позоришь перед всеми соседями!
От этих слов Сашу будто слегка подбросило. Точно таким же тоном, точно возле этой двери другая женщина говорила, что Саша ее позорит. Соседка продолжала вываливать на Сашу восклицания, выговаривать, что при матери он был спокойнее, что это он сейчас выкинул телефон, слава богу, телефон не разбился, потому что упал в траву и со второго этажа, а потом бросит телевизор кому-нибудь на голову – и тогда что? – это он скоро квартиру сожжет и весь этаж – а ей что? на улице жить? с таким-то психом по соседству?
– Еще носится зверем из угла в угол, разве что матом не орет, спасибо, что немой!
Саша почувствовала это. Она знала, что на решение проблемы у нее есть секунды. Понимала, что нельзя ссориться с соседкой. Представила, как берет ее за горло и сильно бьет головой о стену. Как на стене остается красное пятно. Как она бросает соседку на пол и ставит на нее ногу.
Так Саша выиграла секунд пятнадцать.
Она сказала, очень спокойно сказала:
– Приношу свои извинения. Я заплачу вам двойную ставку.
– Да не нужны мне деньги твои!
– Пожалуйста, идите отдыхать, я вас прошу.
Соседка обрезала свои звуковые волны, выпрямилась, зацепила табуретку одной рукой и вкатилась к себе в квартиру.
Саша зашла домой и чуть не наступила на осколки старой кружки с котенком, из которой, кажется, никто никогда и не пил. Женя зыркнул на Сашу из гостиной, заваленной диванными подушками и какими-то книжками, тут же расслабил все мышцы, свалился в кресло и положил ладони на колени. Саша прошлась по всей квартире и вернулась в прихожую. Двигалась медленно и выглядела спокойной.
Внутри Саши раскалывались горы, осыпались скалы, валуны летели вниз и уничтожали дома. Потом в одну секунду стало темно. Саша заорала. Не словами, не междометиями, не матом, а звуком. Страшным, громким.
Женя подбежал к Саше, и она его толкнула.
Саша взяла с пола осколок кружки с котенком и вжала его в кожу другой руки. На ее внешней стороне были старые белые полоски, про которые Саша уже забыла. Она убрала осколок (рука осталась целой), встала, ушла в ванную и включила воду. Женя вернулся в кресло и снова стал смотреть в себя.
Через полчаса Саша зашла в гостиную, уложила все подушки на место, а книги пнула ногой в сторону советской стенки. Села с прямой спиной на диван.
– Женя, посмотри на меня.
Саша была уже обычной и говорила обычно, даже чуть тише обычного. Женя поднял глаза и сфокусировался на ее лице. Его собственное лицо тоже было обычным.
– Я думаю так, Женя. Ты просто ленивый, ничего не хочешь делать сам, вот и вцепился в меня.
Саша почувствовала, как ее руки стали сами подпрыгивать на диване, и она сжала их в кулаки.
– Посмотри на себя, ты же никто, обычный нытик. Разве мама тебя таким сделала? Меня же не сделала.
Саша встала и посмотрела на Женю сверху. Он перевел свой взгляд на ее новое местоположение.
– С этого дня все будет по-другому, понял?
Вечером Саша не стала кормить Женю и ничего не съела сама. Оба легли спать голодными. Женя положил себя под одеяло прямо в джинсах: Саша не сказала их снять.
Поели они утром, но свежего хлеба на столе не оказалось. И молоко для хлопьев у Жени было холодным. Не нравится – погрей сам, сказала Саша, хотя Женя, как это чаще всего и бывало, не выразил никакой эмоции. Хочешь выглядеть как человек – возьми из шкафа одежду, крикнула Саша из гостиной, где переодевалась сама, в сторону кухни. Женя не пошевелился. Потом Саша куда-то позвонила и назвала адрес, они спустились и сели в такси: нарядная Саша спереди, несвежий Женя сзади. Саша сказала водителю ехать в старый город, который под горой, Женя поднял глаза на ее блестящий затылок, с которого стекали черные кудри.
Когда автомобиль пересек запретную черту, Женя стал трогать себя руками за плечи и вертеть головой. Давно здесь не была, решила прогуляться, подмигнула Саша таксисту, тот улыбнулся и посмотрел на нее всю. Когда автомобиль приблизился к последним перед трассой обшарпанным домикам, Женя начал плакать. А чего это с ним, спросил водитель. Так, баловство, сказала Саша. Женя совсем заревел, когда автомобиль пересек протекающую мимо города трассу и жиденькую лесополосу за ней. Там начинался старый город – благородное и мертвое место, кладбище курортной жизни. Вот здесь выходим, сказала Саша, сдачи не надо.
Саша и Женя остались на поделенной трещинами дороге, которую надламывали корни, трава и крохотные кустики. Они были здесь единственными людьми. Их стискивала разгулявшаяся по обочинам зелень, в которой не было просвета. Кусты и деревья страстно обнимались и хлестали листьями летающих жуков. Саша улыбалась так, как не улыбалась с самого приезда в Южный Ветер – а может быть, и с отъезда из него. Женя весь скукожился и трясся. Саша повернулась к нему и убрала улыбку:
– Женя, я тебя люблю, но не такого, как сейчас.
Саша говорила спокойно, отрезая от брата ломтями все, что осталось после поездки в такси.
– Это твоя новая жизнь, и у тебя нет выбора, потому что ты больше никому в этом мире не нужен.
Место было очень хорошее, замечательное место, из тех мест, что Саша любила, из тех мест, что были забыты другими людьми. Раньше здесь ходили женщины в пошитых специально для поездки платьях и мужчины в слишком коротких шортах, учительницы на пенсии в вязанных крючком шапочках и отставные военные с палками для скандинавской ходьбы. Здесь были процедуры, грязелечебницы, короткие романы, многозначительные танцы на верандах, здесь ходили медленно и все время вверх-вниз, икры ног быстро крепчали и становились золотистыми. Здесь много спали, правильно ели, соблюдали режим, ставили галочки в курортных картах и ездили на экскурсии.
Саша все это прекрасно помнила, хотя никогда не видела. Последний санаторий закрыли, когда Саша была подростком.
В южноветровском предгорье не было источников, бюветов и каптажей, гора была всего одна, причем такая, что забраться на нее нельзя – слишком крутая – и подходить лишний раз не хочется – жутковата. Курортники потянулись за Остапку, туда, где подземные воды не томились под землей, как в Южном Ветре, а каждая горка была разрисована терренкурными дорожками.
Саша пошла вверх. Столетние домики, двухсотлетние домики, брошенные и заросшие, снова облеплялись желтой, розовой, зеленой штукатуркой, в складках вензелей рассасывалась пыль, у скульптур отрастали носы, уши, руки, лапы, хвосты. Саша все это видела. Видела, как стекла возвращались в оконные рамы, как
