— Эй, успокойся. — Она подбегает ко мне, чтобы перехватить мой взгляд. — Моя теория — всего лишь теория. И, наверное, ты должна знать, что у меня была теория, что дедушка перевоплотился в Бисти. — Она улыбается, когда я удивленно моргаю. Вау. Похоже, она такая же сумасшедшая, как… я. — Что? У них одинаковые глаза, ясно? И признай, что было бы довольно круто, если бы реинкарнация существовала.
— Но это не значит, что старый кот — это дедушка, — возражаю я. — Но я понимаю, о чем ты. Мне нужно получить кое-какие ответы, пока у меня не случился нервный срыв.
— Или ты можешь просто все отпустить и использовать это как возможность, — предлагает она с улыбкой.
— Возможность для чего?
— Чтобы совершить путешествие для самопознания.
— Но я и так знаю, кто я.
Она осматривает мой наряд, приподняв брови.
— Не уверена, что могу согласиться с тобой.
Я оттягиваю нижний край толстовки.
— То, что я одеваюсь немного по-другому, не означает, что я не знаю, кто я.
— Хорошо, тогда скажи мне. Какая самая захватывающая вещь, которую ты когда-либо делала?
— Не знаю. — Я пытаюсь что-то придумать, и мне чертовски грустно, что ничего не выходит. — Однажды я участвовала в конкурсе комиксов. Это было действительно круто.
— Я не говорю о том, чтобы делать что-то классное. Я говорю о вещах захватывающих. Как кричать во всю-мощь своих легких на концерте — вот, что захватывающе. Танцевать в комнате полной людей, будто никто не смотрит — это захватывающе. Или спонтанно отправиться в путешествие в никуда без каких-либо планов, кроме как вести машину. — Она улыбается, и в ее глазах появляется отсутствующий взгляд. — Или, когда тебя целует под дождем совершенно незнакомый человек, которому ты больше не собираешься звонить. — Она смотрит на меня, ухмыляясь. — Это я планирую сделать, пока мы будем в этом маленьком путешествии.
— Откуда ты знаешь, что это захватывающе, если ты еще не сделала этого? — Спрашиваю я, поджимая под себя ноги.
— О, Иза, сам факт, что ты спрашиваешь об этом, означает, что ты не испытала достаточно в своей жизни. Вся жизнь состоит из эмоций, хороших и плохих. — Она встает на ноги, дергая меня за собой. — Держись меня, и я обещаю, что все изменится.
Я почти открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу меняться, но потом вспоминаю ее теорию, и аргумент бабушки и папы громко звучит в моей голове. Что, если Индиго права? Что, если вся моя жизнь была ложью? Что, если причина, по которой моя мать — Линн — всегда любила Ханну больше, заключается в том, что Ханна — ее дочь, а я нет?
— Ладно, я могу попытаться сделать что-то интересное, но как насчет теории? — Спрашиваю я, когда мы пересекаем парковку.
— А что с ней?
— Как мы узнаем, правда ли это?
Она берет меня под руку.
— Мы проведем небольшое расследование. Но если оно не удастся, мы подождем, пока бабушка Стефи хорошенько напьется, а потом заставим ее рассказать правду. — Она хитро улыбается. — Ты же знаешь, что она болтлива, когда слишком пьяна. Кроме того, люди, как правило, немного сходят с ума, когда находятся в отпуске, особенно за границей.
— Бабушка Стефи уже немного сумасшедшая, — говорю я с легким смешком, но улыбаться больно. Больно думать.
Она хихикает.
— Да, так что просто подумай, что с ней будет, пока мы будем прохлаждаться в Лондоне или Париже. После нескольких бокалов вина и небольшого давления с нашей стороны, мы должны быть в состоянии вытянуть из нее правду. — Она похлопывает меня по руке. — Мы докопаемся до сути. Я обещаю. И покажу тебе, как испытать настоящие эмоции.
Я киваю, молча поклявшись следовать плану. Но внутри я в ужасе. Потому что вдруг это правда? Что, если я даже не знаю, кто моя собственная мать?
