приготовления. В это же время в Карфаген прибыли многочисленные греческие наемники. По-видимому, эллинские командиры поспешили изучить военную обстановку, причем особо важным был анализ, произведенный Ксанфиппом. Он узнал, при каких обстоятельствах пунийцы потерпели поражения, и подсчитал оставшиеся военные ресурсы Карфагена, в том числе его конницу и слонов. Сопоставив все данные, Ксанфипп пришел к выводу, что карфагеняне потерпели поражение не потому, что римляне были сильны, а из-за неопытности собственных военачальников. Свое мнение Ксанфипп изложил соратникам-эллинам. (Polyb., I, 32, 2). Можно полагать, что обсуждение положения и способа ведения предстоящих военных действий происходило на совете эллинских командиров.
Авторитетное суждение Ксанфиппа стало известно не только эллинам, но и всему населению Карфагена. Надежды на спасение вызывали большое воодушевление в народе. Власти города передали спартанскому полководцу командование всей армией.
В рассказе Полибия содержится некоторый намек на то, что чисто случайные обстоятельства позволили Ксанфиппу возглавить войска Карфагена в момент наивысшей угрозы городу. Однако нам представляется, что приглашение известного спартанского полководца в Карфаген и передача ему затем высшей военной власти явились результатом искусного маневра, задуманного и осуществленного какой-то группой внутри карфагенских верхов. Авторы этого разумного плана хорошо понимали необходимость коренной перестройки всего карфагенского войска по образцу наиболее известных своей боеспособностью греческих армий, успешно выступавших на службе у эллинистических монархов[81]. Вероятно, здесь проявились разногласия между сторонниками традиционного способа ведения войны и какой-то активной группой, стремившейся к нововведениям.
Облеченный высшими полномочиями, Ксанфипп начал с того, что вывел войска за город и там провел ряд учений. Армия пунийцев впервые получила необходимую военную тренировку в соответствии с лучшими правилами тогдашнего военного искусства. Деятельность одаренного спартанца подняла боевой дух и народа, и правительства. Общее мнение было таково, что под командованием Ксанфиппа нечего опасаться римлян, необходимо идти против них. Из Карфагена выступило 12 тысяч пехоты, четыре тысячи конницы и почти 100 слонов.
Переход карфагенян в наступление вызвал среди римлян некоторую растерянность. Ксанфипп же решил не упускать удобного момента и убедил карфагенских военачальников начать сражение.
В этот решающий момент военные верхи пунийцев поступили весьма благоразумно: они передали всю полноту власти Ксанфиппу. Он же, приняв на себя командование (Polyb., I, 33, 6), построил войско таким образом, чтобы использовать те контингента своей армии, которые могли нанести римлянам наибольший урон, слонов и конницу. Ксанфипп точно рассчитал, что римляне серьезно опасались слонов, а их конница была весьма малочисленна по сравнению с пунийской.
В развернувшемся сражении стратегические замыслы и мастерство военачальника Ксанфиппа оказались гораздо более высокими, чем у его соперника — Марка Атилия Регула. Превосходство спартанского военачальника над римским было тем более очевидным, что они командовали весьма неравноценными армиями: консул Регул ввел в бой чисто римское войско, с которым уже одержал несколько побед, армия же Ксанфиппа состояла из разных контингентов, уже терпевших поражения и лишь недавно объединенных под командой чужеземца.
Ксанфипп одержал полную победу, потеряв около 800 наемников, видимо, одних только эллинов. Римляне же были разбиты наголову: большинство раздавлено слонами и конницей, около 500 легионеров вместе с консулом Регулом взяты в плен[82]. Лишь нескольким манипулам удалось пробиться в Аспид; всего спаслось таким образом около 2 тыс. римских солдат. Это произошло в 255 г.
Завершая рассказ об этом важном событии первой Пунической войны, Полибий осторожно подчеркивает значение гения военачальника. Дипломатично обращаясь к древнему авторитету, он приводит слова Еврипида о том, что один мудрый ум побеждает множество рук. Так и теперь, продолжает историк, один человек и один лишь его мудрый замысел сокрушили непобедимые ранее войска и вновь подняли государство, пришедшее в упадок[83].
Сдержанный тон Полибия, который объяснялся его проримской направленностью и стремлением доказать закономерность подчинения Эллады Риму, не должен вводить нас в заблуждение. Где-то в глубине души историк гордился победой эллинского ума. В отношении Полибия к Ксанфиппу проявляется в полной мере ложность положения греческого историка, перешедшего на сторону завоевателей его родины: он не осмеливается описывать подробно деятельность талантливого лакедемонянина, так как в Риме еще живы были воспоминания о длительной борьбе с пунийцами и о понесенных в ней потерях. Позор попавшего в плен консула Марка Атилия Регула был слишком чувствительной раной для римской гордости, поэтому Полибий старается поменьше говорить о личности доблестного эллина, противника Рима.
Упомянутый военный эпизод интересен тем, что наглядно демонстрирует столкновение двух военных школ — греческой и римской, столкновение, завершившееся победой эллинской стратегии. Это хорошо поняли сами римляне — недаром именно имя лакедемонского военачальника Ксанфиппа сохранилось в римской исторической традиции.
Рассказ Полибия позволяет понять, в сколь сложной обстановке разворачивалась в дальнейшем деятельность Ксанфиппа в Африке. Победа над римлянами, вызвавшая всеобщее ликование в Карфагене, имела результатом примирение групп, соперничавших в правительстве пунийцев. Дошедшая до Полибия традиция гласит, что в городе между партиями установилось согласие (Polyb., I, 36, 1). Можно думать, что забота о спасении родины заставила более консервативные круги совета старейшин пойти навстречу тем, кто настаивал на передаче командования карфагенским войском Ксанфиппу. С точки зрения господствовавших кругов всеобщий подъем можно было использовать для внутренней консолидации, а с другой стороны — для ослабления оппозиции в среде широких народных масс. Ведь в рассказе Полибия несколько раз упоминается народ — τό πλήθος, oίl πολλοί, следовательно, настроение масс оказывало определенное воздействие на правящие круги Карфагена. Уж кто-кто, а Полибий знал силу народных волнений, и если он упоминает о народе неоднократно, то значит, данный фактор был весьма ощутим, особенно в трудную пору войны. Победоносный грек в этих условиях должен был остро чувствовать свою отчужденность. Действительно, античная традиция сохранила две версии о том, как горько пришлось Ксанфиппу в спасенном им Карфагене.
Одна, сохраненная Полибием (I, 36), повествует, что Ксанфипп спустя немного времени после победы над Регулом отплыл из Карфагена. Полибий положительно оценивает этот шаг спартанского военачальника, называя его мудрым и верным, так как чужеземцу очень трудно преодолеть зависть и вражду.
Существовал более пространный рассказ о злоключениях Ксанфиппа, который изложил Диодор в не сохранившейся главе 30-й книги, как сообщает Иоанн Цец[84]. О том же есть сообщение и Аппиана[85]. Это предание повествует, что карфагеняне пытались отправить Ксанфиппа домой на ветхом корабле, который должен был затонуть в море, но Ксанфипп пересел на другое судно и тем самым избежал смерти.
Поскольку Диодор, как сицилиец, хорошо знал историческую традицию, связанную с переходом Сицилии из-под власти Карфагена к римлянам, следует думать, что в этом рассказе содержится много истины. Да и Полибий также знает о
