После разговора с отцом у Аринки совсем отлегло от сердца. Она ожила, повеселела. Авось вернётся Нонна. Только надо придумать, что для неё сделать такое, чтоб она поняла, как Аринка предана ей, как она любит её. А не вернётся — значит, не поняла Аринкино сердце, значит, из плохих она людей...
Когда вопрос касался «обдумывания» чего-то, лучшего места, чем камень, не было. Распластавшись на его широкой спине, устремив в бездонную синеву неба свой пристальный взгляд, Аринка обдумывала весь спор за обедом. Конечно, прав отец, что ни говори, жить только ради корысти нехорошо да и неинтересно. Может, Нонна так хочет жить?.. Тогда и красота её — не красота...
Потом стала опять думать, что надо сделать для Нонны. Чем её вернуть? Что ей дать? Ведь тятя сказал, что настоящий друг всегда даёт. Уже который раз вспоминала Аринка эту фразу. Она отчаянно думала, чем удивить Нонну, что сделать для неё такое, чтоб она ахнула.
Ей казалось, что от этих мыслей даже голова стала горячей и большой, но придумать что-то такое, от чего бы могла ахнуть Нонна, Аринке никак не удавалось.
Наконец она придумала. Если Нонна и не ахнет, то уж довольна будет. А Аринка постарается. Чего бы это ни стоило!
НОЧНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ. НОННА. ПРОЩАЙ, МЕЧТА О КРАСОТЕ
К вечеру погода стала хмуриться. Сплошные серо-синие облака неуклюже громоздились друг на друга. На улицу Аринка не пошла, боялась встретить там Нису в обнимку с Нонной. За свой огневой характер она не ручалась, ещё неизвестно, чем это могло всё кончиться. Лучше отсидеться дома, подальше от греха.
К ночи собралась гроза. Ветер, словно сорвавшись с цепи, как бешеный носился по деревне, нещадно набрасывался на деревья, гнул их к земле, срывал листья, ломал ветви.
Аринка любила грозу, любила смотреть на разбушевавшееся небо. Там шла война, был страшный бой: вот две иссиня-чёрные тучи, словно великаны, несутся навстречу друг другу. Вот они столкнулись, да так, что искры посыпались, это блеснула молния, осветив сразу всё небо. Немного погодя грянул гром, трескучий и раскатистый, как скрежет громадных железных зубьев.
Свернувшись калачиком на постели, Аринка смотрела на окно, от блеска молнии оно то и дело освещалось. В противоположном углу, завернувшись с головой в одеяло, спала Варя, с нею рядом тихо посапывала Лида. И только Аринке никак было не заснуть. Переживания прошедшего дня, необыкновенное зрелище грозы — всё это волновало, беспокоило её. Но главное, она не должна была спать. Не должна!
Аринка приподнялась на локте, прислушалась. По крыше застучал дождь, точно посыпался горох. Она сразу представила себе, как дождевые капли, радёшенькие своему освобождению (уж до чего было тесно сидеть в этой душной и тёмной туче), стремглав неслись на землю. На крыше словно кто-то выплясывал чечётку крепкими маленькими копытцами. «Пора», — подумала Аринка, откинув одеяло, встала, натянула на себя платье и тихо, как мышка, выскользнула из комнаты, на цыпочках прошла через чистую комнату, кухню, навалившись на дверь, осторожно открыла её. В сенях в углу нащупала сваленные в кучу мешки. Взяла один, накрылась им с головой и, отперев наружную дверь, вышла на крыльцо. Было темно. Лил дождь. Маленькие ручейки, извиваясь змейками, пробивали себе дорогу по сухой земле. Аринка съёжилась и босыми ногами зашлёпала по лужам. Пробежала двор, пересекла соседний огород и упёрлась в Нисин частокол. Плотный, недосягаемой стеною он встал перед нею. Но где-то здесь была лазейка. Вот она. Подгнившие колышки шевельнулись и уступчиво подались вперёд. Аринка пролезла через узкую щель и сразу очутилась в большом яблоневом саду. Вот и ранний белый налив. Аниськина мать особенно дорожила этой яблоней и никому не разрешала рвать яблоки с неё. При мгновенном блеске молнии были видны восковой спелости большие продолговатые яблоки. Аринка с пересохшим ртом, с тревожно бьющимся сердцем суматошно рвала яблоки и запихивала их в мешок. Выбирала самые большие и спелые. Падая в мешок, они били её по пяткам. «Пожалуй, хватит», — подумала она и, воровато оглядевшись, низко пригибаясь к земле, вернулась тем же путём, тщательно заделав за собою дырку.
А дождь всё лил и лил. «Это хорошо, — удовлетворённо думала Аринка, — трава от дождя вся прибьётся, следов не будет видно».
Мешок с яблоками она запихала за поленницу. Кому придёт в голову лезть туда, тем более летом, когда мать топит печку не дровами, а кое-чем — хворостом да сучьями.
