Зоула с товарищами усадили в общий круг у костра, и каждый получил по куску дымящегося мяса. По кругу пустили чаши густого пахучего питья с ароматом хмеля, замешанного на крови жертвы.
В костер упали пучки трав и янтарные куски смолы. Густой горьковатый дым повис над берегом. Даже неугомонный ветерок стих и над морем воцарилось безмолвие. Лишь беспокойные волны шипели на песке.
И вот в ритмичный шум прибоя начал вплетаться узор монотонной песни. Протяжной и печальной, долгой, точно зимняя ночь, словно вечный бег океанских валов, тоскливой, как крики чаек над утесами, то рокочущей громом яростного шторма, то шепчущей осенним ветром в вершинах сосен. Древняя, как сам океан, песня о том, что все, кто пришел в этот мир, в свой черед отправятся за море, в земли вечного лета и птичьих стай, тучных стад, доброй охоты и обильных уловов, туда, где юное солнце рождается из морских вод.
Пока тянулась песня, огненный глаз соскользнул с небесного купола за вершины деревьев, окрасив перья облаков цветом бирюзы и аметиста. Белая тень луны все отчетливей проступала на темнеющем восточном окоеме.
Вдруг Зоул понял, что волны плещутся у самых его ног. Незаметно и обыденно прилив вползал на берег, поглощая песчаную косу.
Лодка качнулась раз, другой, нехотя снялась и поплыла по серебристой дорожке к владычице ночного неба, круглой, словно бубен. Челн удалялся, уменьшаясь, сливаясь с водной рябью, и песня медленно стихала, растворяясь в плеске волн. Наконец люди ушли, а вода, смыв их следы, сомкнулась над последним островком песчаной отмели.
Ночь стерла с неба последний закатный отблеск, и в поселке начался обряд очищения. Все, кто провожал в путь Говорящего с Духами, собрались у большой землянки, врытой в откос. Из-под дерновой крыши клубами выбивались дым и пар. Мужчины группами входили за кожаный занавес и возвращались мокрыми, распаренными и довольными. Дошла очередь и до Зоула со спутниками.
Откинув полог, они вошли в баню. Посреди устланного тростником пола шипел, раскалившийся докрасна, каменный очаг. Плеснув на него по пригоршне воды из корчаги, развесили на жердях свою одежду и принялись ждать, когда пот покроет кожу.
После очищения тела гостей провели в обширную пещеру под обрывом. Дрожащий свет факелов едва обрисовывал фигуры сидящих у стен людей. В центре пустого круга, стоял новый Говорящий с Духами. Бесчисленные камешки, бусинки и фигурки на его балахоне сверкали, искрились и позвякивали.
Под каменным куполом повисла тишина. Мудрейший поднял руки и, чуть покачиваясь, начал напевать едва слышимую песню. Из темноты вынырнули две юные девушки, разливая по раковинам хрустальную влагу из большого сосуда, с поклоном подавая сидящим. Зоул в свою очередь принял из нежных рук и выпил в три глотка прохладную воду, воду из молочной чаши, принесенную в поселок еще при свете дня.
В руках Говорящего с Духами появился бубен. Он зарокотал сначала редко и протяжно, а потом все быстрее и быстрее. Песня стала громче и отрывистей. Старик закружился в танце, обходя ряды людей, за ним шли помощники, окуривая их смолистым едким дымом.
Упругий кожаный круг гудел все громче, а свет факелов тонул в густых терпких клубах, дробясь на радужные кольца. Сердце Зоула билось все быстрее в такт ритму. Пещера и лица расплывались, отступая, уходя вдаль. Бубен вел его все дальше по уже знакомой тропе в край видений и снов, край, где пряталось его прошлое, где он мог обрести себя прежнего. И юноша с радостью устремился по этому пути.
Глава 5. Волны и ветер
Разноцветные прожилки свободно кружились в бесчисленных водоворотах молочного тумана и лишь одна серебристая, натянувшись, дрожала, сверкая синими искрами, извиваясь в тонких, но сильных пальцах. Рука поднесла к ней гребень, и, казалось, перламутровые змеи сами потянулись вперед вместе с тем, что держали в пастях. Нить извивалась, стараясь вырваться, но черный камень приближался и, наконец, коснулся ее. Серая струйка тумана поблекла и безжизненно повисла, а черный камень, вобрав в себя ее блеск, окрасился голубым и серым. Рука выпустила пряжу и взмахнула гребнем. Серебристо-сапфировое сияние большой каплей соскользнуло с округлого навершия и, упав в гущу снежного дыма, расплылась кляксой, раздвигая радужный занавес.
Холодный ветер качал высокие травы, гоня серебряные волны по залитой хрустальным лунным светом равнине. Голоса ночных звонцов разливались в тишине, и легкая пелена тумана висела над влажными низинами.
