радио пел Сергей Никитин:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
И я был с ним абсолютно согласен. Время мне выпало совершенно пакостное. Но пройдет совсем немного, и мы все, кто сейчас его ругает, будем вспоминать эти дни с ностальгией. Хотя, насчет всех я, наверное, хватил.
Крепко тесное объятье.
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас — его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
И это тоже верно. Я завел свою ласточку, плавно выехал на шоссе. За рулем мне всегда лучше думалось, особенно под аккомпанемент хорошей музыки.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время — это испытанье.
Не завидуй никому…
— Делать-то что будем? — Нарушила общее молчание Вера?
А я буквально затылком почувствовал вопросительный Викин взгляд.
— Пока не знаю. Не бить же его?
— Но у тебя есть сила, есть магия. Что если применить?
Вера замолкла. Молчали остальные, словно давали мне возможность высказать веское слово. Только сказать им мне было нечего. Пока…
— Не знаю, — повторил я, — давайте приедем, я попробую выяснить у книги. Вы не забыли часом, что шаман я без году неделя?
Влад хмыкнул, отвернулся к окну. Пробурчал:
— Липовая отмазка.
Стало понятно, что мой ответ его не устроил. Я дополнил свою мысль:
— Давайте так, сейчас заедем к Вике, заберем книгу. Потом ко мне. А там уже все решим.
К Вике заскочили буквально на минуту. Я даже машину не стал глушить. Потом поехали к Мариничу. Девчонкам было жутко интересно глянуть, где я живу. С заднего сидения раздавался заговорщический шепот.
Влад порылся в бардачке, нашел кассету группы ноль. Оставшийся путь прошел под психоделические песни Чистякова. Девчонки принялись азартно подпевать настоящему индейцу. Выходило у них на редкость слажено. Я смотрел на дорогу и думал, что они, в отличие от меня, пока не в курсе, чем завершится буквально через год Федина музыкальная карьера.
К дому подкатили под вечное «Иду, курю». Я с чувством выполненного долга припарковал машину, вынул пачку трофейного Кэмела и закурил.
* * *
В дверь была всунута записка. Сердце сразу екнуло в ожидании очередной порции неприятностей. Я развернул листок, выхватил глазами одно единственное слово: "неделя".
— Что это значит? — спросила Вера.
— Ничего, — я излишне поспешно свернул листок и сунул в карман.
Влад хмыкнул, отнял у меня ключи принялся отпирать замок. Получилось это у него не в пример ловчее.
Вика прижала меня в коридоре.
— Покажи записку, — потребовала она.
Вера к ней присоединилась.
— И мне. Думаете, мы не видим, что у вас что-то происходит? Думаете мы слепые?
Я помотал головой. Никогда меня еще не допрашивали две сопливые девчонки. Самое забавное, я бы не сказал, что мне это не нравится. Их внимание и беспокойство были приятны.
— Молчат, как партизаны, — закончила свою мысль Вера. — Брысь на кухню! Оба! С живых вас не слезу!
Это прозвучало весьма двусмысленно. Влад хмыкнул и игриво повел бровями. За что и был награжден шутливым толчком под ребра.
— Олег! — В голосе его не было ни капли возмущения, один лишь смех, — вот скажи, чего она дерется?
В их семейные разборки я не полез. Вера ответила сама:
— Заслужил! Брысь оба мыть руки и на кухню. А мы пока посмотрим, чем вас накормить.
* * *
Кормили банальными пельменями. Вика обшарила все шкафчики, наморщила недовольно носик.
— Что-то твой Маринич совсем хозяйство запустил. Ничего толкового нет. Морозилка и та пустая.
Влад не подумав подкинул в топку дров:
— А у него она не для еды. Он там свои шифровки хранил.
— Какие еще шифровки?
— Те, которыми бабулина книга плюется.
— Так! — Вера плюхнула перед нами две тарелки, жмякнула в центр стола баночкой майонеза. Скомандовала: — Быстро всем есть. Болтать потом будем. Вы у меня со своими тайнами во где! — Она наглядно приставила два пальца к горлу, демонстрируя, как мы ее достали.
— А хлеба? — Осторожно попросил Влад.
— Вот.
Нам выдали нож и бренные останки черного. Вслед за хлебом одарили двумя чашками чаю. Вера воткнула руки в боки, грозно обозрела кухню и предупредила:
— Больше ничего не получите, можете даже и не заикаться.
Просить как-то разом расхотелось. Я взялся за вилку и принялся молча поглощать калории. Вика пристроилась рядышком. Вера еще посверкала глазами и тоже взялась за еду.
На пельмени у нас ушло ровным счетом пять минут. Влад, чтобы откосить от разговора, героически предложил себя в посудомойки. Его порыв не оценили.
— Позже помоете, — прорычала его благоверная, сгребая посуду в раковину. — А сейчас живо в комнату и объясните уже нам все наконец. А то держите за дур!
Влад бросил на меня умирающий взгляд и поплелся в указанном направлении. Вид у него был такой, словно его ведут на расстрел.
— Шут, — буркнула Вера, впрочем, без особой злости, скорее даже с пониманием.
В комнате нас уже ждала Вика. Она застелила софу, сгребла с журнального столика в сумку с картами все безобразие, раскиданное нами накануне. Оставила лишь коробочку с мятными леденцами. Достала книгу, уселась на кровать и теперь с удивлением озиралась.
Влад поскреб в затылке, подумал, притащил из коридора для Веры пуфик. Сам расположился на полу, скрестив ноги по-турецки. Я сел рядом с Викой. Сказал:
— Спрашивайте.
Ходить кругами они стали, выдали практически хором:
— Что за шифровки?
Я молча принес блокнот Маринича, положил на стол, отодвинув книгу бабы Дуси, от греха, в сторонку. Пусть смотрят, жалко что ли? Изучение записей долго не продлилось. Не прошло и минуты, как Вика изумленно спросила:
— Что это?
— Понятия не имею, — честно ответил я. — Единственное, что удалось узнать, это то, кем быд хозяин всего этого добра, — я обвел комнату руками. — А был он каталой.
