– Ну-ну… – Изуми мне, конечно же, не верит, но на время все же отстает от меня, перед занятиями нужно еще успеть повторить схему езды.
О чем я думаю на самом деле? Конечно об этом странном свободном. Зря я подошла к нему тогда. Только выдала себя. Подумать только, все это время он знал о том, что я слежу за ним! Ох, какой кошмар! Так стыдно… А как он смотрит на меня? Не так, как другие свободные. Возможно, я все это придумала, но мне кажется, что я в его глазах не пустое место или элемент интерьера.
Так странно. Нет, лучше отбросить эти глупые мысли. Наверняка, он, как и другие, не видит во мне человека.
После обеда меня вызывает к себе госпожа Коробейникова.
Вид у нее как всегда недовольный:
– Поскорее нельзя было?
– Простите, госпожа. – за столько лет общения с ней, я привыкла не обращать внимания на ее «радушный» прием.
– Бона, я выписала тебе разрешение. Можешь сегодня уехать на выходные.
– Но сегодня ведь только четверг, – ее слова удивляют меня, раньше такого никогда не бывало.
– Я знаю, – бросает директор, в ее голосе чувствуется напряженность, – Я хочу, чтобы ты уехала сегодня. Ясно?
– Да, госпожа. А как же занятия?
– Сегодня тренировок у старших групп больше не будет. Можешь идти. Ты все поняла?
– Да, госпожа, – придется мне оставаться в неведении, если попытаться продолжить задавать вопросы, можно нарваться и на наказание.
Мне совсем не ясно, почему меня вдруг решили отправить подальше от спортивного центра. Может быть, они решили провести какой-то крупномасштабный ремонт или еще что-то в этом духе. Значит, остальных тоже должны куда-нибудь отправить. Я решаю найти Изуми и спросить у нее, что происходит, она вечно знает больше меня.
Изуми нет ни в дортуаре, ни в комнате для занятий. Наверное, ее уже увезли. Мой автобус только через час, так что я решаю окружным путем вернуться в спальню и подождать там.
По пути мне встречается Этоль. Между нами, гимнастками, встреча с ней считается дурным знаком. Этоль – живое напоминание нам о том, что мы обязаны знать свое место. Ей примерно лет 27, но выглядит она гораздо старше. Этоль совсем не разговорчива. На ее темной коже виднеются шрамы от многочисленных наказаний. Белоснежные волосы всегда стянуты на затылке, татуировка на лице изображает какую-то птицу в полете. Этоль уже давно не является гимнасткой, но она все еще остается в собственности спортивной школы и, в отличие от большинства гимнасток, останется здесь навсегда. Когда ей было 18, она попыталась бежать из центра вместе с несколькими спортсменами других отделений. Ее, конечно же, поймали и жестоко наказали. В назидание другим. У нее было сломано бедро и несколько ребер. С тех пор она сильно прихрамывает и передвигается как-то боком. Для спорта она, конечно, не пригодна, но может выполнять любую несложную работу – почистить денники, помыть полы, убрать мусор. И так до конца своей жизни.
– Привет, Этоль, – мне удается изобразить некое подобие дружелюбие.
– Ты бы шла куда шла, – она само радушие, впрочем, как и всегда, – увидят тебя здесь.
– Что? И что с того, что увидят?
– Дура ты, Бо. Если все там, а ты здесь, значит так нужно. Поймают, если сейчас не уберешься.
Проклинаю себя за то, что вообще начала этот разговор. Этоль всегда говорит какой-то несвязный бред.
Она вдруг вздыхает и переходит на шепот:
– Ну, вот, я же говорила… Идет.
В коридоре слышаться тихие неторопливые шаги и за ее спиной появляется какой-то молодой свободный господин. Одет он явно по последней моде – салатовый костюм с бесчисленным множеством карманов, на шее ярко-оранжевая повязка из тонкого воздушного материала. Сам он занимает довольно много места – широкий, даже круглый, светлые коротко подстриженные волосы аккуратно уложены, в голубых глазах виднеется дружелюбие и нервозность.
На всякий случай, мы с Этоль здороваемся с ним в почтительном поклоне.
– Добрый день, господин.
Он внимательно осматривает меня, на его лице появляется недоумение.
– А ты почему не со всеми?
Теперь удивляюсь я. Кто он такой? И что значит «не со всеми»?
– Хм, нет, так не пойдет! – он поворачивается к Этоль, – директора ко мне.
– Как прикажете, господин, – Этоль с невероятной для нее скоростью скрывается в недрах коридора.
– А ты, – он измеряет меня недовольным взглядом, – жди в той комнате.
