– Несёшь показать Донателле? Молодец! Поняла, наконец, какие они чудесные! – заметила мама Добродушным Голосом, Склоняющимся К Прощению, Потому Что Сегодня Рождество.
Впрочем, она всё ещё была на взводе и даже заперла Джакомо в комнате после обеда: тот ныл, что у него отобрали последние пистоны и не пускают во двор.
– Давай я тебе помогу, – предложила тётя Лючия. – Завернём твою юбку спереди, вот так, и немного заложим внутрь. Получится что-то вроде кармашка. Смотри, теперь ты похожа на маму-кенгуру, – рассмеялась она.
«Не дай Бог такую мамашу! И вообще, никакие они мне не дети. Моя единственная дочь – Муммия», – подумала Кора. А сказала Капризным Голосом Маленькой Девочки, которым пользовалась, когда хотела, чтобы её жалели:
– Но ведь так видно трусы!
– Господи, дай мне терпения! Думаешь, в такой час ты встретишь кого-нибудь на лестнице? Да и потом, увидят – и что?.. Они ведь чистые.
Гиганти уже её ждали. Взрослые как раз покончили с кофе и теперь играли в карты прямо на неубранном столе, среди крошек и мандариновых корок.
Игру пришлось прервать, чтобы рассмотреть кукол. Они переходили из рук в руки: даже мужчины поднялись, чтобы рассмотреть детали.
– Видали? Трусы из той же ткани, что и платье, – это было сказано о дамочке.
У негритянки особо отметили блестящие карие глаза с маленькими черными зрачками и белоснежными белками. А ещё её можно было купать.
– Да-да, можешь брать с собой в ванну, и даже намыливать. Только не клади сушиться на плиту, иначе целлулоид расплавится, – напомнил главный эксперт, дядя Козимо.
– Ты уже решила, как их назовёшь? – поинтересовалась мать Донателлы.
Но Кора и не думала давать имена этим отвратительным захватчикам. Придумать имя значило признать в кукле свою дочь и пробудить в ней Тайный Голос. И как потом от таких отказываться?
– Давайте играть! Пойдём в нашу комнату, – нетерпеливо дёрнула её за рукав Флоренца.
Ребята плотно закрыли дверь и, поскольку ключа не было, подпёрли тумбочкой, заклинив ручку, чтобы никто не мог войти и помешать им. (Я пишу «ребята», а не «девочки», потому что там были и мальчишки. Конечно, они ни за что не согласились бы играть в куклы со своими сёстрами и кузинами, но когда речь заходила о разрушениях, тут им равных не было.)
15
Четыре сакральные жертвы лежали рядком на кровати.
– Уверена, что они тебе не нравятся? – спросила Франка. Кора молчала.
– Смотри, потом ничего уже не поправишь, – заметила Флоренца.
– Подумай хорошенько. Что скажут твои мать и отец? – волновалась Паолетта.
– Мне всё равно.
– Ну, в конце концов, они – её собственность, может делать, что захочет, – заверила сестру Донателла, крепко взяв Кору за руку. Она была старше и чувствовала, что должна защищать подругу. Та, в свою очередь, восхищалась Донателлой и высоко ценила её мнение.
– Ну, решили? Можно уже начинать? – нетерпеливо хмыкнул Гавино.
Флоренца на мгновение задумалась, оглядывая четырёх кукол, а потом приказала:
– Раздеть их!
Задача оказалась не из лёгких, потому что на одежде не было пуговиц. Платье дамочки, похоже, шили так, чтобы его нельзя было снять – во всяком случае, производитель такой возможности не предусмотрел. Соломенная юбка негритянки была приклеена прямо к животу. А у Красной Шапочки вообще не было границы между телом и одеждой: так, например, под зелёной войлочной курткой скрывался лишь толстый слой ваты. Только с младенца удалось легко снять трусики и шерстяную кофточку.
Тем не менее, после пяти минут кропотливого расклеивания и распарывания с помощью перочинного ножика, великодушно одолженного Оттавио, куклы остались в чём мать родила (а Красная Шапочка – и ещё более раздетой).
Никому даже в голову не приходила мысль противостоять этой феерии разрушения – даже Чечилии, так восхищавшейся куклами и прекрасно осведомлённой о том, каких безумных денег они стоили. А Кора, видя, как унижают этих самодовольных выскочек, и вовсе чувствовала ожесточённую радость.
– И что теперь? – спросила Донателла, оглядев любопытные лица остальных.
Торжественно, как священник, который ведёт Священную Литургию, Франка открыла верхний ящик комода. Не хватает только орга́на и запаха ладана, подумала Кора.
Флоренца медленно сунула руку в ящик и вытащила толстый рулон пластыря. (Пластырь она позаимствовала в комнате родителей Николы, в чемодане, который тётя Эстер, работавшая медсестрой в больнице, из-за нехватки места держала под кроватью.)
– Значит, Муммия исчезла? – спросила она, отчётливо произнося каждое слово. – Прекрасно, так пусть сегодня появятся четыре новых Муммии!
