Райана у меня осталось около четырехсот долларов – из подарков на день рождения и за работу бебиситтером, – но тратить это все на переводчика, как бы любопытно мне ни было, не очень-то хочется.
Я несколько раз переписываю графу «описание» и в конце концов останавливаюсь на «личном проекте». Загадочно, но честно. Перечитываю еще раз и публикую объявление, затем закрываю ноутбук.
Глаза постепенно привыкают к темноте. Если я повернусь на бок, в поле зрения окажется сундук в лунном свете, проникающем через щель между шторами. «я тоже писатель». Так сказала тетя Анна. Может, Кэти была права: может, эти дневники и правда меня ждали.
5
16 августа, 2007
ПоцелуйМеняКэти[15]: «Я в шоке».
Дзынь-дзынь – уведомления о новых сообщениях. Я не смотрю. Стараюсь не смотреть.
Настоящий писатель пишет каждый день – во всяком случае, я когда-то где-то это прочла. Пока у меня учеба, это кажется невозможным. Хемингуэй ведь не ходил на футбол, не учился в трех углубленных классах, не готовился к выпускным экзаменам и не отводил несколько часов в неделю на волонтерскую деятельность, чтобы повысить шансы поступления в колледж.
Хотя, если начистоту, дело тут не во времени. Я обожаю писать. Мне необходимо писать так же, как дышать, спать и есть. Но почему же так тяжело иногда просто взять и… сесть? Смотрю на ноутбук, лежащий на кровати, и все, что я чувствую, – это страх. Я даже не могу формулировать предложения, во всяком случае цельные. Получается просто набор слов, звон, как шум холодильника. Кем ты себя возомнила? Настоящим писателем? Ха! Да всем плевать на твои истории, Джесс. Ты даже не знаешь, чем эта история кончится! Может, просто успокоишься и посмотришь телевизор? Завтра продолжишь. Или послезавтра. Или… Ой, что там было за сообщение?..
Так что этим летом я дала себе слово: буду по часу каждый день писать, не отвлекаясь ни на что. Пока у меня получается, но этот поток сообщений от Кэти…
ПоцелуйМеняКэти: «Сага о Заке».
ПоцелуйМеняКэти: «Божебожебоже»
ПоцелуйМеняКэти: «Я. Просто. В шоке». Я сдаюсь.
ДжеширскийКот: «Да ладно».
ПоцелуйМеняКэти: «Да тут ТАКОЕ!!!»
ПоцелуйМеняКэти: «Ты же знаешь, я обожаю сплетни…»
Хорошо хоть, она это признает.
ПоцелуйМеняКэти: «Ты почту смотрела? Проверь».
ДжеширскийКот: «Кто сейчас пользуется поч той?»
ПоцелуйМеняКэти: «Преподы и Зак, вот кто».
ПоцелуйМеняКэти: «Ну проверь почту».
ДжеширскийКот: «Сейчас…»
Открываю хотмейл, который использую в основном для регистраций. Кэти переслала мне цепочку, которую ей переслал Тайлер от Зака. Снова «дзынь».
ПоцелуйМеняКэти: «Если в двух словах: Зак козел. Тайлер дурак. Конец».
Кэти всегда говорит напрямую. Мне хочется ей ответить, что вряд ли все так просто, – Тайлер с Заком та еще парочка, но, пока я решаю, стоит ли затевать спор, замечаю другое письмо. Тема: «Требуется перевод?» Письмо пришло вчера с адреса с университетским доменом.
С тех пор как я отправила крик о помощи в бездонную яму интернета, прошло почти две недели, и все, что я получила, – три сообщения от трех разных извращенцев, которые решили, что «личный проект» – это совершенно не то, что я имела в виду.
Хотя два скромных открытия я все-таки совершила: когда я спросила, могла ли тетя Анна быть русской, папа сказал, что многие люди того поколения иммигрировали в США между двумя мировыми войнами. «Это бы объяснило ее чувство стиля», – фыркнула мама. Возможно, прабабушка и правда была среди тех иммигрантов.
