Минкин обмотал левую руку в области предплечья вафельным полотенцем и разорванной сумкой от противогаза и приложил ее к голени Диева, обмотанной портянкой. Борис (ему было удобнее) пальнул из своей винтовки, которую потом и замаскировал в осиннике. Все дальнейшее уже известно.
Так судебно-медицинское исследование пятен крови на вещественных доказательствах, вырытых из земли возле осинника, позволило разоблачить хитроумное парное саморанение, предпринятое с целью уклониться от дальнейшей службы в Красной армии и участия в боевых действиях. Вскоре в тыловом госпитале города Камышлова задержали ефрейтора Минкина. Оба злоумышленника предстали перед судом военного трибунала, который с подлецами не церемонился.
В мирном городе Ташкенте
Война бушевала где-то там, за западными рубежами Советского Союза. Там ревели бомбардировщики, ползли, утробно урча, танки, грохотали орудия, гибли от пуль и осколков солдаты. В столице солнечного Узбекистана никаких таких ужасов не было. Правда, жилось в нем менее вольготно, чем до начала войны. Город и его окрестности наводнили беженцы, больницы стали лазаретами и госпиталями, очень вздорожали продукты питания. А власти потом и вовсе изменили порядок снабжения населения продовольственными и промышленными товарами — ввели карточную систему. Пришлось еще туже затянуть пояса.
Но не зря говорится: «Кому война, а кому мать родна». И на беде можно нажиться. Оставшиеся на трудовом фронте братья Миркины организовали в Ташкенте преступную группу по изготовлению и сбыту фальшивых хлебных карточек. Для этого они раздобыли подходящий типографский шрифт, краску, сделали соответствующие клише. Печатали они хлебные карточки с размахом, причем для конспирации делали это на разных квартирах. Это приносило им и их сообщникам доход, которого хватало не только на хлеб с маслом.
Но не дремали и правоохранительные органы. В феврале 1945 года были арестованы члены преступной группы Нейман и Волков, у которых милиция изъяла семь тысяч восемьдесят два хлебных талона вполне подходящего качества: хоть положенные сто граммов на каждый из них получай, хоть прикладывай к отчету магазина, отпускающего населению хлеб, и воруй, сколько влезет.
Внешний осмотр показал, что изъятые карточки не отличаются от настоящих по оттенку, блеску и толщине бумаги, ее свечению в ультрафиолетовых лучах аналитической кварцевой лампы, по ее структуре (под микроскопом) и степени проклеенности. Хорошо была сымитирована и защитная сетка на карточках. Вот только края. Если от неиспользованных продуктовые талоны обычно отрезались ножницами, на худой конец аккуратно отрывались, то здесь края были «откушены» специальным устройством. Вкупе с огромным количеством талонов этот признак и заставил тщательно проверить их обладателей. Те запирались недолго и назвали братьев, от которых и получили талоны для сбыта голодающему населению.
Сотрудники Народного комиссариата внутренних дел тотчас арестовали Миркиных. В ходе обыска у них нашли приспособление для подделки продуктовых талонов, карточки на получение более чем тридцати одной тонны (!) хлеба, около пятисот тысяч рублей, золотые изделия, оружие, множество дорогих носильных вещей. Доказательств их непосредственного участия в изготовлении фальшивых хлебных карточек набралось более чем достаточно.
Но выявление всех членов преступной группы продолжалось. Арестованные по этому делу супруги Кульковы утверждали, что обнаруженные у них при обыске поддельные продуктовые талоны им передали Миркины для хранения, сами же они участия в их подделке не принимали. Однако на кухонном столе их квартиры под клеенкой были обнаружены черные пятна. «Это сажа!» — била себя ладонью в пышную грудь Кулькова. Химическое исследование соскобов с этих пятен показало, что они образованы типографской краской. Это изобличило Кульковых в том, что они предоставляли свою квартиру для фабрикации фальшивых продуктовых талонов.
«Хлебное дело» Миркиных, Кульковых и иже с ними закончилось обвинительным приговором.
Приключения «Визиря»
— Это очень дорогой и известный специалистам камень, — подытожил свои мысли эксперт — старый ювелир, большой знаток раритетов, когда закончил скрупулезный осмотр бриллианта сквозь сильную лупу. — У него изящная каплевидная форма, весит он около шестидесяти пяти каратов и внесен в каталог как представляющий высокую ценность.
