я тогда уже, можно сказать, собаку съел, да вот беда: патронов у нас в отряде было маловато, выдали мне всего семь штук.
Пробираюсь сторожко. Кругом дебри, чащобы темные. Деревья стоят тихо, как будто притаились. Старики недаром говорили: «Лес — с ушами, поле — с глазами». Если неумело ходить, треск валежника за версту будет слышен. Но я-то в лесу вырос, по бедности все время охотиться приходилось, в молодые годы, бывало, за белкой с дерева на дерево перепрыгивал… Иду как надо, ни одна веточка под ногой не хрустнет.
Снег в те поры уже выпал, но в лесу его было еще совсем мало. Зато когда между деревьями показалось поле — оно было как одеялом покрыто снегом.
«Вот бы тут, на краю поля, беляков подкараулить, — подумал я. — Залечь в лесу и косить их, как траву. Конечно, с одним карабином не много сделаешь. Эх, сюда бы пулемет!..»
Только я вышел на поле, гляжу — вдоль опушки шагают белые. Они меня сразу заметили.
«Ну, — думаю, — пропал!» Я прыгнул обратно в лес, они — за мной. «Окружай его!» — кричат. Я бегу, как лось, только сучья под ногами трещат.
… Отбежал немного, остановился. Подумал о своих товарищах. Если сейчас начнется перестрелка, белых много набежит, пойдут по моему следу, обнаружат отряд. Нет, надо их тут, подальше от отряда, задержать.
Я приготовил карабин, стал потихоньку отходить. И они не стреляют. Вдруг вижу — двое идут прямо на меня. Я прицелился как следует, чтобы патрон даром не пропал. Бух! Загремело на весь лес. Один беляк упал как подкошенный, другой рванул в сторону. Но не успел он спрятаться за елку, как я и его на месте уложил. Тут со всех сторон послышались выстрелы. Гляжу, еще один появился, в меня целится. Я вскинул карабин — оба выстрела грянули одновременно. Тю-ю-у! — пуля просвистела у меня над ухом, а тот, что в меня стрелял, рухнул наземь. Потом я еще троих ухлопал. Остался у меня последний патрон.
«Окружайте его, окружайте!» — кричат колчаковцы.
Я снял зипун, повесил на елку, а сам — ходу!
Покуда они мою одежду окружали, я далеко ушел. Но двое все-таки погнались за мной.
Я притаился за деревом и, когда они подошли поближе, выстрелил в того, что шел впереди. Он распластался на земле, как убитый ворон. Другой кинулся бежать.