Второе открытие было более существенным. Я поняла, что цифры вверху страницы – даты, записанные на европейский манер, отличный от нашего; так их подписывал мой французский друг по переписке, с которым мы общались в третьем классе. Сначала день, потом месяц: «1.10.16» – первое октября 1916 года. Стало ясно, что почти все дневники были написаны в 1910-х и 1920-х годах… что все равно ни о чем мне не говорит, если нет человека, способного их прочесть. Я уже начала отчаиваться.
Но зря.
ПоцелуйМеняКэти: «КААААААроче… мы собрались в кино. Заедать горе Тайлера жирным попкорном».
ПоцелуйМеняКэти: «Ты сегодня опять со своим мальчиком?»
ПоцелуйМеняКэти: «Ау-у-у-у-у». Я думаю только о письме. «Требуется перевод?»
ДжеширскийКот: «Прости. Нет, он сегодня идет с бабушкой в ресторан на ее рд».
ДжеширскийКот: «др».
ПоцелуйМеняКэти: «О-о-о-ох Рай! Примерный внук».
ПоцелуйМеняКэти: «Тогда давай с нами! Может, потом проберемся на следующий сеанс».
Слишком много всего и сразу. Я хочу прочесть письмо. И остаться дома. Родители вечером идут в ресторан, Гриффина снова нет – на этот раз он в футбольном лагере, куда его спонтанно отправили родители, после того как наказали всего через два дня после его возвращения из лагеря по лакроссу, поэтому дом в моем распоряжении. Когда Райан сказал, что будет ужинать с бабушкой, я тут же решила провести вечер в пижаме за поеданием печенья и просмотром «Доктора Кто».
Я знаю, что надо провести время с друзьями, но, если честно, мне совсем не хочется этого делать.
ПоцелуйМеняКэти: «Пожалуйста пожалуйста пожалуйста!!!»
ДжеширскийКот: «Твои восклицательные знаки меня убивают».
ПоцелуйМеняКэти: «Этого и добиваюсь».
В моей голове роятся и гремят оправдания, чтобы не идти: простудилась, голова болит, электричество отключили, меня похитили пришельцы, сковал экзистенциальный кризис… Но сколько раз еще я смогу отказаться, прежде чем меня вообще перестанут куда-то приглашать? В голове эхом звучит мамин голос: «…если она только молча сидит в углу?»
Я сдаюсь.
ДжеширскийКот: «Ок. Напиши мне детали».
ПоцелуйМеняКэти: «УРА!!!»
ДжеширскийКот: «Надо отойти. До скорого».
Перед тем как раздается дзинь-дзинь последнего сообщения Кэти, я открываю письмо.
«Уважаемая мадам!
Пишу осведомиться, по-прежнему ли Вы нуждаетесь в переводчике с русского языка. Меня зовут Эван Герман, я второкурсник Кинского университета; моя специальность – русский язык и литература. В переводе чего Вы нуждаетесь?
Искренне Ваш,
Эван Герман».
У меня в груди загорается маленький огонек надежды. Перечитываю письмо еще раз и еще. Оно написано странно официальным языком, но сомнений в достоверности не вызывает. «Ответить». Пальцы застывают над клавиатурой.
«Дорогой Эван…»
Удаляю.
«Здравствуйте, Эван».
Так-то лучше.
«Сложно объяснить. Это старые дневники, написанные от руки, будто курсивом. Вы можете такое прочитать? Спасибо!»
Убираю последнее слово. Слишком обыденно.
«Всего доброго, Джесс».
Отправляю. К своему удивлению, тут же получаю ответ.
«Да, я умею читать написанное от руки. Вы согласны встретиться завтра в „Брюбейкерс” в два часа? Там можем обсудить оплату».
«Брюбейкерс» – кофейня на Центральной улице, недалеко от колледжа. Она нравится мне обшарпанностью и теплой атмосферой – потертый сосновый пол и такой же
