На одном шнурке была обнаружена кровь, но анализ ДНК показал, что кровь не принадлежит убитой. А принадлежит Деррилу Литлджону — вышибале, которому велели убрать из бара пьяную девушку где-то в четыре утра. Свидетели утверждают, что перед уходом они скандалили.
В доме Литлджона были обнаружены волокна, идентичные волокнам упаковочной ленты на теле жертвы.
Лилтджону было также предъявлено обвинение в похищении и изнасиловании еще одной студентки, которой удалось убежать. Он представился полицейским, надел на девушку наручники и бросил ее в свой фургон.
А Иметта Сан-Гильен из студентки юридического факультета трагическим образом превратилась в пример, который преподаватели приводят студентам на занятиях, когда рассказывают об анализе ДНК.
2
ЭММА
Раньше у меня были друзья. До того как родились дети, когда я еще работала в предместье Бостона, в издательстве, выпускающем учебную литературу, после работы я с другими редакторами ходила поесть суши или посмотреть фильм. Когда я познакомилась с Генри — он работал над учебником о компьютерном программировании как консультант — именно мои подруги подтолкнули меня к тому, чтобы я пригласила его на свидание, поскольку сам он на этот шаг не отваживался. Потом, перегнувшись через стол и смеясь, они интересовались, скрывается ли Супермен под личиной Кларка Кента.[5] Когда мы с Генри поженились, они были подружками невесты.
Потом я забеременела, и неожиданно вокруг меня оказались только женщины, посещающие занятия будущих матерей, где учили правильно дышать и разговаривали исключительно о пеленках-распашонках. После рождения детей я и еще трое мамочек организовали нечто вроде детского сада. Мы по очереди присматривали за детьми. Взрослые сидели на диване и самозабвенно сплетничали, а малыши ползали по полу с кучей игрушек.
Наши дети становились старше и начинали играть друг с другом, а не просто рядом. Все, кроме Джейкоба. Сыновья подруг возили игрушечные машинки по полу, а Джейкоб расставлял их с военной точностью, бампер к бамперу. Пока остальные дети пытались раскрашивать рисунки, вылезая за их границы, Джейкоб рисовал маленькие аккуратные квадратики, располагая их точно по цветам радуги.
Поначалу я не замечала, что подружки как-то забывали предупредить меня, в чьем доме в следующий раз организуется детский сад. Я не поняла намека и тогда, когда собирались у меня, а двое мамочек сказали, что не придут, сославшись на уже назначенные встречи. Но в тот день Джейкоб разозлился, когда дочь моей приятельницы потянулась за грузовиком, чьи колесики он в тот момент крутил. Он ударил девочку так сильно, что она упала и ударилась о край кофейного столика.
— С меня хватит, — сказала моя приятельница, забирая ревущую дочь. — Эмма, прости.
— Но Джейкоб не нарочно, он не понимал, что делает!
— А ты? — поинтересовалась она, глядя на меня.
После этого случая друзей у меня больше не было. Откуда взяться свободному времени, если занятия со специалистами по ранней коррекции поведения были у Джейкоба расписаны по минутам? Я проводила дни с сыном на ковре, привлекая его к общению, а по ночам читала последние публикации об аутизме, как будто могла найти в них ответ, который не могли дать даже специалисты. Со временем, когда Тео пошел в садик, я познакомилась с некоторыми родителями. Сперва они были настроены дружелюбно, но тут же дистанцировались, стоило им увидеть старшего брата Тео. Когда нас пригласили на обед, единственное, о чем я смогла говорить, — как крем из подкожного глутатиона помог некоторым детям-аутистам, поскольку их организм не может самостоятельно вырабатывать глутатион, который связывает и выводит из организма токсины.
Изоляция. Зацикливание на одном определенном предмете. Невозможность общаться с окружающими.
Диагноз поставлен Джейкобу, но у меня, по всей видимости, тоже синдром Аспергера.
Когда я в семь утра спускаюсь вниз, Джейкоб уже сидит за кухонным столом, умытый и одетый. Обычный подросток высыпался бы в воскресенье до обеда — Тео уж точно будет валяться в постели, — но опять же: Джейкоб не обычный подросток. Его привычка вставать в школу довлеет над тем, что сегодня выходной и не нужно рано выходить из дому. Даже когда снегопад и школа закрыта, Джейкоб встанет, оденется, но не будет валяться в кровати.
Он просматривает воскресную газету.
— С каких пор ты читаешь газеты? — интересуюсь я.
— Разве матери не по нраву, что ее чадо интересуется текущими событиями?
— Меня не проведешь. Дай угадаю: ты вырезаешь купоны для «Крейзи Глю», суперклея?
