Аринка какую-то минуту топталась на месте, беря разгон. Потом как лист, подхваченный ветром, сорвалась с места и пошла выбрасывать коленца. Согнув руки кренделем, она легко и задорно притопывала, ловко и чётко отбивая чечётку, то кидалась вприсядку. Её голые пятки сверкали и гулко оттопывали. Но вдруг остановилась и, качаясь из стороны в сторону, запела:
Катушки, катушки, катушечки-и-и,у меня на носу веснушечки-и-и,цветочки, цветочки, цветочечки-и-и,а у Нонны моей только точечки-и-и.
Сочинить частушку во время пляски, складную и остроумную, считалось непревзойдённым мастерством. И Аринка, понимая это, чувствовала своё превосходство над Нонной, метнула на неё торжествующий взгляд.
Но что это? Аринка вдруг увидела, как Нонна, схватившись за живот, тряслась от безудержного смеха. Она так хохотала, что чуть не свалилась с лестницы. Аринка перестала плясать, тяжело дыша, ещё не понимая, в чём дело, подошла к Нонне.
— Ты чевой-то? — простодушно спросила Аринка, тоже улыбаясь.
— Ой, не могу, — стонала Нонна, прерывисто всхлипывая, точно от плача, — уморила ты меня. Я чуть не разорвалась от смеха.
— А что, плохо, что ли? — допытывалась Аринка, считая Ноннин смех высшей похвалой. Так и должно быть, настоящая пляска всегда веселит, зажигает людей, гасит в них печаль. — Если хочешь знать, я лучше всех девчонок пляшу, — не преминула прихвастнуть Аринка, — меня даже взрослые просят сплясать. Вотысё.
Наконец Нонна перестала смеяться, язвительно улыбнулась и с кислой гримасой проговорила:
— Арина, голубушка, это же деревенская пляска. Очень грубая к тому же.
Озарённое лицо Аринки тут же погасло, выразило усталость и разочарование. С Нонной трудно спорить. Может быть, она и права.
Взяв грабли, Аринка пошла шевелить сено, а Нонна села в тень и стала ждать её. По ярко-голубому небу плыли причудливые облака. И, если вглядываться в них, можно бог знает что увидеть. Аринка любила «играть» в облака и предложила Нонне это интересное занятие.
— А что я должна там видеть? — настороженно спросила Нонна.
— Как что? Что видится, то и видь. Только говори, и я буду говорить. Вот гляди, гляди на это облако. Видишь, лошадь скачет. О, грива отвалилась, поплыла. И задние ноги отъехали. Всё! Растаял конь. А вот гляди-кось! Голова деда. Борода какая пушистая, и усы в разные стороны торчат. А это маленький ягнёночек. Видишь?
О эти облака! Ранней весной любила Аринка убегать за огород в поле. Там одиноко лежит громадный плоский камень. По нему пугливо снуют ящерицы. Аринка ложится на него как на громадную спину великана и, заложив руки за голову, устремляет в бездонную глубину неба свой восторженный взгляд. Вот влезает она на белую тёплую глыбу, уютно усаживается и плывёт над землёю. И оттуда с высоты смотрит на землю. И где только она не побывает! Ватный корабль плывёт медленно и величаво, и с его высоты она смотрит на землю. И чего только она не увидит оттуда! Она часами могла смотреть на небо и на то, как облака, соединяясь и расходясь, лепят самые неожиданные формы. И в этих формах можно увидеть всё, что только ты захочешь.
— Смотри, Нонна, маленький ребёнок стоит на коленях. И ручками держит голову какого-то зверя. И спинка и ручки — всё как у ребёнка. Смотри, смотри же, Нонна, — мечтательно и увлечённо говорила Аринка, втягивая подругу в эту игру.
— И никаких там ни лошадей, ни детей нет.
Аринка точно проснулась и какую-то минуту смотрела на Нонну с грустью и сожалением. Так смотрят на человека, который лишён глаз или слуха. Значит, Нонна не может играть в эту игру. Она ничего не видит. Как жаль! И, решив хоть чем-то удивить её, Аринка сказала:
— А я лучше всех езжу на лошадях. Меня даже взрослые не могут обогнать. А ещё я могу управлять тройкой. А ещё тятя меня хотел научить, как коня на ходу останавливать. Умею я и жать, и косить.
Нонна лежала на душистом сене и грызла травинку. Она не выражала ни удивления, ни восторга. Её лицо было спокойным и равнодушным.
— Ты деревенская девочка, тебе и нужно это всё уметь, — ответила Нонна. И, перевернувшись на спину, блаженно зевнула.
Аринка тихо опустила голову. Нонну невозможно ничем удивить. Она была недосягаема и холодна, как то облако в яркой синеве.
