Юноша метнулся к огню, ногой отбросил в сторону дымящийся пласт, и начал лихорадочно ломать мелкие веточки, рвать сухую траву, раздувая жар углей. Соломенно-желтые язычки радостно взвились к небу, снова ярко осветив лагерь.
– Огня, Зоул, – услышал он отчаянный крик. – Ради предка, давай огня, сонный барсук.
Один из факелов Зимера уже едва алел. Костровой сунул в жар пару разлапистых хворостин, и, едва они занялись, метнулся к товарищу, который уворачивался от когтей, прикрываясь двумя едва тлеющими головешками. Зоул взмахнул ветвями. Пламя вспыхнуло, вновь отпугнув мертвого медведя. Отпрыгнув назад, к костру, Зоул схватил охапку сучьев и вдруг услышал над ухом шипение. Что-то холодное и влажное коснулось щеки, и он наудачу взмахнул палкой.
Удар пришелся точно в цель. В сторону отлетел еще один пук мокрой травы, а под ноги ему упало нечто, которое он поторопился придавить ногой.
Под подошвой извивалось и билось странное существо. Тонкое, почти змеиное тельце в локоть длиной, кожисто-перепончатые крылья и две когтистые лапки, бессильно скребущие дубленую кожу башмака. Рубиновые глазки на чешуйчатой змеиной голове глядели вполне осмысленно, со страхом и мольбой. Из пасти высунулся раздвоенный язычок, и создание прошипело:
– Отпус-с-сти… Хос-с-эдес-с-с отомс-с-ститс-с-с…
От удивления Зоул приподнял ногу, и гад выскользнул, распахнул крылья, подпрыгнув, взвился в воздух. Юноша, опомнившись, взмахнул палкой. На этот раз удар был не столь точен, но задел крыло, и помесь змеи с нетопырем свалилась прямо в жар разгоревшегося костра. Пламя ярко вспыхнуло, затрещав, и разом охватило чешуйчатое тельце, радуясь добыче.
Но сзади вновь раздалось хлопанье крыльев. Второй летун падал на костер со своей мокрой ношей и Зоул, не теряя времени даром, швырнул в него сук. Сбитый крылан упал где-то в кустах и больше не появился.
Последние предрассветные часы ночная тварь ходила вокруг ложбины, отступая все дальше и дальше. Вся округа была усыпана тлеющими угольями. Трава дымилась, кое-где занималась, рождая маленькие багровые язычки. Ужасный гость боялся огненного кольца, но упорно нападал. Только когда на восходе начала белеть, разгораясь, полоса окоема, он, злобно урча, ушел в сторону леса.
Юноши стояли с дымящимися головнями наготове, пока солнечный лось не выбрался из-за холмов на небесную тропу. Оставшихся сил хватило только доползти до постелей и заснуть рядом с гаснущим костром. Никто не остался на страже, лишь огненный глаз Томэ с небес да духи предков из неведомых далей хранили их покой.
Ветер качал одинокую былинку посреди горелой травы. Прилетел пестрый удод и уселся на обугленную ветку. Наклонив голову, смотрел на спящих людей. Один лежал лицом вниз, второй на боку, третий на спине, широко раскинув руки. По смуглой коже ровно в разрезе ворота ползла большая мохнатая муха. Птица долго приценивалась к ней, так и этак поворачивая голову, но приблизится не решалась. Потом ее внимание привлекла иная, более лакомая добыча. У корней куста, среди черной щетины обгоревшего дерна, под серым покрывалом пепла что-то шевелилось. На свет вылез белый жирный подземный хрущ. Удод встряхнулся, готовясь спрыгнуть с ветки, как вдруг один из спящих повернул голову, разлепил веки и резко сел.
Птица, недовольно стрекоча, взвилась в воздух и улетела, а парень протер глаза, вскочил и принялся будить своих спутников.
Небесный лось проскакал уже больше половины своей тропы. Повсюду в сожженной траве виднелись глубокие следы ночной твари. Даже там, где огонь не коснулся земли, вокруг четырехпалых отпечатков зелень побурела и высохла, рассыпаясь в прах под дуновением ветра. Из нее высосали саму суть жизни.
Бурая дорожка тянулся в сторону леса и вдоль опушки, дальше к оврагу. Там, у границы древесного частокола, зияла черная дыра, рваная рана в теле земли, окруженная расплескавшейся, словно вода, почвой,. Из-под вставшей дыбом дернины тянуло холодом подземного мира и тяжелым гнетущим запахом смерти. След же вел еще дальше, но лезть в заросший ольшаником овраг, где укрылся Ырк, юноши не решились. Уж слишком нехорошим показалось это место.
Трое вернулась к потухшему костру, и там стали решать, что же теперь делать.
– Домой, домой надо идти, пусть старшие думают, что с этой бедой делать! – Кричал Савин. Сейчас он был напуган, а ведь совсем недавно рвался первым из поколения получить тайное имя. – Предкам ведомо: мы дрались, как могли, и никто не попрекнет, что вернулись с полпути. Зачем нам, мертвым, имена?
