Я попадал теперь в амбарную дверь не только из отцовского ружья испанской работы, но даже из коротенького бландербасса Джона Фрая, и начал уже мечтать о новом, более совершенном ружье, чтобы шума от него было поменьше, а точности при стрельбе — побольше. Но потом наступило время стрижки овец, затем сенокос, затем уборка зерновых и копание овоща под названием «батат» (в наших местах его только начали выращивать, но он уже всем пришелся по вкусу) [25], затем мы начали делать сидр и готовиться к приходу зимы.
Так в делах и заботах прошел целый год. Все дни я проводил на открытом воздухе, либо работая на ферме, либо занимаясь охотой и рыбной ловлей, а иногда приходилось с утра до вечера не слезать с седла в поисках заблудившейся лошади или коровы.
Страхом, что я натерпелся в тот вечер в Долине Дунов, я был сыт по горло — и надолго. Теперь я уже не отваживался в одиночку, без Джона Фрая, выходить в поле, в лес или к дальней изгороди фермы. Мало-помалу я рассказал Джону обо всем, что случилось со мной в тот день, не упомянув только о Лорне. Во-первых, я понимал, что Джон не тот человек, с которым можно говорить на такие темы, а во-вторых... Нет, не то чтобы я не думал о Лорне и не хотел повидаться с нею вновь, но ведь я был тогда всего-навсего мальчишка, и потому я презирал девчонок, считая, что они не в состоянии жить своим умом, и действовать могут только по чужой указке. Так считал не только я, но и все мои сверстники. Когда мы собирались вместе и разговор заходил о девчонках, все соглашались с тем, что эти жеманницы и плаксы годятся только на то, чтобы быть у нас на побегушках.
И все же, сказать по правде, моя сестренка Анни значила для меня куда больше, чем все мальчишки нашего прихода, вместе взятые, хотя в ту пору я не отдавал себе в этом отчета и высмеял бы любого, кто бы сказал мне это. У Анни было славное личико и деликатные манеры, и многие в округе считали, что наша Анни — ни дать ни взять вылитая леди и даже лучше, потому что не задается и не важничает. У нее были пухлые розовые щечки и глаза голубые, как весеннее небо, и была она стройна, как молодая яблонька, и всякий, глядя на нее, не мог удержаться от счастливой улыбки. Потом, когда она выросла, она стала на редкость прелестной девушкой — высокая, с лебединой шеей и ослепительно белыми плечами, на которые падали кудри чудесных каштановых волос. Но и в ту пору ее обаяние не шло ни в какое сравнение с красотой Лорны Дун.
Глава 9
Том Фаггус
Случилось это в ноябре месяце (мне, замечу в скобках, шел тогда пятнадцатый год, я быстро прибавлял в силе, и еще помню, в наших краях прошли тогда сильные дожди и вода в Линне поднялась на несколько футов). Однажды вечером наши утки подняли ужасный шум, и мы с Анни выбежали во двор посмотреть, что там случилось. Утки кругами носились по двору и тревожно крякали. Я сообразил, что в их утином царстве случилось что-то неладное. Анни догадалась об этом быстрее меня и тут же пересчитала наших питомцев. Их оказалось тринадцать, а должно было быть четырнадцать. В поисках пропажи мы перешли на другую сторону обширного двора, где у реки возвышались два могучих ясеня. В этом месте прямо через реку была поставлена изгородь, чтобы наши коровы не забредали на луга соседа мастера Сноу. Здесь мы увидели, что наш старый белый селезень, родоначальник многочисленного пернатого семейства, умудрился застрять между прутьями изгороди, и сейчас крякал не переставая, умолкая лишь в тот момент, когда шальная волна накрывала его с головой.
Почтенный селезень, попав в столь неожиданный переплет, выглядел так уморительно, что я прямо покатился со смеху, меж тем как Анни, стоя рядом, плакала и в отчаянии заламывала руки, потому что была не в состоянии вызволить бедную птицу. Я уже было хотел броситься в воду, хотя, признаться, предстоявшее купание в мутном потоке восторга у меня не вызывало, как вдруг из-за угла изгороди по другую сторону реки показался незнакомый всадник.
— Эй! — крикнул он издалека. — Марш отсюда, паренек! Течение смоет тебя, как соломинку. Селезня вытащу я, мне это большого труда не составит.