Аринка так была поглощена своей новой подругой, что уже больше ни о чём другом не могла и думать. И конечно, домашние дела от этого сильно страдали. Елизавета Петровна сердилась и, приходя с работы, иной раз с бранью набрасывалась на Аринку:
— Опять крошево для кур не нарублено? Огурцы второй день не политы? Капусту черви жрут! Я вижу, эта подружка в один ущерб только. Занимаешься ею, а дела стоят! В доме грязь, цветы сохнут! Что это?..
В сущности говоря, мать была права. Нонна много времени отнимала у Аринки, но отказаться от неё Аринка не могла. С нею было так весело, так интересно. Что бы она ни говорила, для Аринки было всегда открытием.
Тогда она решила вставать ещё раньше. И пока Нонна нежилась в своей мягкой постельке, Аринка старательно выполняла как можно больше дел. Её сноровистые руки, привыкшие к работе, ловко и быстро управлялись с уймой дел, которые никогда не кончались. Она рысью носилась то по огороду, то по двору, волчком вертелась по дому, и наконец к часу, когда должна была прийти Нонна, Аринка, раскрасневшаяся, усталая, встречала её счастливой улыбкой:
— Я уже все дела переделала. Только осталось кур накормить да поросёнку травы нарвать. Вот тебе топлёное молоко с малиной. Пей, вкусно.
— Аринушка, ты прелесть! — восторгалась Нонна.
— Ты ешь, пей, а я побегу порося накормлю. Я щас, мигом.
Так было изо дня в день. Целую неделю. Но вот наступило воскресенье. Семья отдыхала, все были дома, и Аринка освобождалась от всех дел. Наконец-то она может беззаботно провести весь день с Нонной. Можно будет сходить в лес или в поле, показать свои любимые места. Нонне, наверное, уже надоел её двор и огород. Вот она и развлечёт её сегодня.
Аринка представила, как она поведёт Нонну к тому ручью, где склонившиеся ивы-озорницы всё время хлещут его своими ветвями. А он, не унимаясь, поёт свою неумолчную песню, заслушаешься. А тот дуб-богатырь? Говорят, ему триста лет!
А лес? Как сейчас таинственно и тихо в нём. Нонна, наверное, будет пугаться каждого шороха и трусливо прижиматься к Аринке. Только это ни к чему. Пугаться ей нечего. Аринка в лесу как у себя дома. Каждый кустик встречает её как друга, и деревья словно братья и сестры её, они росли вместе с нею. Тропинки, которые змейками вьются по лесу, выбиты голыми пятками Аринки.
Жаль только, что вчера Марии Александровне приспичило идти в лес и в попутчики она взяла себе тётю Лукерью, Аниськину мать. Аринка не могла их сопровождать, дом оставлять было не с кем. Ниса, конечно же, с ними увязалась. Нонна прибежала на минутку, чтобы сообщить об этом. Аринкино сердце разрывалось на части от досады и ревности.
И поэтому день у Аринки прошёл скучно, нудно и томительно долго. Но зато дела были все переделаны и мать осталась довольна.
Солнце стояло уже в зените, а Нонна почему-то всё не шла. Аринка в честь воскресенья принарядилась, вчера вымылась в бане, расчесала свои «патлы». Она то и дело выбегала за калитку и всматривалась в конец улицы, но подруги всё не было. Томясь ожиданием и скучая от безделья, Аринка уже хотела сама идти к Нонне, как вдруг услышала отдалённый визгливый смех. Так смеяться могла только Ниса.
«Чего это она раскудахталась?» — подумала Аринка и, гонимая любопытством, помчалась на свою «скворешню», чтобы посмотреть оттуда, что делается во дворе у Нисы. Та жила через дом от неё, и с высоты крыши было видно всё как на ладони.
И то, что увидела Аринка, привело её в такое изумление, что она, открыв рот и судорожно вобрав в себя воздух, никак не могла его выдохнуть.
Там во дворе, у Нисы, была Нонна. В своём белом платье в розовый горошек. В её движениях было что-то странное и непонятное, и потом, уже приглядевшись, Аринка поняла, что Нонна кривлялась и притоптывала ногами неспроста, она копировала пляску Аринки. А Ниса, сидя на крыльце, визжала от смеха. Аринке вдруг трудно стало дышать. Она легла на трухлявую крышу, упёрлась подбородком в сомкнутые ладони и впилась немигающим взглядом в эту картину. Потом, откуда ни возьмись, выкатился мяч, тот самый, красный с зелёным, который Аринке так и не удалось хотя бы подержать в руках. Ниса играла с ним. Неуклюже растопырив пальцы, она ловила его и никак не могла поймать и всё смеялась своим кудахтающим смехом. А Нонна сидела на крыльце и беспечно уплетала яблоки, наверное, червивые — зелёные опадыши. Эта жадина Ниска разве нарвёт из своего сада хороших. А ранний белый налив уже поспевал.
Всё это повергло Аринку в великое уныние. Она не могла понять: чем она не угодила Нонне? Разве она не отдавала ей всё своё время, даже в ущерб делу? Разве она не угощала её всем лучшим, что у неё есть? Да она готова была за неё в огонь и в воду! Она умереть за неё могла!
