мечтами.
В тот момент, когда они убежали из лагеря Сорокопутов, их близость, казалось, закончилась. Теперь Хуэй чувствовал, что Кен ненавидит его, хочет причинить ему боль. Пока они шли домой, Хуэй чувствовал эти угрюмые взгляды на своей спине на каждом шагу, как будто опасность была близка. И однажды, когда они пробирались вдоль крутого обрыва в горах, Кен подкрался совсем близко, и Хуэй подумал, что его брат собирается бросить его на смерть. Безумие, конечно?
- Что ты собираешься сказать? - спросил Кен.
- По поводу чего? - Хуэй видел, что его брат не смотрит на него.
- Ты знаешь. О Кики. Как он умер.
Хуэй не хотел сейчас этого разговора; он еще не решил, как лучше поступить. Каким бы ни был его выбор, он не видел хорошего исхода.
- Мы скажем его матери, что он погиб как герой, спасая твою жизнь.
- И это все?
Когда Хуэй не ответил, Кен набросился на него, сжимая кулаки. Эти черные глаза горели огнем, который Хуэй не узнавал.
- Я знаю, что ты собираешься сделать, - прорычал Кен. - Ты возложишь вину за смерть Кики на меня. Я знаю, что ты это сделаешь. И тогда ты один будешь купаться в лучах славы за то, что принес Камень Ка домой.
Хуэй крепче сжал Камень Ка под мышкой.
- Как ты можешь говорить такое?
- Я видел, как ты обвел отца вокруг пальца...
- О чем ты говоришь?
- Ты не успокоишься, пока не поднимешься выше, и я... проклят за то, что... - Кен сделал выпад, схватив Хуэя за горло, его горящие глаза были так близко, что перед глазами Хуэя все поплыло. - Я не позволю тебе уничтожить меня, - прошипел он сквозь стиснутые зубы.
Хуэй шлепнул его по руке. Он всегда был спокойным и уравновешенным, но смерть Кики и ужас Сорокопутов повергли его в шок. Он чувствовал, как все эти противоречивые эмоции сливаются в гнев из-за несправедливости, из-за того, что то, что должно было стать его величайшим достижением, было испорчено. И он почувствовал страх. То, что он увидел в этих глазах, заставило его похолодеть. Он осторожно положил Камень Ка на землю подальше от себя, а затем ударил обеими руками в грудь своего брата, отчего тот покатился по земле.
Низкое, звериное рычание вырвалось из оскаленной пасти Кена, а затем он рванулся вверх, врезавшись плечом в живот Хуэя и отбросив его назад. Они рухнули вместе в вихре размахивающих конечностей, борясь и катаясь в пыли. Кен был больше, сильнее. Используя свой вес, он уселся верхом на Хуэя, придавив его к земле. Его кулаки обрушились один за другим. У Хуэя зазвенело в голове, когда он потерял способность соображать. Он почувствовал, как лопнула его губа, челюсть пронзила боль. Его язык ощутил железный привкус крови. Но Кен не останавливался. Хуэй внезапно испугался за свою жизнь.
Повинуясь какому-то инстинкту, его пальцы нащупали край килта и сомкнулись на деревянной рукоятке ножа. Он выдернул его и прижал лезвие к натянутой коже живота своего брата.
- Я сделаю, - сказал Хуэй срывающимся голосом. - Я сделаю это.
Кулак Кена повис в воздухе. Он посмотрел вниз на лезвие, на капельку крови на кончике, а затем посмотрел в глаза Хуэю. Хуэй наблюдал за сменой эмоций: от печали до ненависти. Ему стало дурно от того, что он увидел.
Кен поднялся на ноги и, не говоря больше ни слова, направился к воротам.
Хуэй почувствовал себя так, словно его собственный нож был направлен против его сердца. В детстве он однажды заболел лихорадкой и лежал в постели в луже пота. Кен остался у его постели, вытирая ему лоб, напевая колыбельные и молясь богам. Лицо Кена нависло над ним, наполненное любовью, его глаза были полны слез.
Сердце Хуэя разрывалось из-за того, что было потеряно той ночью в лагере Сорокопутов.
Ворота открылись, и Кен исчез в тени под аркой.
Хуэй содрогнулся, когда рыдания прорвались сквозь него. Все эмоции, которые он подавил во время их полета, наполнили его вены, как Нил во время Великого потопа. Бедный Кики! И Кен проиграл ему.
Когда слезы прекратились, Хуэй, пошатываясь, поднялся на ноги и поднял Камень Ка. Он вытер кровь со рта и последовал за своим братом в город.
***
Хуэй прошел под аркой, и на него обрушились звуки и запахи города. Строители кричат на своих подмастерьев. Девушки поют в своих комнатах. Пульсация уличной болтовни. Его ноздри раздувались от едкого дыма из кузниц, а рот наполнился слюной от жирного запаха мяса, готовящегося на углях.
По крайней мере, здесь они были в безопасности. Хуэй огляделся, но Кен уже растворился в потоке человеческой жизни.
Обогнув неуклюжего осла, он протиснулся мимо мальчишек, гонявшихся друг за другом по улице. Город был построен на склоне холма. В нижней трети, рядом с воротами, находились дома самых бедных, удушающее нагромождение однокомнатных домов, стоящих друг к другу, где семьи до десяти человек собирались вместе, чтобы поесть и поспать в своей единственной комнате. Стены были сложены из грубых кирпичей, сделанных из навоза животных, смешанного с песком и водой, а крыши - из пальмовых листьев. Слишком много людей в слишком маленьком пространстве, жарком, как печи, в которых пекли хлеб насущный. Споры вспыхивали, как удары молнии во время грозы, в мгновение ока перерастая из повышенных голосов в удары кулаками. В этой части города слышался говор на языках, которые Хуэй не узнавал. Он слышал голод в криках младенцев и плаче их матерей.
Его желудок скрутило от знакомого ощущения угрозы и подозрения, что, если он рискнет скрыться в тени, ему в любой момент могут перерезать горло. Он ненавидел проводить там время, хотя, когда он был моложе, он, Кен и Кики подкрадывались к воротам, чтобы понаблюдать за шлюхами, ожидающими своего часа под факелами вдоль стен. Со смесью смущения и возбуждения они подглядывали за тем, как в узких переулках происходила возня, словно это были полевые звери.
Хуэй зашагал по улице и прошел через ворота во внутренней стене, отделявшей бедный квартал от остальной части города. Здесь были большие виллы более состоятельных горожан, построенные из камня. В этой части города, расположенной выше по склону, дул легкий
