— Вспомни двенадцатую главу! — потребовал учитель, после чего студенту стала так же безразлична валяющаяся рядом красавица, как это будет случаться и двадцатью веками позже с приходом темной для всякого молодого мыслителя поры, именуемой сессией. — Вспомни заключительные строфы изящного сатирического гекзаметра, где неоспоримо доказывается, что мысли есть неязыковая категория и, стало быть, язык — лишь аппарат выражения мысли и может быть, соответственно, заменен, слово за словом, флексия за перцепцией, без ведома говорящего, если только рассудок его этому не противится? Идеальным для этого условием является что?…
Юноша, чье лицо приобрело уже оттенок выдержанного фалернского вина, только в отчаянии кивнул на лежащих, что, однако, восхитило учителя:
— Вот именно! Полубессознательное состояние postcoitus immedii[3] наряду с опьянением напитком из цикуты, а также hysteria sorbi[4] дадут наиболее благоприятный результат в нечувственном освоении языком в объеме, достаточном для пристрастного допроса. Я неоднократно демонстрировал данное искусство в македонских бродячих цирках, а также на пирах, устраиваемых по случаю гонок колесниц и именуемых Диамедовыми. А ты говоришь, петух в кувшине!… — колко заметил философ-универсал и, дождавшись, когда пристыженный неофит окончательно потупит голову, выпростал руку из складок тоги и звучным голосом проговорил:
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал…
— Что ты делаешь, учитель? — изумился юноша. Учитель договорил строфу до конца и строго на него глянул:
— В чем, по-твоему, наша задача? Насытить их долбанутые цикутой, сексом или сотрясением мозга подкорковые центры максимальным словесным запасом. Ты можешь прочитать латинский словарь наизусть? Вот и я тоже не могу. А хороший поэт, как ты знаешь, обладает лексической мощью побольше, чем иной языковед. А поскольку стихов, равных Гомеровым, в нашем духовно бедном отечестве не создано, да и не будет создано, умные люди вынуждены обивать ноги по проселкам, обучая элементарным вещам великовозрастных недорослей. Вот я и начал с «Илиады». Думаю, пары глав будет достаточно. Не волнуйся, до списка кораблей дело не дойдет. А теперь, будь добр, не встревай, лучше слушай и учись. Мы это засчитаем за урок логопедии.
* * *
— Ты хоть понимаешь, что они там бормочут? — спросил Святослава Хромина Андрей Теменев. Левой рукой он придерживал ветку винограда, правая оставалась в кармане плаща. Леша Илюхин косился на Андрея, иногда демонстративно охая и постанывая, при этом не забывал по одной ягоде срывать недозрелые виноградины.
— Дизентерию заработаешь, — не глядя на него, пообещал Андрей. — Не стони ты, ради бога, не оторвал я тебе руку. Ну так что, историк?
— Насколько я понимаю, — осторожно проговорил Святослав Хромин в сомнении, покусывая нижнюю губу, — он читает моему брату Гомера в переводе на латынь. Но вы должны учитывать, что уровень преподавания в Университете водного транспорта…
— Всяко лучше, чем на юридическом, — нервно отрубил Андрей. — Мы, знаешь, тоже римское право учили… Думаешь, я что-то помню, кроме пары поговорок?
— Магистр говорил, что это Чудь, — неуверенно и невнятно, забитым виноградом ртом внес лепту в дискуссию Алексей Илюхин.
— Про Магистра ты лучше даже не заикайся, — мрачно посоветовал Андрей и снова обернулся к Святославу, нервно теребящему бороду: — А какого хрена он читает ему Гомера на языке оригинала?
— Не оригинала, — терпеливо поправил Святослав, — а в переводе…
— Вопрос был — «какого хрена?»! — мрачно уточнил Андрей. — Ты сможешь с ними общаться на каком бы то ни было языке?
— Это Чудь, — упрямо повторил подросток, дотягиваясь до винограда, висящего выше, отчего черная его рубашка выбилась из-под ремня подвернутых джинсов. — Здесь все должны говорить по-русски.
Андрей не удостоил его ответом.
— Вам не кажется, что сначала следовало бы разобраться…
— Как раз не кажется, — шепотом гаркнул Теменев, — разбираться мы будем, когда допросим этих двух клоунов на конях. Но для этого надо, чтоб они нас понимали.
— Что вы называете общением? — подумав, осторожно спросил Святослав.
— Ну, для начала, скажем: «Оружие бросить, лицом на пол!».
Святослав Хромин в полной растерянности развел руками, как бы говоря, что на истфаке Университета водного транспорта была весьма скромная программа по латыни.