— Конечно, это не «Орлов» и не «Великий Могол», однако. — Ювелир умолк, пристально вглядываясь в мельчайшие фасетки огранки.
— Матвей Яковлевич, а что еще вы можете сказать об этом красавце? — прервал его задумчивость следователь по особым делам Сергей Петрович Миронов. — Это очень важно для выяснения обстоятельств дела и… лично для меня.
— Для вас? — искренне удивился ювелир. Беспрекословно принимая его заключения, следователи никогда не проявляли личного интереса и к более блистательным вещественным доказательствам. Все годы их знакомства Миронов тоже не был исключением. Педантичный, суховатый, немногословный, он расследовал наиболее сложные уголовные дела об особо крупных хищениях и взятках. За тридцать лет службы в правоохранительных органах вернул государству ценностей на миллионы рублей, но даже самые изящные и дорогие предметы интересовали Миронова прежде всего своей нарицательной стоимостью. Свои старинные именные часы «Полет» с благодарственной гравировкой на нижней крышке он ценил куда больше. А тут смотрите.
Подумав и для верности заглянув в справочник, эксперт продолжил:
— Увы, об этом камне мне известно не так уж много. Нашли его в конце XIX века в Южной Африке на руднике «Ягерсфонтейн», славящемся исключительно высокой чистотой алмазов. Вместе с партией драгоценных камней он попал в Амстердам, где подвергся искусной огранке. Затем в Париже знаменитый ювелир оправил бриллиант в платину, превратив его тем самым в законченное произведение прикладного искусства.
Там, на аукционе драгоценностей, его приобрел миллионер-англичанин. Сэр Самюэль Смит вел крупные торговые операции в Средней Азии. Его заветным желанием было получить монопольное право на вывоз кызылкумской благородной бирюзы и ювелирного лазурита, потому бриллиант он преподнес самому эмиру Бухары. Эмир очень дорожил подарком, украсившим его парадный тюрбан, считал его своим талисманом. Известен случай: камень вознамерился украсть один из евнухов. Неудачливого вора абреки эмира поджарили на медленном огне, а потом сбросили с Башни Смерти. Вот и все, что достоверно известно об этом бриллианте. В период басмачества он бесследно исчез.
— Коль скоро камень внесен в каталог, у него есть имя?
— Конечно! Это — «Визирь».
Миронов вздохнул с явным облегчением и откинулся на спинку стула.
— Ну, если найден «Визирь», его дальнейшую историю я знаю. Хотите послушать?
— Сделайте милость!
Таинственная пропажа
В конце Великой Отечественной войны в одной из среднеазиатских республик сотрудники милиции раскрыли хорошо организованную группу дельцов, спекулировавших драгоценностями и произведениями искусства. Приобреталось все это за бесценок у людей, которые остро нуждались: у вдов, оставшихся с сиротами на руках, у эвакуированных, не могущих устроиться хоть на какую-нибудь работу. А покупателей эти стервятники подыскивали среди тех, кто разжирел на чужих страданиях и горе. Не всем, как известно, война была мачехой.
«Визиря» нашли при обыске в тайнике у главаря группы Каратоя Садыкова. По неопытности начинающего следователя алмаз, в нарушение инструкции, не был сдан на хранение в Госбанк, а находился при уголовном деле, в пакете с вещественными доказательствами.
Закончив расследование, следователь, как положено, передал материалы прокурору для изучения и утверждения обвинительного заключения. На следующий день секретарь прокуратуры Маслова вернула ему дело с подписанным обвинительным заключением. Пакет с вещественными доказательствами был вскрыт, сафьяновой коробочки с бриллиантом в нем не оказалось.
На вопрос следователя о бриллианте секретарь пояснила, что его взял прокурор, о чем в деле имеется расписка. Действительно, между листами обвинительного заключения лежала расписка, напечатанная на пишущей машинке и заверенная знакомой всем сотрудникам незамысловатой подписью прокурора.
Прошло три дня. Дело пора было передавать в суд. Следователь зашел в кабинет к прокурору с распиской и попросил вернуть бриллиант.
— Какой бриллиант? — удивленно вскинул кустистые брови Николай Кузьмич. — Я только просмотрел протоколы, прочел обвинительное заключение и поставил на нем свою подпись.
— Как же так? Вы мне вернули распечатанный пакет, без коробочки с камнем. А взамен — вот это, — и следователь протянул расписку.
