От неожиданности я прерываю зевок и тут же окончательно просыпаюсь.
– Ты серьезно?
– Да.
Я не знаю, что и сказать. На такое я никак не рассчитывал.
– Какую?
– Не знаю еще, я хочу, чтобы ты помог мне выбрать. Ты же поможешь?
– Да, конечно, Фред.
– Спасибо огромное, Терен.
– Когда поедем смотреть?
– Не знаю, потом посмотрю, когда будет удобнее. Ладно, пойду я спать.
– Ты что еще не ложился?
– Нет, я всю ночь их выступление пересматривал.
– Ну ты даешь…
– Ага, – на его лице появляется смущенная улыбка, – ладно, пока.
– Давай.
Фредди исчезает из моей комнаты, но не из мыслей. Нужно сделать так, чтобы он не купил мою гимнастку. Пусть берет кого хочет кроме нее. Я лихорадочно думаю о том, что бы такое предпринять. Нужно переговорить с руководством спортивного центра раньше него. Я как-нибудь улажу это дело.
Автолет несет меня в пятый округ. Я хочу как можно скорее разделаться со всем этим. Немного волнуюсь, все-таки никогда раньше не оформлял договор о покупке рейба. Я бросаю взгляд за окно машины, но пейзаж там совсем безрадостный, дождь льет как из ведра, надо мной нависает мрачное небо и все вокруг кажется угрюмым. Настроение у меня совсем паршивое.
До кабинета местного директора добираюсь без приключений. У гимнасток сейчас тренировки в самом разгаре, так что все коридоры пустынны. Больше всего я боюсь встретить свою гимнастку. Мне почему-то кажется, что я не смогу спокойно смотреть ей в глаза. Это странно. Она ведь рейб, по-хорошему меня не должно волновать, что она там себе подумает.
Меня приглашают в кабинет директора, и я оказываюсь в кресле напротив женщины не самого изящного телосложения. Вид у нее довольно суровый.
– Добрый день, господин Громбольдт, чем могу быть полезна? – голос у нее такой же жесткий, как и выражение лица. У меня мелькает мысль о том, что с рейбами по-другому и нельзя.
– Добрый день, госпожа Коробейникова. Прежде всего, я хотел бы выразить вам благодарность за ваш труд. Каждый год вы дарите нам прекрасные выступления. Ваши рейбы заслуживают восхищения.
– Благодарю вас. Но боюсь, что они не так хороши, как рейбы первого и второго филиалов. Таким филиалам как наш всегда не достает финансирования.
– Вы, безусловно, правы, однако, империя не может как следует поддерживать такое большое количество филиалов, по крайней мере, пока.
– Вы много не знаете, господин Громбольдт… – она многозначительно замолчала и продолжила, – Так что привело вас сюда?
– Дело в том, что я хочу приобрести одного из ваших рейбов, – от волнения у меня пересохло в горле.
– Вот как? – вскинула брови Коробейникова, – боюсь, они не продаются. Я растила их столько лет не для того, чтобы распродать поодиночке в частные руки.
Ее ответ несколько огорошил меня, но я решил не сдаваться.
– Я готов заплатить любую сумму. Возможно вы не знаете, но я – член семьи Громбольдт, мы владеем «Громбольдт Медиа».
– Я прекрасно знаю, что вы влиятельный человек, господин Громбольдт. И нисколько не сомневаюсь в вашей покупательской способности. Однако ответ мой остается прежним, они не продаются.
Я едва успеваю открыть рот, чтобы сказать хоть что-то против, но она опережает меня:
– Почему бы вам просто не приобрести ложу? Сезонный билет? В этом случае у вас всегда будут лучшие места, мы обеспечим все для вашего комфортного пребывания.
– Сезонный билет это не плохо, но…
– Ответьте мне на один вопрос. Зачем вам гимнастка?
Я не знаю, как объяснить этой женщине, зачем мне гимнастка и поэтому просто молчу. Она вздыхает и наливает мне чай.
– Вот видите, она вам ни к чему. Вам наверняка понравилась какая-то конкретная девочка, не правда ли?
Мне ясно, что скрывать правду бессмысленно, поэтому я решаю говорить все напрямик.
– Ее номер S73−13.
– Достойный выбор. Она одна из лучших в моей школе. Каждый год другие филиалы пытаются выкупить ее у меня. Денег не хватает, поэтому мне приходится постоянно что-то выдумывать, чтобы не потерять лучших гимнасток, – она шумно отпивает чай из своей кружки, – так ложа вас устроит?
– Я не верю, что ее нельзя купить.
– Бону?
– Да.