* * *
Когда Айшат проснулась, было уже светло. Ее почему-то совсем не удивило, что лежит она в сильных мужских объятиях, а над головой кто-то нараспев читает неизвестные ей ранее стихи. Значит, так надо спокойно подумала она и в который раз удивилась красоте и звучности русской поэзии. Она уже знала наизусть многие красивые стихи, но ей нравилось заучивать новые и новые. Она прислушалась.
Должно быть, исполняли древнее сказание о сильных и смелых воинах. Вероятно, дядя Салим, уходя на поиски работы, не выключил радиоточку на кухне. Ну, а объятия… Они были как раз такими, как в неоднократных снах, о которых воспитанная тавларская девушка не признается даже родным, и особенно родным. Вероятно, произошедшее вчера, несмотря на некоторую несуразность, оказалось именно тем, о чем сразу подумалось. Ее, Айшат, похитили, как испокон веков похищают невест. Разумеется, русский жених использовал оригинальный национальный обычай, неизвестный в горных селах Тавларо-Гушанской автономной республики. Запихивание в автомобиль на автобусной остановке, связывание скотчем и особенно распятие на столе были не так уж приятны и вызывали некоторые тревожные ассоциации, но главное, что все кончилось хорошо. Айшат, в принципе, давно свыклась с мыслью о русском муже и теперь была не прочь поглядеть на него. Она открыла глаза.
Дмитрий Хромин таращился на нее с чувством, которое можно было принять за головокружительную влюбленность…
— Маша? — на всякий случай спросил он.
— Нет! — радостно улыбнулась Айшат. Конечно, она надеялась, что муж окажется бритоголовым, но это дело наживное. Желтые волосы — тоже оригинально.
— Ты знаешь, где мы?
— Нет! — еще радостнее ответила она, поняв, что только что увиденный супруг приготовил ей сюрприз. Скорее всего, сюрприз окажется предсказуемым: распахнется дверь, и войдет дядя Салим, внешне гневный, а на деле уже договорившийся о праздновании свадьбы я теперь желающий только разделить расходы поровну, чтобы ни один родственник не остался внакладе.
— Они проснулись, — сказал хорошо поставленный голос где-то вверху.
Придерживаясь друг за друга, новоиспеченные супруги поднялись на ноги, причем Хромин сразу наступил босой, в одном носке, ногой на острый камешек и охнул, вызвав улыбку Айшат. Ей все больше нравились русские свадебные обычаи. Во-первых, в небе впервые за текущий петербургский октябрь сияло жаркое солнце. Во-вторых, прямо перед ними гарцевали на красивых конях два джигита, смешно завернутые в белоснежные простыни с гушанским орнаментом по канту. На боках у верховых блестели золоченые кинжалы, а глаза у коней были умные и немного испуганные.
— А теперь, неумытые чужеземцы, — вежливо и дружелюбно попросил старший из джигитов с облупившимся на солнце прямым носом, — расскажите нам кратко, что привело вас сюда, в древнее этрусское капище, и какой магический обряд отправляли вы здесь, бесстыдно и принародно занимаясь таинством продолжения рода?
Во всяком случае, так поняла его Айшат. Русский свадебный обряд все еще казался ей забавным, но немного запутанным, поэтому она промолчала. Зато заговорил Хромин.
Незачем тратить мой час смертный на те экивоки,Коими думаешь ты скрыть очевидный тот факт,Что этот весь балаган вами затем лишь затеян,Чтоб умертвить меня, на градоначальничский страх!
Неожиданно для самого себя проговорил он, желая сказать всего лишь примитивную фразу: «Да хватит трепаться. Я знаю, кто вы и откуда». И для этой-то фразы, чтобы бросить ее в лицо киллерам, упорно подбирающимся к тестю вице-губеру, Хромину потребовалось все его невеликое мужество. Он не знал, какими именно орудиями обычно срезают с жертв кожу умельцы из питерской мафии начала XXI века, но вполне допускал, что орудуют они здоровенными палашами желтого металла, вроде того, что заткнут за пояс у молодого киллера.
Хромин грешным делом хотел впечатлить своих потенциальных палачей беспримерным мужеством, не без оснований полагая, что тогда возможность договориться станет менее призрачной. В качестве первого взноса — отступные из «Олимпика». Кроме того, подсознательно чиновник все же не хотел совсем уж ударить в навоз мордой в присутствии этой смуглянки, которая, правда, скорее всего по-русски едва кумекает. Но, заговорив, вопреки собственным ожиданиям, гекзаметром и тут же сообразив, что убивцы вряд ли сочтут это чем-то еще, кроме наглого и пьяного стеба, Хромин мгновенно утратил остатки самоконтроля. С невнятным воплем он ринулся к киллеру помоложе и на вид послабее, тут же наступил на очередной камешек и, окончательно охромев, остановился, глядя, как синхронно, будто спецназовцы из вертолета, прыгают из седел оба парня в белом.
