– А на черт она нужна?
– Чтобы народы не передрались!
– Почему тогда в той же Европе не дерутся? – раздраженно спросил Веселов.
– Там уж сколько дрались! – ответил Борька.
Веселов помолчал и важно сообщил:
– Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть.
– И кто к вам запишется? – лукаво спросил Борька.
– Очень интересный народ подбирается.
– Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, – сказал Борька.
– Я там не был и тем горжусь. – Веселов недовольно посмотрел на Борьку.
– А чего тогда ходил, просился? – спросил Борька.
– Я? Ну, и ходил! Ну, и что? – Веселов бросил в урну окурок и ушел.
Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал:
– Вот еще – партийный деятель у нас появился. А насчет кумира – это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать.
– Пустые они все какие-то… – ответил Олег. – Что твой Пискунов, что прочие.
Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках.
Олег повернулся к Ирине и спросил:
– А где Вика?
– Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина.
– Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены.
– Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты.
О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…»
Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного:
– Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко!
Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил:
– Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство.
Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке.
– Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин. – Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово!
Олег пожал плечами и шепнул Ирине:
– Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!».
– Ну и что? – Ирина недовольно посмотрела на него. – Не мешай.
Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место.
– Все-таки пришла! – прошептала Ирина.
– А что такое? – не понял Олег.
– Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится.
Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати:
– «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…»
На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула:
– Не надо нам тут шовинизма!
Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон:
– Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал.
– А почему, собственно, шовинизм? – громко спросил Олег.
– Не заводись, – оборвала его Ирина. – Пошли!
Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика.
– Как ты, подруга? – Ирина тронула ее за плечо. – Даже к телефону не подходишь.
– Весь вечер вчера дома была, – удивилась Вика.
Подошел Артамонов. По-свойски обнял Вику и Ирину за талии, чмокнул обеих в щеки:
– Ну, как, красавицы мои! По-моему, нормально прошло. Что ж, теперь можно коньячку себе позволить. – И посмотрел на Олега.
Со второго этажа по лестнице спускались Вейтер и молодой человек в черной водолазке, угрюмый и неприветливый.
– Виктория Георгиевна! – Вейтер окликнул Нивецкую: – Что у вас сегодня? Вечер поэтов? Отлично! А послезавтра у нас собрание прессы. Очень надеемся, что вы выступите. Да? Отлично.
Вейтер говорил что-то еще, уже совсем тихо, а молодой человек стоял рядом, недовольным тяжелым взглядом рассматривал публику и теребил ворот водолазки.
В углу зала полная дама громко выговаривала длинноволосому парню, выступавшему последним:
– И в такое переломное время вы зачем-то вытаскиваете из чулана всю эту рухлядь и еще начинаете ею любоваться! Весь этот хлам давно должен быть выброшен. Это отравляло жизнь миллионам людей!
Парень внимательно посмотрел на даму и выкрикнул:
– Да кто вы такая, чтобы меня учить? Откуда вы взялись?
Ирина схватила Олега за локоть и повела в следующий зал. Публика стояла у накрытых столов с поднятыми бокалами. Выступающий говорил о нежных струнах артамоновской поэзии и предложил выпить за дам. Слово тут же взял Белкин. Объявил, что гении нынче вообще-то есть, и многозначительно оглядел присутствующих, будто ждал, что они догадаются, о ком идет речь.
В конце июля Борька взял отпуск на неделю и укатил на рыбалку. Как раз в это время приехал заказчик из Челябинска и заявил, что в их разработку надо срочно вносить изменения. По ходу дела выяснилось, что в документации есть ошибки Борькиной лаборатории. На совещании в министерстве Олег попало за весь институт. Он злился, что его самым наглым образом подставили – и начальство, и Борька. И как раз в это время Веселов рассказал ему, что Ирина собралась увольняться. По-хорошему, надо было бы позвонить ей и расспросить, как да что. Но не захотелось.
Через пару дней Ирина позвонила сама:
– Слушай, у меня к тебе дело есть. Зашел бы поговорить. Я теперь в доме напротив, на новом месте.
– Это как? – не понял Олег.
– В окошко тебя вижу, – развеселилась Ирина. – Сейчас раму открою и рукой помашу. Не, заклеена, зараза. Ну, я – через улицу. Прямо напротив института.
На другой стороне улицы стояла высотка НИИ удобрений. Олег выглянул из окна и увидел возле их подъезда два грузовика.
– А при чем – ты и химия? – спросил он.
– Заходи, узнаешь. Мы с братцем офис сняли. Пять комнат. Пока тут только я и тетка-вахтерша.
– А куда удобрения делись?
– На других этажах. Или – уже в поле. Выписывать тебе пропуск?
На первом этаже прежнего НИИ все было заставлено большими и маленькими коробками. Грузчики в синих спецовках тащили к выходу ободранный шкаф. На полу были уложены перевязанные тесемками толстые папки. Уборщица со шваброй в руках обсуждала с вахтером, мыть или не мыть лестницу.
Олег поднялся в лифте на пятый этаж и оказался в широком коридоре. Перед дверью стоял маленький столик. За ним сидела старушка в очках.
– К Ирине Павловне? – важно спросила она, оторвав глаза от журнала. – Прямо и направо.
Ирина сидела на подоконнике в большой пустой комнате и болтала по телефону. Положила трубку и сказала:
– Вот, сюда перебираюсь. Еще ни столов, ни стульев.
– А что здесь за переполох? – спросил Олег.
– Газеты надо читать, товарищ дорогой! Братец у себя там, в местах бывшего обитания уже три малых предприятия открыл. Теперь вот здесь. Я неделю в исполком ходила, как на работу.
– И что вы будете делать? – поинтересовался Олег. – Шить или пироги печь?
– Вагонами будем разные разности поставлять отсюда – туда. Представляешь, сколько работы! И бухгалтера надо найти, и мебель купить. Еще у братца идея взять в аренду колхоз под Москвой и устроить там что-то вроде имения. Цветы выращивать, колбасный цех открыть. Вот такие перспективы. Хочешь к нам?
– В имение?
– Хоть бы и туда.
– Если только Котовским!
– Тогда лучше объясни, какие мне компьютеры для офиса покупать, и что такое «факс»?
Из коридора донеслись вопли и ругань. В комнату быстро вошел чем-то очень разозленный Сергей Павлович и закричал:
– Надо же, старая карга! Спрашивает: «Кто я такой!» Еще меня расспрашивать будет! Дура! Буду я ей объяснять!
– Это кто? – спросила Ирина.
– Бабка, которую ты у двери посадила! Вот, зараза безмозглая! «Кто я тут такой»!