Что-то подсказывает мне, что сейчас лучше не спорить. Если он пытается командовать нами, то это неспроста. Иначе бы Коробейникова не потерпела бы такого обращения со своими рейбами. Мы ведь государственные, остальным свободным починяться не обязаны.
В комнате я сижу не больше пятнадцати минут, дверь резко открывается и сюда врывается директор. Я даже не успеваю поклониться ей, как она наотмашь ударяет меня по лицу. Удар настолько сильный, что меня отшвыривает в сторону, и я с невероятным грохотом падаю в кучу ведер.
– Ах, ты, дрянь! Я ведь сказала тебе убираться отсюда! – Я ели успеваю подняться, как она вновь ударяет меня. На этот раз мне удается устоять на ногах, – Идиотка! Какая же ты дрянь! – запыхавшаяся, она на шаг отступает от меня и убирает растрепавшиеся волосы с лица, – Возможно все еще обойдется… Бегом в актовый зал. В гримерные, там тебя приведут в порядок, а я попробую все уладить.
Она пропускает меня вперед, и я не оглядываясь бегу к гримеркам. Что вообще происходит? Набросилась на меня ни с того, ни с сего. Еще этот свободный. Все так странно. Мне становится даже немного страшно от всей этой суеты.
Буквально залетаю в узкую ярко освещенную комнатку, где меня уже жду два гримера. Они явно знаю, что делать, тут же усаживают меня в кресло и начинают гримировать. Минут через 15 они уже заканчивают работу, мне удается мельком взглянуть на себя в зеркало. Этот макияж совсем не похож на то, что нам делают обычно – мертвенно-бледное лицо, тонкие черные брови, узкая красная полоса на губах и невероятное количество ярко-красных теней, все это дополнено огромным париком ярко-голубого цвета.
Выхожу на арену и обнаруживаю здесь всех старших гимнасток, они построены в одну линию по росту. Все как и я накрашены весьма своеобразно, на голове каждой – парик. Я замечаю и то, что все они одеты в длинные струящиеся платья, а на ногах у них туфли на огромных каблуках. На их фоне я в своем спортивном комбинезоне и старых стоптанных сапогах выгляжу совершенно нелепо. Мне приказывают занять свое место – самой крайней в ряду, я ведь не на каблуках, а, значит, проигрываю им всем в росте. От Изуми меня отделяет несколько человек, так что я не могу обмолвиться с ней и словом.
Арена освещена всеми огнями, в зрительном зале тоже горит свет. Перед нами расхаживает какой-то свободный в костюме служащего – рубашка в крупную серую полоску и серые брюки в тон, такую одежду я видела на тех свободных, что работают в небоскребах в третьем секторе.
Терен V
Как только Фредди сообщил мне точную дату своих «смотрин» гимнасток, я тут же решил связаться с Коробейниковой и сделать все для того, чтобы он не выбрал мою.
Коробейникова отвечает на мой звонок не сразу – либо у нее дела, либо просто тянет время.
– Добрый день, господин Громбольдт. Хотите что-то сделать для Боны?
– Добрый день, госпожа Коробейникова. У нас возникли небольшие проблемы.
– Хм, и в чем же дело? Вам нужно больше мест в ложе?
– Нет. Один мой знакомый решил приобрести у вас рейба. Я боюсь того, что его выбор падет на Бону.
– Вам не о чем беспокоиться! Рейбы не продаются в частные руки, только из школы в школу, да и вы знаете мое отношение к этим продажам.
– Боюсь, дело серьезнее, чем вы думаете. Этот человек – Фред Макфлай. У него есть связи в спортивном комитете. Возможно, что он сможет надавить на вас.
– Макфлай? Вот как? Насколько я знаю, они не так богаты как вы, верно? Я могу поднять цены настолько высоко, что Макфлай-старший будет вынужден отказать своему сыну.
– Макфлаи возможно и не самые богатые жители Гигаполиса, но у них есть связи.
– Сделаем так, господин Громбольдт. Вы поговорите с господином Макфлаем и попробуете отговорить его от этой покупки, а я в свою очередь сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этой продажи. Если же это будет неизбежно, то я свяжусь с вами и вместе мы найдем выход. Вас это устроит?
– Да, хорошо. Я согласен.
– Прекрасно. Ах, да, раз уж вы позвонили… Боне нужно новое снаряжение.
– Что? Я ведь еще на прошлой неделе переводил вам деньги на какое-то там снаряжение.
– Это было снаряжение для старых номеров. Бона начинает готовить свой собственный номер. Вы сами дали согласие на это, разве не так? Я уже подсчитала возможные расходы, лучше сразу подготовить некоторую часть денег, чтобы впредь не беспокоить вас слишком часто.
– Хорошо, хорошо. Я отправлю деньги.
