дело подёргивался, она была простужена. Женщина не убирала руки и принялась тихонько и нежно поглаживать меня. С удивлением, я обнаружил, что чувствую тепло. Агата неотрывно смотрела мне в глаза, а потом вдруг прильнула и поцеловала в губы. Это было так странно и… дико. Женщина прекрасно знала, кто перед ней стоит. Но она не боялась, а наоборот жалась ко мне, в надежде получить хоть толику тепла. Даже от мертвеца.
«В каком же прекрасном мире живём мы — люди, — раздумывал я, запуская руку в её уже начавшие седеть волосы. — В нём счастье, лишь редкая привилегия, а одиночество — обыденность и приговор».
— Новая одежда… — прошептала Агата, продолжая меня целовать, опускаясь к подбородку, а затем к шее. — Я переодену тебя.
Она начала расстёгивать грязный, пропитанный давно свернувшейся кровью офицерский мундир, медленно и ловко подцепляя пуговицы. Затем стянула с меня штаны и исподнее. Отойдя на шаг, она осмотрела меня с ног до головы. Её щёки зарделись, а с губ сорвался томный вздох. Агата положила ладони мне на плечи, увлекая за собой. Её кисти опустились к низу моего живота. Она смотрела мне в глаза и распалялась всё сильнее и сильнее. Затем уложила спиной на пол и села сверху, не раздеваясь, лишь приподняв подол платья. Сначала Агата двигалась осторожно и неуверенно, но потом принялась страстно шептать на ухо какую-то чепуху, жадно скользя по мне вверх-вниз, чуть подрагивая. Её слова становились громче, а фразы короче. Потом её тело выгнулось дугой, она застыла и рухнула мне на грудь. Мы лежали так долго, я даже начал опасаться, что кто-то может нас застать.
«Мне-то всё равно, а ей наверняка влетит».
Но Агата пришла в себя. Оперевшись о мою грудь, она снова одарила меня долгим задумчивым взглядом. А затем снова поцеловала и принялась одевать. Собрав мою старую одежду, прачка ушла, так ничего и не сказав.
«И всё-таки я почти человек, — думал я будущей ночью, разглядывая через окно звёздное небо. — Пусть обречённый, срок которому жалкие пять лет, пусть безвольный и бесправный, но… Но. То, что сделала со мной Агата доказывало, что отчасти я жив. Я другой. Необычный. Переделанный. Но всё-таки человек».
Глава 4
Война — это когда вместо того, чтобы воспитывать своих детей, мы убиваем чужих.
В воздухе пахло серой и масляной гарью. Ночное небо то и дело окрашивалось мириадами огней фейерверков. Радужные сполохи, искрясь и шипя, разлетались и гасли, донося с запозданием эхо от взрывов. Город праздновал окончание войны. Улицы полнились как простым людом, так и знатью. Их всех в едином порыве радости, выгнало под горящее небо общая удача — война окончена!
— За Поларнию! — кричали с одной стороны улицы, бредущие навеселе рабочие сталелитейной фабрики.
— За князя! — салютовали им с другой, не менее подгулявшие мастеровые из печатной мануфактуры.
— Клянусь, в одном бою я завалил дюжину русов одним выстрелом из аркебузы! — хвалился собой, раскрасневшийся от самогона мужчина с красным нитяным мушкетёрским аксельбантом.
— Да, хорош заливать! Тебя послушать, у тебя была не аркебуза, а мортира! — смеясь отвечали ему друзья.
— Клянусь честью! — качаясь, возражал вояка. — В битве под Клушиной я положил две дюжины в отчаянной рубке!
— Ага, а потом проснулся и продолжил начищать шлем лейтенанта! — прыснул от хохота голос из толпы.
Вояка что-то кричал ему в ответ, размахивая кулаками, кто-то поддерживал мушкетёра, иные неизвестного шутника, может быть, даже его лучшего друга. Мне было на всё это наплевать. Я шёл по чужой земле, среди чужих мне людей. Серым незаметным призраком, двигался среди них, а они шумели и упивались свалившимся откуда не возьмись счастьем. Война была окончена. Для них. Меня же на эту шумную улицу в субботнюю ночь выгнал приказ хозяина — убить карточного шулера по имени Яцек Элиаш-Радзиковский.
Войцех не подкачал, он смог раздобыть план дома моей будущей жертвы. Старик оказался не промах. Он нашёл такого человека, который бывал в каждой комнате дома Яцека, но не состоял у него на службе. Такой охотнее продаст, что и вышло. Идеальная кандидатура для подкупа — истопничий инженер. Эти ребята каждую осень становились богаче, чем продавцы ледяного шербета в июле. Самих истопников дворяне содержали да жаловании, а вот инженера, который настраивал и проверял водяную систему и котёл, нанимали по необходимости. Обычно обращались к одним и тем же специалистам, кто строил отопительную систему дома, а затем ежегодно её обслуживал. И, конечно же, истопничьи инженеры имели схемы каждого дома, которому оказывали услуги. Судя по лицу Войцеха, тот отдал за вожделенную бумагу едва ли не все свои сбережения. И всё-таки дворецкий сиял, когда передавал мне план дома. Он угодил своему господину. Антони же сдержанно его поблагодарил.
«Ты должен ему руки целовать и компенсировать все затраты, — подумал я. — Впрочем, кого я обманываю? Ты забудешь об этом уже на следующей неделе, если выйдешь сухим из воды».
Дворецкий снабдил меня и остальным затребованным инвентарём, и теперь по томящейся в ночной дымке улице, скрывая лицо под капюшоном, шагал вооружённый до зубов мормилай. Я отмёл совет Войцеха о поездке на двуколке, как глупый и непрактичный.
«Передать извозчику записку… Эх, старина Войцех… Да, сколько же ты знаешь извозчиков, которые умеют читать? Ходить от одного кучера к другому по этой вашей Бронзовой площади… Меня так запомнит полгорода. А другая половина обязательно услышит на следующий день «по секрету», что на площади шатался подозрительный немой тип с запиской. Меня, конечно, вполне устроит, если ниточки расследования приведут в дом Антони, только вот, я сам скорее всего буду убит при аресте господина… Это решительным образом нарушало мои планы. Ещё слишком рано».
В этой связи и ещё по ряду причин добираться до дома шулера я решил пешком. Я не боялся заплутать, во мне просыпались новые, доселе спящие чувства. Нечто особое чем-то сродни незримому компасу. Когда Антони отдал приказ «Мормилай, убей Яцека Элиаш-Радзиковского!», внутри меня словно поселился демон, жаждущий крови. Я вдруг совершенно отчётливо представил лицо Яцека, хоть и не видел его ни разу. А ещё сквозь дома и улицы, передо мной плыл незримый для других шлейф воли господина.
Я двигался, словно гончая по следу, но всё же старался не спешить. Когда
