я замедлялся или останавливался, в затылке начинал нарастать комок жгучей боли. Приходилось бороться с этим, но терпеть. Первый самостоятельный выход в город был крайне важен. Я чувствовал себя узником, отпущенным на выходные домой, хоть данное сравнение и совершенно не к месту. А тем временем, гонимые шальным угаром жители Крампора распалялись всё сильнее и сильнее. Моего слуха донёсся звук колокола, а за ним свист и хлёсткие удары кнута. Разгоняя толпу по мостовой мчалась шестёрка лошадей, запряжённых в телегу с механической помпой, цистерной с водой и пожарной командой. Парни зычно вопили, от души долбя в рынду, которая со звоном возвещала публику о том, что где-то случился пожар. Перепившие горожане встречали их восторженными криками, сложно стали свидетелями не беды, а нового обязательно витка празднества.
«А вот и первые плоды фейерверков».
Я прижался к стене здания, протискиваясь мимо разгорячённой толпы зевак, бегущих следом за пожарной командой. То и дело меня касались чужие тела и руки, задевали плечами, наступали на ноги. Я вдруг понял, что не испытывал раздражения или страха быть обнаруженным. Единственным чувством, блекло витающим на поверхности моего получеловеческого естества было отвращение.
«Я — оживлённый мертвец брезгую их живых обществом. Впрочем, и они сейчас не совсем людьми. Это толпа».
В районе порта гуляние шло своим чередом. Положив руки на плечи, люди раскачивались в такт песни уличного артиста. Ему аккомпанировали две молодые девушки, очень на него похожие.
«Наверное, сёстры или дочери, — подумал я. — Семейный подряд».
Одна была лет пятнадцати от роду, веснушчатая, зеленоглазая кокетка. Она весело отбивала о бедро ритм деревянной трещоткой, а другой рукой бряцала бубном. Та, что помладше, совсем ещё кроха, весьма умело дула в глиняную свистульку, старательно исполняя свою партию. Их отец сидел, привалившись спиной к фонтану, на его бёдрах покоились гусли. Обе ноги ниже колен у него отсутствовали. Я почти миновал группу уличных музыкантов, как вдруг замер, против воли, заслушиваясь песней мужчины.
Мне ветер гневный выл в лицо,
Сжимали холода.
Когда покинул я крыльцо,
Родимого двора.
Шагал, как все, на князя зов,
Сжимай шальшион,
Меняя дымку городов на синеву снегов.
Какое счастье, наконец, помчаться на врага!
Встречай меня, мой враг, хе-хей! Из пуль встречай, пурга!
Сменила зимушку весна,
А следом лета сласть,
Мы бились в поле под дождём,
Боясь в грязи упасть.
Под знойным солнцем мы ползли,
По каменным зубцам,
Даря за каждый метр — жизнь любимейшим врагам.
Какое счастье, наконец, смотреть в его глаза!
Встречай меня, мой враг, хе-хей! Мортир встречай, гроза!
Сверкнула сталь, удар, удар!
Рази его, булат!
Мы грянули, как бесов хор, под мертвенный набат.
Он покачнулся и упал.
И запрокинул взор,
На неба синь, на тень лесов…
Закончим этот спор!
Мой враг смотрел в мои глаза,
Сжимал мою ладонь,
А я шептал ему слова,
Про дьявольский огонь,
Про кары, пытки и про смерть,
Под яростью творца…
А враг смеялся мне в лицо,
Уже простив слепца.
Какое счастье, наконец…
Но тело сводит боль. Очнулся, вижу… Ног как нет.
И неба нет, лишь смоль.
Встречай меня, мой милый князь, с победою твоей!
Десяток пепельных монет за ноги не жалей!
Лишь пять?
Ну, тоже хорошо. Спасибо, милый князь.
Но, слушай, раз уж так, изволь, одну ногу отдать!
Мужчина пел то весело и задорно, то делая многозначительные паузы. Толпа улюлюкала и смеялась, ревела и плакала. А я неотрывно глядел на него, пока он не поднял на меня красные от дыма или слёз глаза. Мы смотрели друг на друга, пытаясь ни то, признать, ни то понять. Безногий калека и мормилай. Моя правая рука против воли поднялась, два пальца легли на висок, салютуя безногому солдату. На его лице проступили желваки, но он медленно поднял кисть и ответил тем же, а после отвернулся и заиграл новую песню. Я же пошёл своей дорогой.
В затылке пылающим пожаром разрасталась пелена боли, но я её будто не замечал. Вместо того, чтобы следовать бардовой линии, что вела меня к цели, мне взбрело в голову пройтись по набережной.
«Какой бы болью не сулило сопротивление, она ничто в сравнении с тем, что я уже испытал».
Ноздри щекотал запах водорослей. Под ногами поскрипывал выброшенный на берег тростник. Я и сам не заметил, как оказался у воды. Холодные волны накатывали медленно и нежно, словно лаская. Тёмная вода сулила спокойствие и безмятежность.
«Может, ну его? — лениво подумал я. — Забраться в лодку, привязать к ногам камень потяжелее… Каким бы искусным не был проклятый некромант, он не может создать ни совершенное оружие, ни бессмертного убийцу. Не может и всё тут. Просто потому, что заигрывающий со смертью заблуждается, будто повелевает ею. Он не владеет смертью, а ворует её. Прячет до срока, но однажды она всё равно возьмёт верх. И над его творением, и над ним самим».
Затылок болел уже настолько сильно, что я опустился на колени, зачерпывая ладонями прибойные волны. Уже не помогало. Тогда скинув капюшон, я окунул в воду голову.
«Раз и всё… К чёрту, — подумал я, выныривая. — Я сделаю то, что приказано, а затем то, что хочется».
По берегу прогуливались парочки, пришедшие полюбоваться закатом и помиловаться. На меня искоса поглядывали, но никому не было дела. Мало ли, кто сегодня перебрал с выпивкой и решил освежиться? Вернувшись к площади с музыкантами, я заметил, что толпа заметно поредела, а пение смолкло. Не желая больше нигде задерживаться, я двинулся на север, вчитываясь в названия улиц. В этой части города было особенно много питейных заведений, которые по всей видимости закрывались лишь с рассветом, а то и не закрывались вообще. Под ногами хлюпало, а после свежести берега, даже мой непритязательный уже ни к чему нос беспокоила непередаваемая вонь от блевотины, мочи и испражнений. То тут, то там в переулках гремели хмельные голоса. Одни запугивали друг друга, а на следующей улице уже дрались. Сыпалась ругань и матерщина, визжали женщины, впрочем, скорее задорно, подбадривая своих «кавалеров».
Вдруг за моей спиной отчетливо послышались приближающиеся шаги. Их было пятеро, а может и больше, я предпочёл не оглядываться, ускоряя шаг.
— Эй, ты, обожди! — крикнули явно именно мне. — Дело есть!
Я откинул полу плаща, доставая из-за пояса пистолет.
— Я кому сказал, стой! — гаркнули за спиной. — А ну повернись!
Шаги были совсем близко… Пять метров… Четыре… Я оттянул курок, прижав тёрку к