Глава 4
Неделю спустя я прохлаждаюсь на балконе очень красивого гостиничного номера, глядя на сверкающие огни Эйфелевой башни. При этом вполуха слушаю, как Индиго обдумывает наш план, как вытянуть правду из бабушки Стефи, которая сидит внизу в баре и выпивает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С тех пор, как я обнаружила, что, возможно, не знаю, кто моя настоящая мама, мой разум застрял между реальностью и Страной Грез, где он создает всевозможные сценарии того, куда все это пойдет, где я окажусь, если узнаю, что жила во лжи. Я постоянно прокручиваю в голове все случаи, когда мои родители вели себя странно рядом со мной, в том числе, когда мой отец даже не обнял меня на прощание, прежде чем уйти от бабушки Стефи.
— Повеселись, ладно? — сказал он, направляясь к входной двери, чтобы уйти. — И береги себя.
Я выдавила из себя натянутую улыбку.
— Ладно.
Он неловко похлопал меня по руке и выскочил из квартиры, даже не попрощавшись ни с бабушкой, ни с Индиго.
— Все будет хорошо, — сказала бабушка с напряженной улыбкой. Потом она хлопнула в ладоши и заставила себя улыбнуться по-настоящему. — Ладно, вы двое. Давайте заканчивать паковать вещи. Мы уезжаем рано утром в понедельник.
И на этом все закончилось. Последние семь дней были заполнены упаковкой вещей, поездкой в аэропорт на автобусе, полном пожилых людей, двенадцатичасовым рейсом в Париж и поездкой в отель. Мы здесь уже больше суток, но потратили уйму времени на то, чтобы выспаться. Зато после того, как я проспала большую часть дня, чувствую себя очень бодрой, хоть за окном и наступила ночь.
— Я подумала, что сегодня, возможно, лучшая ночь, чтобы привести наш план в действие. — Индиго балансирует пепельницей на животе, затем закидывает ноги на перила и затягивается сигаретой. — Я знаю, что мы только что приехали и все такое, но не думаю, что нам стоит терять время. Ты и так уже слишком перенервничала.
— Я не нервничаю… просто задумалась. — Я пытаюсь сосредоточиться на ней и разговоре. — И о каком же плане идет речь? Сделать что-то захватывающее? Или напоить бабушку? — Я обмахиваю ладонью лицо, чтобы остыть.
В Саннивейле июньские температуры обычно колеблются от двадцати пяти до двадцати семи градусов в самый жаркий день, а ночью опускаются до четырёх. Здесь сейчас восемь часов утра, и кажется, что на улице уже около тридцати двух градусов.
— Мы не будем ее спаивать. Мы подождем, пока она сама напьется. И нам, возможно, не придется ждать так долго. — Она стучит сигаретой по пепельнице. — Ты видела все эти мини-бутылки, которые она выпила в самолете?
Я хихикаю.
— Да, я знаю. Не могу поверить, что она играла в алкогольную игру со своими друзьями.
— По-моему, это так круто. Надеюсь, я буду такой же крутой, когда состарюсь. — Она опускает ноги на пол, наклоняется вперед в кресле и кладет руки на перила балкона, глядя через край на тротуар внизу. — Я говорила о твоем путешествии к самопознанию. — Она замолкает, о чем-то размышляя и попыхивая сигаретой. — Думаю, нам стоит начать сегодня вечером, но не слишком сходить с ума. — Кажется, она говорит больше сама с собой, чем со мной. — Мы должны облегчить тебе задачу.
— Знаю, что я не самый смелый человек на свете, — говорю я, — но я смогу сделать что-нибудь захватывающее. Ты не должна быть ко мне снисходительна.
Она бросает на меня косой взгляд.
— Осторожнее, Иза. Давать мне такую свободу действий может оказаться опасным.
Я закатываю глаза.
— Это просто вечеринка. Что тут такого?
— Я говорю не просто о вечеринках, я говорю о полном отрыве. Обо всем. — Она смотрит на меня сверху вниз, словно пытается заставить взять свои слова обратно. Я не ломаюсь. Не поддаюсь. Я потратила слишком много своей жизни, делая это, что я болезненно осознала за последнюю неделю. Медленная улыбка кривит ее губы. — Хорошо, тогда давай сделаем это. — Она вскакивает на ноги, возвращается в комнату и начинает рыться в чемодане.
— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, входя за ней в комнату.
— Ищу для тебя наряд, достойный клуба, — говорит она, разбирая свои платья, рубашки и шорты.
Я начинаю нервничать, когда она поднимает обтягивающее красное платье, которое, похоже, едва прикроет мою задницу.