– А я вас уверяю, что эту птичку вам лучше держать в моей клетке. Если вы ее выкупите, то она больше не сможет петь. Ее жизнь – верховая гимнастика, без всего этого она погибнет. И вы будете страдать. Вам ведь нужен рейб, которого не стыдно показать в обществе, верно? С гимнастками такого не выйдет. Они слишком мало общаются с внешним миром, не умеют себя вести и обслуживать людей. Гораздо лучше будет оставить ее здесь.
– Но я бы хотел видеть ее как можно чаще.
– Думаете, вам будет о чем поговорить? У этих девчонок совсем узкий кругозор, они не обучаются ничему, что помогло бы им поддержать беседу с таким человеком как вы.
– Я просто хочу смотреть на нее.
– И это все, что вам нужно? – ее голос стал заметно теплее, – Мальчик мой, в таком случае, я знаю, как вам следует поступить! Вы выкупите ложу на особом условии – безграничное пользование. То есть вы приезжаете, когда вам будет угодно и наблюдаете свою любимицу во время тренировок, а не только на самих выступлениях!
– А она будет видеть меня?
– Это на ваше усмотрение. Ложа может быть скрыта от глаз спортсменов, если вы этого захотите.
– Я не хочу, чтобы она меня видела и вообще знала о моем существовании.
– Поверьте мне, она ничего не узнает. Точнее, она будет знать только то, что мы с вами позволим ей узнать.
– Тогда… Я, наверное, согласен на ложу.
– Вот и прекрасно, – она делает несколько движений рукой на столе и передо мной загорается документ.
Я расписываюсь на крышке стола, и договор исчезает.
– Деньги можете перечислить в течение недели.
– Скажите вас счет. Я перечислю сейчас.
Она называет свой номер, и я отправляю ей деньги с помощью пусковика.
– С вами очень приятно иметь дело, господин Громбольдт.
Фабиан
Жаль, что приходится оставлять мою девочку одну, но ничего не поделаешь. В другие дни у меня просто нет времени на эти поездки. Я закрываю ее дома и выхожу на улицу.
Здесь еще никого нет. Все хотят поспать подольше после трудной недели.
Я иду на станцию и сажусь в Гигаполивский Экспресс. Экспресс ходит каждые 20 минут. Он пересекает все округа города. Это самый быстрый способ добраться до любого округа. Поезд проходит под землей, так что ему не нужно объезжать какие бы то ни было препятствия.
Через 30 минут я оказываюсь в седьмом округе. Здесь занимаются первичной обработкой полезных ископаемых. В основном это нефть, уголь, древесина. А еще здесь располагается несколько домов престарелых для рейбов.
Станция находится в небольшом селении. Я быстро выхожу за его пределы и иду по пыльной дороге. На небе ярко светит солнце, ослепляя меня. Мои тяжелые сапоги поднимают пыль с дороги, а по спине градом бежит пот, но я продолжаю идти.
Когда-то давно я ходил по этой дороге каждый день. Тогда я был еще свободен.
Моя мать работала здесь в седьмом округе. Она занималась шитьем на одной из фабрик. Они жили в совсем крошечном секторе, в который редко наведывались проверяющие из свободных. Главное, чтобы все на работу выходили, а остальное их не особо интересовало.
Маме удалось укрыть меня от глаз надзирателей. Все шло здорово, пока мне не исполнилось восемь лет. Тогда мне уже пора было начать получать хоть какое-то образование. Мама хотела, чтобы мы сбежали из Гигаполиса куда-нибудь на север или еще дальше. Там мы могли бы найти других беглых рейбов и жить с ними. Мы уже почти все подготовили для побега, но мама неожиданно заболела. Из-за болезни она даже не смогла ходить на работу, так что к нам вскоре пришли свободные. Они не могли не заметить моего существования, хотя я и попытался спрятать все, что могло выдать нас.
В тот день я бежал по этой самой дороге. И точно также пекло солнце, и пыль поднималось с дороги. Только вот далеко убежать я так и не смог. Меня поймали и зарегистрировали. Нацепили браслет, сделали несколько наколок, занесли в реестр, провели диагностику и направили обучаться инженерному делу. К серьезным проектам меня конечно никогда не подпустят, но кое-какую работу нашли.
Матери сильно досталось из-за меня. Да и не только ей. Соседкам тоже пришлось не сладко, они ведь знали, что я здесь живу, но никто из них не донес на нас. В таких маленьких жилых секторах люди стараются помочь друг другу. Мы все как одна семья.
После того, как меня забрали на обучение, я не видел эти места двенадцать лет. Лишь когда мне исполнилось двадцать, мне дали разрешение на свободное передвижение в пределах города в нерабочее время.
Последние два года я стараюсь как можно чаще приезжать сюда. Воспоминания вдохновляют меня на то, чтобы продолжать борьбу. Когда я вижу свою мать, я понимаю, что все, что я делаю действительно нужно. Нужно ей и другим людям, другим рейбом. В конце концов, кто еще сможет это сделать?