С этими словами он наклонился вперед и что-то сказал своей лошади, стройной молодой кобыле земляничной масти. Та опустила голову, словно бы говоря ему, что то, о чем он просит, ей не нравится, и если она это сделает, то только из уважения к нему, своему хозяину. После этого кобыла стала осторожно сходить в воду, словно бы ожидая, что хозяин вот-вот передумает и вернет ее на берег, но вместо этого он чуть сжал коленями ее бока, посылая вперед, прямо в речной поток. Напор воды становился все сильнее, и кобыла повернула голову назад, призывая человека подумать еще раз, но тот снова настоял на своем. Тогда кобыла, отбросив последние сомнения, отважно двинулась вперед. Она вошла в воду по самые плечи, но внезапная волна ударила ее так, что она не устояла на месте, но тут же, не растерявшись, забила передними копытами по воде, меж тем как всадник, быстрый, как молния, перегнулся в седле и ловко подхватил селезня левой рукой. В следующее мгновение всех троих понесло вниз по течению, причем всадник, откинувшись назад, лег плашмя на спину лошади.
Проплыв ярдов тридцать-сорок, они выбрались на берег прямо на огороде, где у нас росла зимняя капуста. Мы с Анни бросились со всех ног к незнакомцу, не зная, как его и благодарить, но он не обратил на нас никакого внимания до тех пор, пока не объяснил четвероногой подруге, с какой стати он послал ее в бурные хляби.
— Пришлось тебе малость побарахтаться, милая,— сказал он, ласково похлопав кобылу по щеке (к этому времени он уже слез на землю, все еще держа под мышкой нашего селезня).— Но на то была особая причина, а иначе, поверь, Винни, я не стал бы гнать тебя в воду.
Лошадь взглянула на человека любящими глазами, тихонько фыркнула, и нам стало ясно, что эти двое прекрасно поняли друг друга. Затем незнакомец опустил селезня на землю и тот, помахав крыльями и стряхнув воду с перьев, отправился на встречу с обеспокоенными родственниками. И только после того, как страсти на птичьем дворе улеглись окончательно, незнакомец повернулся к нам и, одарив нас широкой улыбкой, обратил, наконец, на нас свое внимание.
Он был невысокого роста, примерно с Джона Фрая или чуть выше, но весьма крепкого телосложения, и ноги у него были слегка согнуты от постоянной верховой езды. У него был короткий нос, пронзительные голубые глаза и борода, которая меня, мальчишку, ввела в большое заблуждение: незнакомец показался мне стариком, а ему, как выяснилось, было всего двадцать четыре года. У него был веселый, беззаботный характер, и со стороны можно было подумать, что ничто в этом мире он не воспринимает всерьез.
— Ну, мальчики-девочки, что уставились? — спросил он, беря за подбородок мою хорошенькую сестренку и окидывая меня сверху до низу оценивающим взглядом.
— Какая у вас прекрасная лошадь, сэр! — воскликнул я, и затем, расхрабрившись,— ведь я уже считал себя почти взрослым — спросил незнакомца: — Не разрешите ли мне прокатиться на ней?
— Прокатиться? И ты думаешь, она тебе подчинится? Да она никого, кроме меня, к себе не подпускает! Нет, об этом и думать не смей: Винни попросту свернет тебе шею.
— Свернет шею? Мне? — воскликнул я с возмущением: Винни стояла около хозяина, такая смирная и кроткая, что мне показалось, будто незнакомец решил посмеяться надо мной.— В Эксмуре не было и нет такой лошади, которую бы я не объездил за полчаса. Вот только снимите с вашей Винни седло и увидите, что будет!
Выслушав меня, незнакомец запустил руки в карманы и присвистнул. Анни вцепилась в меня обеими руками, умоляя не делать глупостей, но это разозлило меня еще больше, между тем как незнакомец звонко расхохотался, всем своим видом показывая, что полностью согласен с Анни. При этом он не произнес ни слова, чем разобидел меня окончательно.
— Да отстань ты, Анни! — не на шутку рассердился я.— Неужели вы думаете, сэр, что я в самом деле сошел с ума? Доверьте мне свою лошадь, и уж я ее объезжу, будьте уверены.
- Да это еще как сказать, малыш. Скорее уж она объездит тебя, — ответил незнакомец. — Впрочем, если тебе нужен этот спектакль, почему бы ему не состояться? Только отойдем подальше от огорода, иначе мы передавим всю капусту твоей матушки. Двор около дома — лучшее место: там на земле полно соломы, так что гордыня твоя будет наказана сравнительно мягко. Я, видишь ли, родственник твоей матушки и приехал навестить ее. Меня зовут Том Фаггус, меня в этих краях все знают, а это моя кобыла Винни, особа тоже небезызвестная.
Какого же дурака я свалял, не узнав его с самого начала! Том Фаггус, знаменитый разбойник, и его удивительная кобыла земляничной масти! Она была не менее знаменита, чем ее хозяин, и оттого желание мое прокатиться на ней удесятерилось, хотя при этом, конечно, стало немножко страшновато,— не из-за того, что она могла со мною сделать, а из-за того, что сесть на такую кобылу было для меня слишком большой честью, тем более, что ходили слухи, будто она была вовсе не кобылой, а самой что ни на есть настоящей ведьмой.
