Он нерешительно топтался перед непривычным шатким помостом, издавая недовольное ворчание. Люди, затаив дыхание, следили, как жуткая фигура двинулась вперед. Затрещали и жалобно загудели под небывалой ношей лыковые канаты.
– Великие предки, кто это? – прошептал один из охотников.
Тварь медленно приближалась. Хрустели жерди, стонали веревки, налетевший ветер подбрасывал вверх клочья тумана.
Рядом звякнул металл и Зоул угадал хриплое дыхание мудрейшего. Старому колдуну достаточно было одного взгляда на мост, чтобы бросить короткий приказ:
– Стрелы.
Охотники вскинули луки. Каменные острия со свистом рассекли воздух, потом еще и еще раз. Глухо пели освобожденные тетивы, сливая свой голос с гортанным речитативом слов призыва и повеления, что выкрикивал старик.
Но темная туша на мосту продолжала ползти к его середине, не замечая вонзающихся в неживую плоть наконечников.
– Рум, Тур – огонь и факелы. – На мгновение прервав вязь заклятий, выкрикнул колдун.
Двое охотников кинулись к землянке и вернулись с горшком углей и охапкой палок, обмотанных растрепанным, пропитанным жиром, лыком.
– Паклю на стрелы, – проревел старший охотник. Зоулу тоже сунули пару факелов, пучок древков, и он принялся обматывать оголовки липкими, дурно пахнущими, прядями.
Старший выбежал из-под ветвей и бросил горшок на сухую траву. Стрелки встали рядом. Над россыпью бордовых углей показались голубые язычки пламени. Зоул и его спутники сунули в жар наконечники и подали стрелы охотникам.
Четыре огненные дорожки прорезали ночь, устремились к туше на мосту. Две вонзились в настил, остальные канули в туман. Новая стайка огней понеслись к врагу, ярко осветив и сам мост и создание Моры, замершее перед пучками горящей пакли. На этот раз все нашли цель. По ущелью, спугнув спящих птиц, раскатился злобный рев. Запахло паленой шерстью. Длинные когти рвали гнилую плоть, сбрасывая пылающие патлы, но жир растекался по волосу желто-голубыми огненными струйками.
Стрелки вновь и вновь рвали тетивы. Клубки пламени летели к зверю, отрезая ему путь вперед стеной огня. Но мокрое, напоенное туманом, дерево настила гореть не желало. Голубые ручейки, бессильно шипя, стекали по влажным бокам жердей, и срывались вниз, огненными каплями пронзая молочную завесу над водой.
Страж путей воздел клыкастую морду к равнодушной луне в прорехе облаков и заревел яростно, зло, негодующе и вместе с тем жалобно и обиженно. Он будто грозил кому-то, требуя отдать обещанное. Вой доносился, казалось до самых небесных высей, но ответа не было.
Тогда, замолчав, тварь опустила голову, устремив взгляд вперед, и Зоул ясно увидел алые язычки пламени в мутных неподвижных зрачках мертвых глаз. В лицо пахнуло смрадом и холодом, мышцы потеряли силу и руки повисли плетьми.
Стрелки, метнув последние стрелы, опустили луки. Только Говорящий с Духами все также выводил свою песнь – заклинание.
И тут зверь рванулся вперед, сквозь огонь, по просевшему мосту. Зоул понял, что стремится он именно к нему.
Люди стояли, оцепенело глядя на близящийся факел горящей плоти. Оборвав заклятье на полуслове, старик, с неожиданным для его возраста проворством, выхватил у Зимера тяжелый топор и в три прыжка оказался у края пропасти. Широкий замах и кремневое лезвие, блеснув в лунном луче, обрушилось на вкопанное в землю бревно в том месте, где его сдавливали, обвивая, тугие кольца каната. Еще один удар и лыковые волокна с треском лопнули, хлестнув концом воздух точно плетью.
Захрустели, ломаясь, горящие перекладины настила, зазвенел, натянувшись, второй канат, а страж пути вцепился в него, и негодующе взревел. Никто из молодых так и не успел сдвинуться с места, а старик уже оказался у второй опоры, снова подняв топор. Почерневший, обросший мхом, ствол отозвался на удар ворчливым гулом, словно ссохшийся камлальный бубен. И старое дерево не выдержало. Косая распорка выскочила из трухлявого гнезда. Канат вырвал бревно из земли. Оно комлем ударило в грудь старого колдуна и сорвалось в пропасть. Дымящаяся туша порождения Моры полетела вниз вместе с пылающим мостом, подсветив поглотивший их туман алыми сполохами. На фоне гаснущего зарева Зоул успел заметить знакомую крылатую тень со змеиным хвостом. Вырвавшись из молочной пелены, летун скрылся в прибрежных ивах.
