class="p1">Я только снова натянул на себя выставочное одеяло до самых ушей, как заметил, что снаружи пошел сильный дождь. Ну хватит уже, больше не надо! Неужели солнце проигрывает одну битву за другой? Только около восьми утра я наконец выдвинулся в путь, абсолютно деморализованный, несмотря на ранний час. Дождь и сырость немилосердные, и на всем пространстве лежит печать глубочайшей тоски. Холмы, поля, грязь, декабрьская печаль.
Мирекур, оттуда дальше в направлении Нёшато. Было много машин, а потом полил уже настоящий проливной дождь, тотальный дождь, затяжной декабрьский дождь, который деморализовал меня еще больше, потому что он был таким холодным, таким неприветливым и пронизывающим все насквозь. Я прошел несколько километров, и меня подобрала проезжавшая мимо машина, водитель сам остановился и спросил, не хочу ли я сесть к нему. Я сказал, что хочу. Впервые за долгое время я жевал жвачку, которую дал мне мужчина. Благодаря этому ко мне вернулась некоторая уверенность в себе. Я проехал чуть больше сорока километров, но тут во мне взыграла упрямая гордыня и я пошел дальше пешком под дождем. Завеса дождя закрыла пространство. Гранд оказался всего лишь бедной деревенькой, но там имеется древнеримский амфитеатр. В Шатнуа, который во времена Карла Великого был центром этой местности, работает довольно большая мебельная фабрика. Здешнее население пребывает в большом беспокойстве, потому что владелец фабрики в одночасье всё бросил и оставил производство без руководства и каких бы то ни было инструкций. Никто не знает, куда он сбежал и уж тем более почему. Бухгалтерская отчетность в порядке, с финансами никаких проблем, но владелец фабрики просто исчез, не сказав никому ни слова.
Я все шел, шел, шел, шел. Красивая крепость с мощными стенами, увитыми плющом, возвышалась вдали. Даже коровы удивлялись, глядя на крепость, при том что я не вызывал у них ни малейшего удивления. Раскидистые деревья давали тень, спасавшую от жары, и вода, которая тут повсюду стекала ручейками, помогала от солнца. Внизу, у моря, лежали без движения большие мертвые корабли. В крепости были только белые животные: белые зайцы, белые голуби, и даже золотые рыбки в кристально-прозрачном пруду были белыми. И самое невероятное: фазаны были тоже белыми, альбиносы, белые как снег, с красноватыми глазами. Один фазан раскрыл свой белый хвост, другие расселись по деревьям и кричат, но лишь отдельные пронзительные крики этих громкоголосых птиц пробиваются сквозь пронзительный дождь. Я хочу взять немного севернее, чтобы попасть в Домреми, дом, в котором родилась Жанна д’Арк, вот что мне хочется там посмотреть. Мокрый лес вдоль ручьев. Угля я не видел. Я слышал, что во всех кафе идет громкая ругань.
Безнадежнейшая дорога в Домреми, я уже не иду, а меня несет. Я чуть не падаю плашмя, но мне удается предотвратить падение, преобразовав его в ходьбу. Сначала сильный дождь, потом лишь сырость от тумана. Медленно и уныло течет рядом со мной Мёз. Старой железной дорогой внизу у реки уже никто не пользуется, новая проходит чуть дальше справа, за трассой. Возле отслужившего свое домика будочника при шлагбауме я понял, что дальше идти не могу. Крыши нет, окон нет, двери нет. По трассе несутся машины сквозь дождь, за трассой – товарный поезд. Пол второго этажа немного защищает от дождя. По стенам обрывки обоев с узором под кирпичную кладку, печная труба, в которой кустится пожухшая крапива, остатки строительного мусора на полу. Остов двуспальной кровати, на пружинах, но я смог как-то присесть на уголок. Вокруг прижухшие птицы в колючих мокрых кустах. Рельсы все проржавели. По дому гуляет ветер. Сырость от дождя повисла в воздухе твердым предметом. Тут осколки стекла, тут раздавленная крыса, тут красные ягоды на мокром кустике без листьев перед открытой дверью. Для дроздов опять настало время раздолья, пока не появятся первые люди в этих краях. На полях никого, совсем никого. Дождевик из тонкого полиэтилена шуршит в проеме окна, чтобы сюда не заливал дождь. Со стороны реки не доносится ни звука, река медленная и бесшумная. Пожухшие разросшиеся сорняки вяло колышутся на мокром ветру. На второй этаж ведет современная лестница, но она сломается, как только я на нее ступлю. По дороге под дождем катят грузовые фургоны. Там, где прежде перед домом была клумба, теперь – заросли кустов и травы, там, где прежде был забор, теперь – ржавеющая проволока. Порог, весь мокрый и обвитый желтоватыми водорослями, на шаг отстоит от двери. Я хочу идти дальше, надеюсь никого не встретить. Когда я дышу, выдыхаемый воздух тянется к двери, дыхание стремительно тянет на свободу.
Сельскохозяйственные машины стояли на обочине, выставленные на продажу, но крестьян больше не было. Стая галок летела в сторону юга, причем гораздо выше, чем обычно летают галки. Совсем рядом базилика деревенского вида, в ней похоронен неизвестный король из династии Меровингов. Из древнего леса раздался голос.
В Куссе я перешел через Мёз, потом – по небольшой дороге, по левой стороне, чтобы затем подняться к базилике. Я был очень тронут. Такая серьезная долина и такой вид, какой бывает на картинах серьезнейших голландцев на заднем плане. По обеим сторонам холмы, Мёз вьется по плоской долине, на восток открывается несравненный вид, все в декабрьской дымке. Деревья вдоль реки стоят в дождливой мгле. Место глубоко тронуло меня, и я приободрился. Прямо рядом с базиликой я попытался взломать дом, но потом отказался от этой затеи – он был заперт на такие массивные засовы, что, открывая их, я наделал бы страшный шум и сосед наверняка заметил бы меня. В Домреми я направился в дом Жанны у самого моста, вот откуда она родом. Тут же висит ее подпись, я долго перед ней стоял. Она подписалась Jehanne, – но, вероятно, кто-то водил ее рукой.
Воскресенье, 8.12
Землю здесь беспечно убивают. Вокруг церкви играют дети. Ночью я весь промерз. Старик идет через мост, он не чувствует, что за ним наблюдают, он шагает так медленно и тяжело и, сделав несколько коротких неуверенных шажков, то и дело останавливается, вместе с ним идет смерть. Вокруг еще полутьма. Низкие облака, они не предвещают ничего хорошего на сегодня. Свадьба Тиля[28] была на горе, гора вся была в снегу, я тащил за собой на гору бабушку. Эрика кричала нам сверху, что мы должны сидеть на месте. Я ответил, что, во-первых, мы вовсе не сидим, а во-вторых, где нам тут вообще сидеть среди мокрого снега. Крепкого сложения обритая овца, заблудившаяся на деревенской дороге, подошла