Волк мчался по степи под немигающим взглядом летних звезд, и тень стелилась перед ним. Жгучий восторг, упоение стремительным бегом, силой неутомимых лап переполняли его, словно чашу, налитую до краев терпким вином.
Протяжный вибрирующий звук разлился над долиной. Остановившись, он вслушался в этот зов, и каждая жилка, каждый нерв его тела вибрировали вместе с тонкими переливами бесконечной песни. Подняв морду к небесным светлякам, глядя в лицо Атес, он застыл, окаменев. В нем бурлила, смешиваясь с рвущимся наружу восторгом, древняя родовая память. И он выплеснул из себя эту смесь гимном ночи и полной луне, отвечая на зов.
И вновь был бег к сердцу равнины. Там ждал величественный курган и хоровод вертикально стоящих камней на вершине, серебряных великанов, укутанных в плащи из лунного сияния. Льющийся с неба свет сгущался над холмом и искристым водопадом стекал в центр хоровода.
Волк взбежал на вершину и осторожными шагами прокрался между двух мегалитов, окунувшись с головой, будто в воду, в осязаемо плотные лучи. Будь это нежданным гостем, бесплотное свечение обожгло бы словно огнь, но зверь без помех прошел этот занавес, скрывший от внешнего мира то, что происходило внутри ограды.
Сквозь жемчужный туман виднелся круглый черный камень в центре внутреннего кольца столбов, пьющий сияние, словно губка воду. Вокруг валуна застыли одиннадцать белых волков. Одно место было пусто, и он занял его, замкнув круг.
Алтарь вспыхнул. Зверей окатила волна слепящего света и схлынула, оставив двенадцать человеческих фигур, двенадцать нагих мужчин. Братья подняли вверх руки и запели. Все было в этой песне – лунная ночь и степь, радость охоты и вкус крови на языке, наслаждение битвой и краткими минутами отдыха, гордость и единство перед лицом врага, счастье созидания и ярость разрушения.
Вместе с голосами сливались и души. Каждый был каждым, а все вместе чем-то большим. Со столбом жемчужного сияния уносились они к небесному куполу и там, в неведомых высях, крохотной каплей вливались в безбрежный океан жизни – всеобщей сути живущих, кативший свои волны от края до края этого мира.
Зоул очнулся от боли в боку. Острый камешек закатился под рогожу и давил на ребро. В щели низкой камышовой кровли уже просачивался дневной свет, больно резавший глаза.
– Велики предки, проснулся, наконец, – послышался недовольный голос Савина. – Я уж хотел водицы принести, освежить…
– Чего зря языком толчешь. – Пробасил из темноты Зимер, – сам знаешь, нельзя будить, пока душа на той стороне, может и не вернуться. – И, подумав, добавил, – хотя мне и самому хотелось его встряхнуть…
– Ладно, идем, нас давно ждут в пещере. – Савин выскочил на вольный воздух.
Зимер, не торопясь, поднялся с лежанки, поиграл плечами, разминая суставы, и тоже вышел. Зоулу ничего не оставалось, как протереть глаза и догонять спутников.
С моря дул спокойный, но тягучий и холодный ветер, волнуя темную и шершавую, как древесная кора, воду бухты. Волны одна за другой выбрасывались на песок. Ветер рвал пену в клочья и бросал в лицо людям соленую водяную пыль.
У полосы прибоя две черноволосые девушки сидели на перевернутой долбленке, болтая ногами, чинили растянутую на жердях сеть. Увидев чужаков, обе склонились над неводом, старательно вывязывая узлы, украдкой рассматривая молодых людей, толкаясь локтями и пересмеиваясь.
Савин отделился от спутников, подошел к ним и, опершись локтем на перекладину, заговорил.
– Благословенья предков, красавицы, проводите до пещеры старших?
– Сам дойдешь, – не поднимая глаз, ответила одна.
– Не видишь, мы заняты, – поддакнула вторая.
– Так хоть скажите, куда идти то.
– Если глаз не потерял, увидишь, – ответила первая, поправив фартук на коленях.
– Под красной скалой она, – добавила вторая, на мгновение оторвав, наконец, взгляд от сети.
– Ну, идите, а я догоню, – махнул спутникам Савин.
– Гляди, ждать не будем… – проворчал Зимер.
– Иди давай, – Рыбак повернулся к подружкам. – Девчонки, а вы не знаете…
Зимер недовольно глянул в сторону соплеменника и пошел вдоль берега. Зоул поспешил за ним. Сзади доносился заливистый смех.
Сын калана догнал спутников на другом конце бухты, у подножия красноватого стланцевого утеса. Чтобы добраться до пещеры, нужно было вскарабкаться по изъеденным влагой камням, к темному устью под нависшей шапкой карниза.