Задерживая бурное дыхание, мокрая с головы до ног, Аринка так же бесшумно прокралась к своей постели. Долго мучилась с платьем. Прилипшее к телу, оно никак не хотело слезать, точно вросло в её кожу. Стуча зубами, она ледышкой юркнула под одеяло.
Гроза всё ещё бушевала. От грома дребезжали стёкла в рамах, и Аринке казалось, что телега, гружённая листовым железом, проезжает под окнами и никак не может проехать. Дождь уже не стучал весело по крыше, а хлюпал и хлюпал назойливо и скучно.
На другой день, когда Елизавета Петровна будила Аринку, она увидела её мокрое платье, брошенное тут же на полу у постели.
— Это что такое? Почему платье мокрое да ещё скомканное? — недовольно спросила она.
— Ночью Трезор визжал и спать не давал, я пошла посмотреть, что с ним. А он цепью замотался, пока я его распутала под дождём, вся вымокла. Вотысё, — не моргнув глазом, отрапортовала Аринка.
— И то правда, — сказала Елизавета Петровна, поверив в правдоподобный ответ Аринки, — забыла я вчера спустить его с цепи. А что платье мокрое перед печкой повесить не догадалась? Неряха! — для порядка поворчала мать и, забрав платьишко, ушла на кухню. Через несколько минут принесла сухое платье.
Утро было солнечное, небо чистое, словно и не бушевала гроза всю ночь. Земля, набухшая водою, давала испарения, густой туман плотной стеной висел в воздухе. Деревья благоухали и, словно став на цыпочки, тянулись кверху. Аринка весело выпорхнула на двор и первым делом метнула быстрый воровской взгляд на поленницу. Не видно ли заветного мешка с яблоками? Нет, не видно, запрятала хорошо.
Некоторое время походила вдоль поленницы, как бдительный часовой на своём посту. Смекнула, что торчать здесь нет смысла, как бы не вызвать подозрения. На беду, Ивашка чего-то шастает взад-вперёд. Этого прохиндея больше всего надо бояться, нюх у него собачий.
На всякий случай прошлась по огороду вдоль забора. Не остались ли следы? Какое там, дождь и ветер так перекрутили всю траву и примяли её, будто стадо коней на ней валялось. Всё было хорошо, Аринка осталась довольна. Только бы поскорей они все выехали в поле.
По огороду с лопатой на плече шёл Симон, Аринка, увидев его, бросилась к нему навстречу.
— А дождище-то какой сегодня был ночью, тятя, как из ведра!
Симон подозрительно покосился на неё.
— А ты откуда знаешь, какой был дождь, ты разве под ним стояла?
Аринка спохватилась, глаза панически заметались. И чего ляпнула?
— А вот и стояла. Трезора выпускала. Он в цепи замотался.
— Ну, ну, — сказал Симон и задумался.
Аринка, чтобы сгладить свою оплошность, стала уводить отца от мыслей. Застрекотала, как кузнечик, без умолку, стала ластиться, преданно в глаза заглядывать.
— Ну так выкладывай, что натворила-то? — наобум спросил Симон.
«Неужели узнал?» — с ужасом подумала Аринка, но сдаваться не хотела.
— И ничего не натворила. С чего это ты взял? Вот ещё скажет что!
— Не виляй, дочка, не виляй. По глазам вижу, что дело нечисто, вишь, котята в них, в глазах-то, клубятся. Лучше говори. Ну? Есть грех?
— Никакого греха нет, тятя, вот те крест, — растерянно залепетала Аринка, всем своим видом выдавая себя с головой.
Симону стало жаль дочь, он подбодряюще похлопал её по плечу:
— Ну нет греха, значит и нет, чего горячишься-то? И дело с концом.
— И дело с концом, — как эхо повторила Аринка, уверовавшая в то, что, действительно, никакого греха за нею не водилось и не водится. Она деловито засеменила впереди отца к дому.
Солнце поднималось, и его горячие лучи съедали туман.
Симон присел у бани и стал отбивать косы. Аринка, совершенно успокоенная, что и на этот раз пронесло, опять вернулась к поленнице и, заложив руки за спину, неторопливо прохаживалась вдоль неё, изредка бросая тревожные взгляды вокруг себя: а не подсматривает ли кто за нею?
Нетерпение дошло до предела. Сколько можно торчать дома? Солнце уже в зените! Хотя бы скорее уехали на покос. Помчалась к отцу, с ходу набросилась на него:
— Гляди-кось, солнце-то где? А вы всё прохлаждаетесь, люди давно уже на лугах, косят вовсю, только вы одни и остались.
Симон довольно улыбнулся: «Хозяйственная девка растёт, работящая, это хорошо».
— Сейчас двинем, пусть трава пообсохнет маленько.
Но вот он запряг Забаву, сложил косы, грабли, вилы в телегу и со всем семейством стал отчаливать. Елизавета Петровна давала последние наставления Аринке: «Хлеб вынешь в час, поросёнка накормишь из чугунка, нарубишь крошево, растрясёшь сено...