– Не успеем мы дойти, – мрачно пробурчал Зимер, – видишь? – он поднял вверх палец, – свет за половину перевалил. До первого схрона только к полуночи доберемся. Если доберемся…
– Так что, лучше в голую степь идти, или здесь на ночь останемся? Нет, пошли домой! Предки оборонили нас ночью, и на этот раз не оставят.
– На пращура надейся, да сам не мешкай – распалился вдруг охотник. – Ты что, не понял? – ночь ляжет, тварь по следу пойдет. Далеко от нее в темноте убежишь? Да и летуны эти, пожри их пламя… Второго-то мы так и не нашли, убрался, значит. Одна дорога нам теперь, к висячей тропе. У нее всегда стоят сторожа Крачек. Перейдем гремящую реку, а там они сами гостя встретят.
– А не успеем, что, в реку прыгать, с обрыва да вниз головой?
– Поторопимся, так как раз к закату и дойдем. Ну что, решим?
Спорщики повернулись к Зоулу, который до сих пор отмалчивался.
«Кого поддержать? Савина? Вернуться назад и оставаться чужаком? И почему Зимер так упорно стремится идти дальше? Ведь он-то в вожаки и не рвался никогда? Неспроста послал нас Отец Племени в дом Матери Всем, не дожидаясь, пока старейшины отправятся туда по морю. И кого отправил! Зимера и Савина – двух вечных соперников. Духам ведомо, оба лучшие – один среди Медведей, другой Каланов. Значит, быть им и в зрелости вожаками. Потому и тайное имя – знак силы, им требуется особое. Видно, хотел Гуор, чтобы в храм Матери в день даров они вошли уже мужчинами, встали вровень со старшими, и в трудный день повели братьев за собой. Чего же вождь ждет? Каких перемен? Что ж, пусть так и будет».
– Я думаю, идем дальше… К реке, – подвел он итог сказанному.
Савин надул губы и пожал плечами, но кивнул, соглашаясь.
Мешки покоятся за плечами, остатки углей затоптаны и спутники уже шагнули в степное разнотравье, когда Зоул оглянулся на путевой камень. В свете дня это был ничем не примечательный обломок скалы. Что за тайну скрывал он, дожидаясь новой ночи?
Теперь юноши шли прямо на восход, туда, где несла свои воды к морю Гремящая Река. Тихая и величественная на больших равнинах, грозная и бурная, ближе к устью, с шумом и грохотом неслась она по дну узкого русла, прогрызенного в прибрежном всхолмье. Стук окатышей в каменном желобе был слышен издали, недаром реку назвали гремящей. Спутники узнали ее голос раньше, чем увидели заросли краснотала на крутом берегу. Вскоре под ногами появилась едва заметная тропка, что петляя и извиваясь, ползла вдоль ущелья.
Юноши шагали быстро, без отдыха, стараясь не замечать сосущей ломоты в мышцах. Даже закусывали они на ходу, запивая жесткое вяленое мясо холодной водой.
Когда Небесный Огонь за спиной коснулся вершин деревьев, впереди показалась развилка. Еще одна тропа вела с равнины, и сливались у подножия высокого резного столба с той, по которой они шли. С идола на четыре стороны смотрели вырезанные в потемневшем от времени и непогоды дереве строгие личины предков. Под ними красовались символы племени Крачек.
Вдруг Зоул понял, что, если сейчас не сядет передохнуть, то ноги просто откажут ему служить и он упадет лицом в белый ковер сухих головок звездоцвета. Его спутники чувствовали себя не лучше, потому все трое, не сговариваясь, опустились на землю, прислонились ноющими спинами к порубежному знаку. Первым тишину нарушил Савин.
– Долго еще нам пятки бить?
– Пять пролетов стрелы, не больше, – уверенно ответил Зимер, – скоро доберемся, а там за висячей тропой и отдохнем по-настоящему.
– Давайте еще чуток посидим, – Взмолился Савин, – иначе я не сделаю и шага.
– Ладно, только не долго, – согласился охотник, – а то уже смеркаться начинает.
Зоул расслабил гудящие мышцы и суставы. От нагретого за день столба по телу разливалось приятное тепло. Юноша знал, что спать не следует, но веки тяжелели. Вскоре перед его взором поплыл искрящийся туман. Руки отказались шевелиться, голову заполнила звенящая пустота. И все же ему удалось на мгновение разлепить ресницы, увидев высоко над собой в темнеющем предзакатном небе острую вершину столба. На ней сидел знакомый перепончатокрылый гад. Заметив взгляд, летун зашипел. Змеиный хвост хлестнул по бревну, хлопнули, раскрываясь, кожистые крылья, а потом… огромная мягкая ладонь придавила человека к земле, выталкивая из дневного мира в пучину забытья. «Сонный морок, – успел подумать Зоул, – Мы не успели… нет огня, нет охранных заклятий…». Но и эта мысль уже гасла, тонула в зыбком тумане призрачных видений полночного мира.