Со дна ущелья донесся глухой удар, треск дерева, всплеск воды и огонь погас. Шум стих, лишь река пела свою песню в извечном стремлении к морю.
Старик лежал на спине у ног соплеменников, упершись неподвижным взглядом в серое предутреннее небо.
Когда Небесный Огонь разогнал остатки тумана над рекой, двое охотников спустились с обрыва, но ничего не нашли, кроме нескольких клочьев шерсти на свисающих канатах. Беспокойная вода смыла и унесла с собою все следы.
Еще до утренней зари в поселок Крачек отправился вестник, а теперь, с рассветом, и остальные. Впереди шагал Токур, старший, за ним двое охотников с носилками, на которых покоилось тело Говорящего с Духами. Замыкали шествие трое пришельцев.
В четверти перехода от висячей тропы стремительный бег гремящей реки прерывался, и она бирюзовыми струями срывалась с обрыва, дробясь далеко внизу на лоснящихся спинах валунов в брызги и пыль. Воздух полнился приятной влажной прохладой. Зоул стоял на краю обрыва и, затаив дыхание, смотрел вниз. В скалистое взморье врезался широкий клин речной долины. На дне раскинулись болота поймы, заросшие красноталом, тростником и рогозом. Среди изумрудных ковров осоки виднелись бесчисленные голубые зерцала протоков и омутов.
Тем временем носильщики спустились по узкой уступчатой тропе к подножию источенной водой стены обрыва, и юноша поспешил вслед за ними. Оказавшись внизу, он еще раз оглянулся на гроздья радуг над водопадом, и нырнул в заросли ивовой лозы, на песчаном берегу.
То и дело над головами людей взлетали стайки вездесущих водных птиц, но никто из охотников не поднял лука. И хозяева, и гости племени молча пробирались сквозь кусты, утопая в мокром песке, раздвигая так и норовившие хлестнуть по лицу побеги. Но мучения были недолгими. Вскоре впереди проглянула большая плитняковая осыпь, голая и сухая, прокаленная полуденным солнцем. Над ней нависал массивный бурый утес. Идти по хрустевшим под ногами камням оказалось много удобнее, путники быстро обогнули скалу и остановились. Охотники опустили наземь скорбную ношу и склонили головы, а юноши молча стояли, пораженные открывшимся видом.
Из пологого откоса вырастали угловатые белесые столбы, бессонной стражей обступив нишу под обрывом. Меж ними, покоясь на двух плоских валунах, как на ладонях, поднималась над осыпью округлая чаша бурого камня. Над ней склонялось огромное, грубо высеченное, лицо, доброе и строгое, спокойное и величественное. Лицо Матери Всех. Над ним нависал карниз, из трещин его сочились струйки воды, прозрачной вуалью закрывая лик. Под тонким дрожащим и переливчатым покрывалом лицо казалось живым – то радостным, то опечаленным, то спокойным. Падая в сосуд, вода кипела в ее чреве снежно-белыми клубами. Пена переливалась через край, сбегая по склону к прибрежным зарослям.
Зоул узнал Молочную Чашу, о которой не раз слышал от старейшин. Токур зачерпнул из ручья пригоршню хрустально-чистой влаги, поднес к губам старика, омочив их, и вылил остатки ему в ноги. Охотники взвалили носилки на плечи и продолжили свой путь по кромке речной поймы, так и не проронив ни слова.
Землянки племени Крачек лепились к откосам, словно гнездовья их тотемных птиц. Под откосами лежал бурый пляж, перетекающий с полуночной стороны в длинную песчаную косу. С другого края в бухту вливались рукава и протоки болотистой низины, окрашивая ее в желто-коричневый цвет.
В поселке путников уже ждали. На косе стояла большая долбленая лодка, увешанная гирляндами хвойных веток и мелких лесных цветов. Вокруг стояли старшие охотники и старейшины в накидках из шкурок птиц.
Носилки опустили с плеч на мокрый песок. Старика уложили на устланное пахучими травами дно в праздничном одеянии Говорящего с Духами. На дне долбленки нашли себе место лук и стрелы, топор и кучка обсидиановых лезвий, еда в дальнюю дорогу.
Вспыхнули четыре жарких костра, и вскоре над ними уже жарилось мясо косули. Ее сердце и печень легли в ноги старику, а череп с рогами украсил нос лодки.
Зоула с товарищами усадили в общий круг у костра, и каждый получил по куску дымящегося мяса. По кругу пустили чаши густого пахучего питья с ароматом хмеля, замешанного на крови жертвы.
В костер упали пучки трав и янтарные куски смолы. Густой горьковатый дым повис над берегом. Даже неугомонный ветерок стих и над морем воцарилось безмолвие. Лишь беспокойные волны шипели на песке.
