— Так вы и пустили её туда?! Даже не поинтересовались, почему одна, почему босая? — спрашивал дядя Коля и грудью шёл на тётку.
А она отступала, обливаясь потом, и нисколечко не боялась: надо три дяди Коли сложить вместе, чтоб получилась одна она.
— А как её не пустишь? Хех, хех… Она же так просилась, так просилась…
Женин отец даже спасибо тётке не сказал за такое сообщение, прошёл мимо неё на базар.
— Может, она за это время вернётся, так вы её около себя подержите, хорошо? — попросил Женя тётку.
И тётка сказала: «Хорошо, мне что?» Пожала плечами, покачала головой. Опять заняла своё место в воротах.
Я прошёл немного за дядей Колей и Женей.
Мешок рвался из моих рук, ворчал. Из дырки показался хвост, и я хорошенько рассмотрел и ощупал его. Удивительный какой-то хвост! Кажется, таких хвостов у боксёров не бывает…
Бросился назад к машине, быстро положил ношу на заднее сиденье, захлопнул дверку. Пусть полежит, пусть отдохнёт щенок — авось подобреет.
Дядя Коля и Женя стояли недалеко за воротами рынка. Старший Гаркавый вытирал потный лоб платочком и нетерпеливо поглядывал в мою сторону.
— Может, и ты надумал потеряться? Не отставай! — прикрикнул на меня Женя.
Это уже плохо, когда начинают покрикивать друг на друга. Ещё хуже, когда виноват кто-то другой, а все шишки — на тебя…
— Вы — направо, я — налево! — скомандовал и нам, и себе дядя Коля. — И сами хорошенько смотрите, а больше у людей спрашивайте.
И только мы разошлись в разные стороны, как захрипели базарные репродукторы на столбах. Кто-то подул в микрофон и сказал густым голосом:
— Внимание, говорит радиоузел колхозного рынка! Говорит радиоузел рынка! Девочка по имени Марина… Как твоя фамилия, девочка?
— Не приставай к чужому ребёнку! — послышался звонкий голосок.
Неужели нашей Марины?!
— Гм… Кхы! — откашлялось радио. — Девочка Маринка… Приметы: лет трёх-четырёх, беленькая, на ногах почему-то одни носки… Ищет дядю Колю, у которого «Москвич» возле ворот, и двух Женей, которые потерялись на рынке…
Мы так и застыли на месте. Слыхали такое дело? Мы, оказывается, потерялись, а не она!
— Повторяю… — сказало радио устало и хрипло. Но что-то помешало повторить.
Из репродукторов послышался шум, треск, а потом голос Марины:
— …росла! Зимой и летом стройная, зелёная была!.. Пустите, дядя милиционер!
Люди на рынке задирали вверх головы и хохотали. А мы пробирались тихо, как будто набрали в рот воды. Хоть бы никто не догадался, что мы и есть те самые Жени, которые «потерялись»!
Радио опять откашлялось и сказало:
— Повторяю: дядя Коля, который оставил «Москвича» у рыночных ворот, и два Жени… Где вы подевались? Вас ожидает Марина. Идите к конторе рынка у южных ворот…
Мы уже почти бежали!
Рядом с южными воротами стоял деревянный домик с вывеской над дверью: «Контора рынка». Первым поднялся на крыльцо дядя Коля, за ним — мы.
Зашли… Коридор. Он ведёт к трём дверям — налево, прямо и направо. На той, что слева, висело коричневое стекло с белыми буквами: «Директор».
Дядя Коля постучал в эту дверь.
— Войдите! — крикнули оттуда таким голосом, как в радио.
Но мы и так знали, что надо заходить сюда, — услышали голос Марины:
— Я хочу песенку по радио спеть! Я хочу «Айболита» рассказать!
— А станцевать ты по радио не хочешь? — говорил дядя с блестящей, начисто выбритой головой. Он сидел за столом и изнеможённо обмахивался ладонью, гнал в лицо ветер. Ему, наверно, было плохо… Слева от него на отдельном столике стояло что-то похожее на радиоприёмник, металлическое и окрашенное в серый цвет. На этом аппарате стоял микрофон на коротенькой ножке.
С правой стороны стола сидела и болтала ногами Марина. Перед ней лежала гора конфетных бумажек и яблочных огрызков. А перепачкалась! Вся в шоколаде…
— Ой, это вы! — спрыгнула Марина со стула и ткнулась мне лицом в грудь.
На моей белой рубашке остались следы её щёк, губ, носа и подбородка. Это спереди, а с боков, под мышками — по пять пальцев. А Женя-большой успел выставить перед собой руки, защититься.
— Наконец-то вы пришли! — поднялся на ноги лысый дядька. Он был небольшого роста, просто удивительно, что у него такой густой голос. — Наконец-то! — радовался дядька. Он нашипел себе полный стакан из сифона. Часть выпил, а часть вылил на платок и прижал к затылку.
