— Где же эти бумаги? — спросила я упавшим голосом.
— Где? — Зарих крепко стиснул мои плечи, но сразу отпустил, потому что я охнула, — видишь ли, лягушонок, я имел глупость доверить их на хранение одной даме. Я не знал, что она никогда мне их не вернет.
— Так вот почему вы ее так ненавидите?
— Кого?
— Герцогиню Юлиану.
Он не ответил, только погладил меня по голове как ребенка. Одного я так и не поняла: почему Юлиана прятала бумаги, ей ведь не могла быть безразлична судьба Лесовии, тем более, что она собиралась стать королевой. Неужели из желания отомстить Зариху она готова была пожертвовать своей страной? Что же это за любовь такая?!
— Она вас так любит, — сказала я с грустью.
— О, да! — усмехнулся он, — этого у нее не отнять!
Ворота склепа тихо скрипнули. Зарих сразу весь напрягся, отодвинул меня и встал.
— Кажется, начинается, детка…
Я выглядывала из-за надгробного камня Ангелины Лемурской, и колени мои сами собой подгибались. Из ворот всё так же озираясь вышла высокая женщина в длинном темном плаще. Она шла прямо к нам! Лицо ее было бледно, а волосы черны как ночь. Зарих выпрыгнул на дорогу прямо перед ней и схватил ее за плечи. Тут раздался истошный крик, от которого у меня всё оборвалось внутри! Женщина вырывалась и вопила как сумасшедшая, пока Зарих не придавил ее к земле коленом и не зажал ей рот.
— Жанет, посмотри!
Это была не королева. Совсем другая женщина, некрасивая, с лицом испитым и обезображенным оспой, она смотрела на нас выкатившимися от ужаса глазами и что-то мычала. Пока они боролись, у нее выпал кошелек. Я подняла его и развязала.
— Зарих, здесь одни золотые дорлины!
— Еще бы! За даром никто бы в склеп не полез…
Зарих разжал ей рот. Женщина больше не кричала, она уже поняла, что мы не привидения, а такие же живые люди.
— Ну? — спросил он, подставляя острие кинжала к ее шее, — что ты делала в королевском склепе, дорогая?
— Пустите, мой прекрасный господин, — жалобно запричитала она, — я ничего не украла!
— А золото?
— Этот кошелек положили специально для меня! Чтобы я пришла и забрала его! Я всё делала, как он велел! Пришла вечером, вышла ночью!
— Кто велел?
— Я не знаю, мой прекрасный господин!
— Хорошо, но как он выглядит?
— Однорукий. С черной бородой. Я его не знаю, мой господин…
Женщина начала тихо всхлипывать. Зарих отпустил ее и через секунду уже забыл о ее существовании.
— Убирайся к чертовой матери! Еще раз увижу — убью!
Я подошла к нему и только тут заметила, что у него дрожат руки и дергается щека.
— Нас дурачат, Жанет. Сдается мне, сегодня будет еще один труп.
— А кто этот однорукий? Вы его знаете?
— Это Урсино, человек королевы.
— Час от часу не легче!
Плащ принца был велик мне настолько, что волочился по земле. Наверно, я была очень нелепа в нем, с моими лопоухими ушами и обезьяньим лицом, потому что принц посмотрел на меня и засмеялся долгим нервным смехом. Я тоже потом рассмеялась как ненормальная, впрочем, ничего другого нам и не оставалось.
— Ну, у тебя и шутки, лягушонок! Это же надо такое выдумать: королева воскресла! Веселенькую ты мне устроила ночь!
Я тянула его за рукав к выходу.
— Ваше высочество! Идемте, здесь же кладбище…
Во дворец мы пришли на рассвете. Усталые и какие-то опустошенные. Я вернула ему плащ, а он протянул мне кошелек этой нищенки, набитый дорлинами.
— Держи, детка. Он по праву твой.
Я сунула кошелек подмышку и долго еще смотрела, как Зарих уходит от меня по коридору на свою половину.
****************************************************************
**********************************
Во сне мне приснилась большая красивая кукла с фарфоровой головой и голубыми волосами. В жизни я никогда не видела таких роскошных кукол! Я зачем-то начала ее раздевать, потом острым ножом беспощадно разрезала ее тряпочное тельце и вынула оттуда вместе с клочьями ваты свернутые в рулон бумаги. Какие-то очень важные бумаги!
Я проснулась как от кошмара и долго еще ошарашенная сидела на кровати, не понимая: сон ли это или приступ ясновидения. Я слишком хотела помочь Зариху, последние несколько дней я только и жила этой мыслью: как бы достать ему его бумаги? Я помешалась на этой мысли. И вот, то ли Бог меня услышал, то ли я, потеряв память, приобрела взамен какие-то необычные способности, но у меня не осталось сомнений, что бумаги в кукле с голубыми волосами.
Вечером я всё рассказала Лесли. Не знаю почему, я доверяла ему безгранично. Наверно, потому что довериться было больше некому. Он отнесся к моему сну серьезно.
— Я верю, — сказал он, — что если чего-то очень захотеть, — то это когда-нибудь сбудется. А ты вообще человек очень странный, Жанет.
Он угощал меня лесными орехами и поил травяным чаем. Мне было очень уютно на этом богом забытом чердаке с сундуками, полками, клетками…
— Ты что-нибудь узнал обо мне?
— Почти ничего. Зато я много думал.
— И что ты надумал?
— Ничего хорошего, Жанет. Я склоняюсь к мысли, что тебе лучше не вспоминать того, что с тобой случилось.
— Почему?
— Да потому что ты наверняка была свидетелем чего-то ужасного. И, может быть, не только свидетелем, но и участником. Ты говоришь, что тебе первое время было не по себе?
— Мне и сейчас не по себе!
— Тоска, беспричинное волнение, тяжесть на сердце… Святой Робин тебе не объяснил, что это такое, а я объясню.
— И что же это?
— Это совесть, Жанет.
— По-твоему, памяти нет, а совесть есть?
— Да! Тебя терзают муки совести, а ты даже не знаешь почему!
— Господи, — прошептала я, — что же я такого натворила?!
Лесли подлил мне кипятку из чайника и подвинул банку с вареньем. Он смотрел на меня с откровенной жалостью.
— Впрочем, это только мое мнение, — улыбнулся он, — а я простой глупый птицелов.
Я бестолково водила ложкой по банке и понимала, что он прав. Да, всё было именно так. Я видела что-то ужасное, из ряда вон выходящее. Потом меня убрали как ненужного свидетеля. Не из страха, а так, на всякий случай. Бедной прачке всё равно бы никто не поверил. Я оказалась слишком ничтожной, поэтому до сих пор живу.
— Я хочу всё вспомнить, — сказала я тихо, но твердо.
— Лучше не надо, — покачал головой Лесли.
— Я хочу всё вспомнить, — повторила я упрямо, — иначе я никогда не избавлюсь от этого кошмара!
— А если там такое, от чего можно сойти с ума?
— Неизвестность хуже всего, как ты не понимаешь?
— Я понимаю одно: если б это не было так страшно, ты бы давно все вспомнила. Ты боишься. Понимаешь, ты неосознанно этого боишься! Это твоя защита…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
