Софья Аллилуева
Сады цветут
Предисловие:
Для тех, кто все же решится прочитать его, заранее выказываю свою благодарность. Ведь я как самый настоящий школьник понимаю, что это не одно из самых увлекательных занятий. Но как автор я призываю Вас хотя бы начать.
Данное произведение написано, скажу сразу, восемнадцатилетней школьницей о времени, о котором она могла только слышать от взрослых или видеть в кинофильмах и книгах. Но данное время всегда манило её: такое далекое, но одновременно близкое; чужое, но и роднее него для неё было трудно сыскать. Даже без свойственной её возрасту романтизации она оставалась верна любви к этому времени, как оставалась верна памяти о своем прадедушке, вселившем когда-то давно это незаурядное пристрастие к прошлому, коснуться которого она не могла, но чье вуальное присутствие ощущала всю свою жизнь. Она не испытывала любви к кровавой истории или политике, а испытывала её к людям, к их несгибаемой надежде на завтрашний день, их умению чувствовать прекрасное даже в условиях страшной войны.
И нет, она не пытается задобрить или вызвать Вашу снисходительность к её первому рассказу, ведь под конец рассказа Вы даже не сможете воспринимать её как человека доброжелательного, но, поверьте, она изо всех сил пыталась изобразить реалии тех лет, изучив воспоминания обычных школьников и рядовых солдат, чьи тела уже давно покоятся на безымянных кладбищах в далёких коридорах нашей памяти. По моему мнению, самый верный способ узнать историю такой, какая она есть — это не читать мемуары сидевших в уютных кабинетах командиров (но и их вклад я не ручаюсь обесценивать), а изучать воспоминания обычных ребят, жён и матерей, чьи нетронутые бедами судьбы столкнулись с лавиной войны, смертей товарищей и непоправимых травм.
И, заканчивая сию оперу от второго лица, скажу только одно: я посвящаю этот рассказ своему прадедушке — ветерану и, в общей сложности, моему герою.
ГЛАВА 1
(04.12.194….)
«…Не потому, что от неё светло, а потому, что с ней не надо света…»
— Что за нежности ты читаешь, Наденька? Разве ты забыла, что стихи, в первую очередь, должны быть философскими, о Родине, природе что ли…А здесь что? Одна любовь!
— Здесь чувства, как ты не понимаешь! Только поэт может перенести такое чувство, как любовь, на лист, да еще и так точно!
— Почему только поэт? А как же художник? Скульптор-то, к твоему сведению, вообще лепит всё, что вздумается!
— Эх, Юрка, не понять тебе никогда этого. По крайней мере, пока не влюбишься.
— Я и не хочу понимать — пустое это все. Глядишь: в Москву учиться не поеду, видите ли, стишками решил заняться. Ишь чего!
Она только слегка качнула головой и ничего не ответила. Надя, Наденька, Надежда Рябинова — так обычно её все называли. Девушка лет шестнадцати, спокойная, маленькой комплекции, но, когда дело касалось чего-то высокого — поэзии или литературы — Наденьку, словно сентябрьский день, резко сменяли листья серьезности и сухие ветки бойкости. Ведь как же люди могли тогда писать, а любить, а жить! «Не то что в нынешнее время» — постоянно цитировала она. Наверное, всем творческим душам свойственно замечать красоту вокруг только через призму прошлого, совершенно не догадываясь, что всё это стоит прямо у её носа, а вернее — безмятежно сидит у дерева, доедая последнее яблоко. Она всегда грезила о прекрасном поэте, величаво сидящим у окна и пишущим строчки об её красоте. Ей казалось, что такие особы только и делают, что цитируют великих классиков и задумчиво сидят у пера. Но всем свойственно ошибаться, и нашей Наденьке тоже, поэтому не будем осуждать её за собственную опрометчивость.
А вот и он, «невольник чести», Юрка Жданов — друг детства Нади, и, по его словам, «верный слуга её до невероятной красоты скверного характера». Один из лучших учеников математической школы, «математик до мозга костей», как называет его Надя. Парень задорный, душа компании, но и Наденьку свою никогда не забывал — приходил к её школе почти каждую перемену, отчего над ним иногда посмеивались.
Несмотря на всю свою прогрессивность и желание добиться успехов в технической сфере, больше всего Юрий хотел оставить что-то после себя, принести пользу, особенно Родине. Он любил свой город и страну, любил сменяющуюся временами года природу, считая всех людей её отпрысками. «Она же, природа, живая. И, честно говоря, иногда я, проходя мимо какого-нибудь сада, подойду да и обниму дерево, а оно — да не смейся ты! — дышит мне будто в самый затылок. И так спокойно на душе становится, пока какой-нибудь сторожила не окликнет, думая, что я ворую яблоки. В такие моменты я словно становлюсь таким ма-аленьким и беззащитным, а листья большими ладонями, которые в один момент могут укрыть меня. В то время казалось, что мир как-то ярче что ли. Будто кто-то с возрастом замешивает в мою глазную палитру темные краски. А я теперь даже и не вспомню, каким ярким было солнце в тот день, когда я в последний раз вышел во двор поиграть с ребятами…»
Но больше всех Юра любил её: непостоянную, такую разную, но при этом очаровательную Надю. В детстве он постоянно твердил, что она будет его женой. И если с возрастом взгляды меняются, то эта оборванная страничка желания, слетевшая когда-то с детских губ, до сих пор витает в воздухе и никак не хочет разбиваться о твердую землю обстоятельств. Но, как все знают, даже в самой знойной пустыне иногда идут дожди…
— Как там были эти строчки у Пушкина? Там про демона, влюбленного в земную девушку… Вот эти строки я люблю!
— Это Лермонтов, глупый! Как можно их путать?! Пушкин — это разум, страдающий от сердца. А Лермонтов — он… Он сердце, страдающее от разума…
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих!
М.Ю. Лермонтов
ГЛАВА 2
Жарким и знойным концом весны, когда даже земля уставала от палящих лучей солнца, 11 «А» класс собрался в поход по местным лесам, которых оказалось вдоволь. Деревья служили им щитом, укрывающим от жилистых солнечных рук, называемых лучами, но как