— Наконец-то! — встал со стула у двери милиционер, заходил но комнате.
Мы сначала даже не заметили его. Сторожил, наверно, Марину, чтоб не удрала.
— Забирайте её сейчас же! — сказал бритоголовый дядька строгим голосом. — Концерт без заявок на весь рынок!
И лысый, и милиционер говорили нам, говорили наперебой, что нехорошо детей оставлять без присмотра, что так недалеко и до беды. Что детей надо воспитывать в строгости, чтоб не росли как сорняки. Что им…
Казалось, конца-края не будет гневным речам. Потом лысый директор схватился за грудь, а милиционер начал промокать себе лоб «качелями»-промокашкой.
— Ваш паспорт! И водительские права! — потребовал милиционер и расстегнул складную сумку с одним прозрачным боком.
Дядя Коля показал паспорт и права, попросил прощения за беспокойство…
Летели мы из той конторы чуть не бегом. Женя тащил Марину за руку, а она, морщась и подпрыгивая, топала-частила следом и хныкала:
— Ой, ножкам колется! Ой, в животике рычит!
Объелась, наверно, конфетами, вот и рычит. Оставила бы мне половину или хоть бы половинку половины, и ей было бы хорошо и мне.
Женя наконец взял её на руки:
— А зачем было разуваться? Выпачкала носки, порвала, ноги исколола…
— Ага! А как бы вы знали, что я не совсем пропала и скоро приду?
— Как… Как… Сидела б, где тебя посадили, и всё!
А разве не так? Пусть бы ещё всё с себя поснимала, голышом по рынку бегала. Тогда точно знали бы, что долго не погуляет.
Машина стояла там же, где мы её оставили.
Я быстренько дёрнул заднюю дверку и ринулся занимать место…
С сиденья пружиной взметнулась, зашипела мне в лицо рыжая кошка. Я вытаращил на неё глаза, она — на меня. «Что такое? Откуда?» Потом кошка уселась на сиденье, выставила ружьём переднюю лапку и начала спокойно вылизывать свой толстый живот.
— Подвинься. Ты чего, прилип? — толкнул меня в плечо Женя. Он посадил спереди Марину и ещё не видел, что делается на заднем сиденье.
Я подался глубже в машину, двигая и мешок, и кошку.
Стукнул дверкой дядя Коля. Он газанул с места, как на пожар. Жаль только, что на машине не выла сирена. Все нам давали б дорогу.
Марина только минуты три ехала спокойно, а потом стала на коленки и повернулась к нам.
— Покажите соба… Ой, какая кошечка! Как огонёк!
Дядя Коля тормознул, машина завизжала, заметалась вправо-влево и остановилась у тротуара…
Гаркавый-старший повернулся к нам и долго смотрел на кошку. И шрамы на его лбу, щеках, подбородке бледнели, бледнели…
И Женя смотрел. Смотрел и морщил нос, как будто собирался чихнуть, а не хватало духу. И я смотрел: куда денешь глаза? В карман не спрячешь. А Марина совсем перевесилась к нам, гладила кошку и приговаривала:
— Рыжуха! Огонёк! Мурка! Кис-кис-кис…
Наконец дядя Коля хмыкнул, отвалился назад на своё сиденье, тяжело выдохнул воздух. Посидев молча, достал кошелёк, а из кошелька десять рублей. И подал деньги Жене.
— На… Заработал, нечего сказать. Сегодня же чтоб отдал Марининому отцу.
До самого дома мы ехали молча. А Марина держала на коленях и гладила Мурку. Только у одной Марины было чудесное настроение: поездкой на рынок она была довольна.
Морские котики и морская кошка
Какой сегодня длинный день!
А мне хотелось, чтоб уже была ночь, чтоб на нашей улице вдруг перегорели все лампочки. И пусть бы все, все дети спали!..
Но день ещё в самом разгаре, сверкает солнце — глаза слепнут. И нигде не спрячешься, никуда не денешься — надо подъезжать…
Около подъездов-крылечек сидят на скамейках взрослые, во дворах полно детей. А в нашем дворе — народу! Собрались, наверно, со всей улицы. Играют в прятки, копошатся в тех ямках, что приготовили под деревья, галдят. Вася с Серёжей гоняют мяч, Жора раскатывает на велосипеде между ямок и бугорков земли, то и дело летит кувырком. Только Павлуша с Генкой стоят как статуи, смотрят на всё это и молчат.
Заметили пацаны нашу машину и сразу бросились навстречу. А потом бежали рядом с «Москвичом», смеясь и заглядывая в окна…
Мы объехали будущий сквер, подрулили к гаражу.
Около ямок ничего не лежало — ни кустов, ни деревьев. Наверно, так и не привезут сегодня.
Профессор Дервоед стоял возле своего широченного, ещё без крыши, гаража и смотрел, как мы останавливаемся, вылезаем. Дети мгновенно окружили нас, завопили на разные голоса:
