— Ты тоже сочинял. Отец у тебя не отставной бухгалтер, а большой ученый, вместо домика на восьми сотках — загородная вилла.
— Откуда?! — отшатывается Борис.
— Пал Палыч у Хабарова выспросил.
— Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!
— Он тебе просто не поверил с первой минуты.
— Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все испытывал… Ты знаешь, я иск написал, — говорит он упавшим голосом. — Вот до чего довел… Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще на чье!..
— Иск в дело не подшит.
— Но ты ведь знаешь. И я знаю. Главное, что обидно — не нужны мне те деньги! Все вот тянутся, жилы рвут, чего-то там достигают. Кому должность, кому магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал — то и полопал… Лег — свернулся, встал — встряхнулся.
Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса внимательно.
— Хочешь верь — хочешь нет. Старики, между прочим, тоже на деньги были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребедени и обратно шлет. У меня одних галстуков штук тридцать.
— Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет? Именитые родственники, невесты-красавицы?
— Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но люди должны меня уважать. Тут уж извини!
— Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.
— Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! — Прижав обе руки к груди, он с обидой взирает на Томина: простых вещей человек не хочет понимать!
— А почему, собственно, нельзя? Давай разберемся. Ты не воруешь? Не спекулируешь?
— Иди ты!
— По меркам Хабарова почти непьющий. От работы бегаешь?
— Куда от нее убежишь?
— Правильно. Получаешь во всяком случае, больше моего. Может, какой талант в землю зарыл? — отвлекает Томин от наболевшей темы.
— Там зароешь, — хмыкает Борис. — Ты пробовал вечную мерзлоту копать?
— Так. Подведем итоги. Ты не академик. Не герой. Не мореплаватель. Примерно, плотник.
— Хм… — кривится Борис. — Припечатал, так припечатал. Дальше?
— Дальше: плотник ты честный, трудишься в сложных условиях и приносишь обществу посильную пользу.
— Пионерским собранием запахло. Если будешь перевоспитывать, я ушибить могу, имей в виду!
— Нет, мы, что называется, беседуем за жизнь. Ты высказался откровенно? Высказался. Дай мне… Раньше на базарах стояли смешные фотографы. У них был ящик гармошкой на треноге, помнишь?
— Ну!
— И обычно была картина: например, джигит с саблей, но без лица, вместо лица — дырка. Клиент сунет в нее голову — и готово дело, на коне.
— Ну?
— Сняться так, Боря, можно. Но каждый день эту бутафорию таскать — шею свернешь. И зачем? Помогал тебе папаша профессор и вилла?
— Ну…
— Мешали, Боря! Кто-нибудь позавидует мельком и забудет. Зато ты непрерывно помни… чтоб не споткнулся бутафорский конь. Прав? Нет?
Борис угрюмо отвернулся, даже «нукать» перестал.
— А закадычные друзья у тебя есть? — донимает Томин. — Наверно, нет. Сближаешься с людьми до определенной черты, пока можно в душу не пускать. Откуда дружба? Или любовь? Допустим, женишься. На какую виллу повезешь в отпуск жену?
— Да иди ты, хватит уж…
— Нет, ну почему тебе не быть самим собой?! В открытую, без похвальбушек? Чего зазорного! Высот не достиг? Но ведь и не рвался. Прими ты себя таким, как есть! И другие примут. Погляди в зеркало — нормальный мужик. Здоровый, видный. Чего надо?
Борис щурится и поводит широкими плечами, будто примеряет новую одежду.
— Саш, это в пользу бедных или начистоту?
Во весь рот, со стоном Томин зевает:
— Для дипломатии слишком устал. Скажем так: ты моих восторгов не вызываешь. А уважать — я бы тебя уважал. Если б не вранье, я б тебя вот так уважал!
* * *
Наскучив вести пустые допросы (десятистепенные знакомые Петуховых), Знаменский под вечер тоже заявился в «Букет». Вживается в эфирный галдеж, где кроме переговоров с диспетчерами слышны и посторонние реплики: «Как дела?», «Когда кончаешь?», «План у меня дымится». Это водители между собой, хотя и не полагается засорять волну.
Час минул. Полтора. Все чем-то заняты, а Пал Палыч слоняется без дела. Присел возле Томина, который делает пометки в бланках-заказах. Из динамика:
— Коль, слышишь?
— Слышу. После смены — как договорились?
— Само собой. Как ты?
— А загораю на куличках. Возил каких-то шизиков.
Томин наощупь прибавляет звук.
— А чего они?
— Сели — будто в Щелково, больную мамашу проведать, и все «гони» да «гони». Я говорю, машина завтра в капиталку идет, забарахлить может. Тогда, говорят, нас не устраивает. Вылезли — и в метро.
— Володя, Данилова сюда быстро! — окликает Томин Самойлова.
— Загораю теперь на Щелковской… Ладно, значит, после смены?..
Подходят Данилов и Самойлов.
— Други, у Щелковского метро стоит такси, которое два «шизонутых» нанимали до Щелкова, но раздумали — машина старая.
— Да ну?
— Свяжитесь, пусть шофер позвонит старшей из автомата, не по рации.
Все напряженно ждут. Наконец телефон на столе старшей звонит.
— Диспетчерская… Десять-сорок?.. Передаю трубку, с вами будут говорить.
— Угрозыск. Быстро опишите своих пассажиров… — Слушая, Томин расцветает. — Та-ак… Вы видели, что действительно они направились в метро?.. Сколько прошло времени?.. Ни с кем пока не обсуждайте своих впечатлений.
— Вынырнули? — ахает Знаменский.
И только теперь все ощущают, как сильно, себе не признаваясь, волновались за успех операции.
* * *
Ждали повторения попытки. Больше всех маялась старшая по смене. Томин посоветовал Знаменскому:
— Побеседуй с Галиной Сергеевной, она нервничает.
— Еще бы не нервничать! С тех пор, как несчастье с Мишей Ермолаевым… я уже рассказывала Александру Николаевичу.
— Преступников тогда задержали? — поддерживает беседу Пал Палыч.
— Их-то поймали через день, а он до сих пор в больнице и…
— Саша, включи тридцать второй! — кричит через зал Данилов.
Томин щелкнул кнопкой динамика, звучит разговор диспетчера с шофером:
— На Первомайской, на Первомайской я. Еду в Щелково. Пассажиров двое, багажа нет.
— Тринадцать-тринадцать, мы в городе завалены заказами, а вы в Щелково!
— «Букетик», мужикам очень нужно, оплатят оба конца.
— Минуточку, решу.
Возле девушки-диспетчера Данилов, он ей подсказывает.
— Хорошо, тринадцать-тринадцать, поезжайте. Я с вами свяжусь.
Через несколько минут эстафету приняли посты ГАИ. Им надлежало взять под строгий контроль выезды на Щелковское шоссе. Такси с указанным номером, а также с номерами, забрызганными грязью и плохо различимыми подвергать проверке, чтобы выявить пассажиров с известными приметами.
Опять ждали. Почему-то возникло общее убеждение, что пассажиры — те самые, и одолевал зуд поговорить с шофером. Но понимали, что без повода нельзя — мужики могут насторожиться.
— Придумайте повод, Галина Сергеевна — не выдерживает Томин.
— Я? Ой… Если предложить поездку из Щелкова во Внуково…
— Мечта таксиста!
Старшая бежит в радиокабину.
— Соня, скажи тринадцатому, что есть заказ из Щелкова во Внуковский аэропорт. Весело, поняла?
Девушка вызывает водителя, предлагает соблазнительный заказ.
— Смотря на какое время, — отзывается шофер.
— А через сколько вы там будете?
— Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.
— Да?.. — Девушка на секунду теряется. — Тогда свяжитесь со мной попозже, может, все-таки успеете…
— Куда их понесло? — хмурится Знаменский.
— Решили что-то переиграть… Эх, как бы чистенько мы их взяли на Щелковском шоссе!
— Александр Николаевич, Арутюнова-то, водителя, предупредить бы… хоть намекнуть, чтоб остерегался! — умоляет старшая.
— Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно он едет, и то небезопасно.
— Саша, выход должен быть! Думай!
Томин шагает из стороны в сторону.
Думай… думай… думай… — Останавливается. — Он из какого парка?
— Из первого.
— Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят, а вы прервите, будто Кирпичов на линии. Арутюнова из своего парка знаете? — встречает он вопросом входящего Кирпичова.
— Знаю.
— История с Ермолаевым ему известна?
— Всем известна.
— И то, что он из больницы еще не выписан?
— Само собой.
— Идемте, переброситесь с ним парой фраз. Его надо предупредить об опасности.
Кирпичову все ясно.
— Эй, Гошка! — зовет он в микрофон. — Две чертовы дюжины!
— Кто еще зовет?
— Это я, Артем. Новость есть. Просили передать, что у тебя все шансы сегодня встретиться с одним человеком — с Мишей Ермолаевым.