Джейкоб в этом как рыба в воде. Он снимает отпечатки пальцев с предметов, поэтому в нашем доме обычное дело, когда что-нибудь да исчезает: то мои ключи от машины, то зубная щетка Тео. Потом они находятся под перевернутым аквариумом, который Джейкоб использует для выявления отпечатков.
Я засыпаю достаточное количество кофе в кофеварку, чтобы вновь стать человеком, а потом начинаю готовить завтрак Джейкобу. Это непростая задача: он не ест продукты с глютеном (клейковиной), не употребляет казеин — по сути, это означает, что исключены пшеница, овес, рожь, ячмень и молочные продукты. Поскольку от синдрома Аспергера еще не придумали лекарство, мы лечим симптомы, и по необъяснимой причине, если я слежу за диетой сына, он лучше себя ведет. Если он хитрит, как поступил на Рождество, я вижу, что он срывается, с ним случается приступ. Честно признаться, одному из ста детей в США ставят диагноз «аутизм», но держу пари, что я возглавила бы самое рейтинговое шоу на кабельном кулинарном канале «Пищевой аутизм». Джейкоб не разделяет моего кулинарного энтузиазма. Он говорит, что если скрестить Дженни Крейг (американскую «гуру» по вопросам похудания) и Йозефа Менгеле (немецкого врача, проводившего опыты над узниками Освенцима во время Второй мировой войны), то в результате получишь меня.
Пять дней в неделю вдобавок к ограниченной диете Джейкоб ест по цвету. Я уже и не помню, когда это началось, но со временем стало обычной практикой: вся еда по понедельникам зеленая, по вторникам — красная, по средам — желтая и так далее. По необъяснимой причине это отвечает его стремлению к упорядоченности. На выходные, тем не менее, позволительна еда любого цвета, поэтому сегодня на завтрак я подала размороженные домашние рисовые кексы из тапиоки и детскую кашу фирмы «ЭнвироКидз Коала Крисп» с соевым молоком. Я поджариваю несколько кусочков копченой индюшиной грудинки фирмы «Эпплгейт», подаю на стол арахисовое масло «Скиппи» и хлеб без глютена. У меня есть толстенная книга, в которой собраны этикетки с продуктов и записаны городские номера телефонов — моя кулинарная библия. У меня также имеется виноградный сок, потому что Джейкоб добавляет его к содержащемуся в липосомах глутаниону: одна чайная ложка плюс четверть чайной ложки витамина С. Все равно эта смесь по вкусу напоминает серу, но все лучше, чем предыдущая альтернатива: крем, который он втирал в ноги, и тут же надевал носки, потому что тот отвратительно вонял. Побочные эффекты глутаниона блекнут в сравнении с главным: он связывает и выводит из организма Джейкоба токсины, которые организм не в состоянии вывести самостоятельно. Джейкоб лучше соображает.
Еда — лишь часть трапезы.
Я достаю крошечные силиконовые тарелочки для пищевых добавок Джейкоба. Каждый день он принимает мультивитамины, таурин и омега-3-жиры. Таурин предупреждает приступы; жирные кислоты способствуют гибкости ума. Он заслоняет лицо газетой, когда я ставлю два самых ненавистных лекарства — капли окситоцина для носа и ампулу витамина В12, укол Джейкоб делает себе сам. Оба лекарства помогают снять возбуждение.
— Можешь прятаться, но отступать некуда, — говорю я, потянув за край газеты.
Вы думаете, хуже всего для него укол? Нет, он поднимает рубашку, оттягивает кожу на животе, чтобы без лишних выкрутасов сделать себе укол. Но вот закапать нос для ребенка с гиперчувствительностью — все равно что насильно засунуть ему голову под воду. Каждый день я наблюдаю, как Джейкоб смотрит на пузырек и в конце концов убеждает себя, что сможет пережить ощущение попавшей в горло жидкости. И каждый день это зрелище разрывает мое сердце.
И речи, конечно, нет о том, чтобы стоимость хоть части этих лекарств — которые обходятся не в одну сотню долларов каждый месяц — покрывала медицинская страховка.
Я ставлю перед сыном тарелку с кексами.
— Ты зубы чистил?
— Чистил, — бормочет Джейкоб.
Я кладу руку на газету, чтобы он не мог читать.
— Правда?
Джейкоб лгал мне всего несколько раз, и каждый раз ложь была совершенно очевидной, но стоило мне удивленно изогнуть бровь, как он сдавался. И те считаные разы, когда он попытался сказать неправду, случались, когда ему велели делать то, чего он делать не хотел (например, принять лекарство или почистить зубы). Или когда он пробует избежать конфликта. В таких случаях Джейкоб говорит то, что, по его мнению, я хочу слышать.
