о единстве Эллады; он указал на общность эллинов, проявляющуюся в самых различных областях жизни народа (например, общегреческие правовые нормы. — III, 59, 1).
В публицистической литературе следующего столетия идеи панэллинизма играли весьма важную роль. Греческий интеллигент любой профессии, читая речи Исократа, Демосфена и менее известных ораторов, проникался мыслями о том, что этническое единство эллинов гораздо более важно, чем автономия отдельных полисов.
И теперь, когда страна не имела достаточного военного потенциала, чтобы защищать себя от иноземных вторжений, чуть ли не единственной областью, где она смогла сохранить свой престиж, оказалась сфера культуры. На этом поле Эллада выставила множество высококвалифицированных бойцов и их силами сумела одержать моральную победу над завоевателями: была сохранена и умножена богатая научно-культурная греческая традиция. Это позволило народу пройти через многие испытания эллинистической эпохи.
Попутно заметим, что современная историография не дала еще исчерпывающего анализа всех особенностей ситуации в Греции в период от 336 до 146 г. Освещая историю эллинов, исследователи касаются отнюдь не всех аспектов жизни народа в это время.
Самому тщательному изучению были подвергнуты социальные и экономические процессы. Но их непосредственная зависимость от столь важного политического фактора, каким были тогда войны, подчеркивается недостаточно. Например, М. И. Ростовцев, характеризуя хозяйство Греции в III в., отмечает ряд причин, подтачивавших благосостояние страны. Это постоянные войны, соперничество Востока, упадок экспорта и уменьшение покупательной способности внутреннего рынка. По мнению Μ. И. Ростовцева, это был медленный процесс, едва понятный современникам, к тому же он охватывал различные области Греции неодновременно[39].
Трудно согласиться с тем, что постоянные войны были фактором, действовавшим медленно. Столь же спорна постановка таких войн в один ряд с соперничеством Востока и упадком экспорта. Ведь два последних обстоятельства затрагивали лишь некоторые слои общества, что же касается основного социального слоя — свободного населения деревни, — то на его положении соперничество Востока могло сказываться лишь косвенным образом. Напротив, военные действия на территории Эллады обрушивались своей тяжестью прежде всего на сельских жителей. Порча полей, созданных руками многих поколений сельчан, уничтожение посевов[40], рабочего скота и орудий труда должны быть обязательно приняты во внимание историками. Наиболее губительным было физическое уничтожение обитателей страны на протяжении почти двух веков, т. е. времени жизни 6—7 поколений. К тому же природные ресурсы Эллады не отличались никогда изобилием, почва Эллады всегда требовала приложения упорного труда. Поэтому необходимо именно военный фактор выделить особо как главную причину тяжелого состояния, в котором находилась эллинистическая Греция.
Справедливость требует отметить, что далее М. И. Ростовцев, анализируя истоки глубокой депрессии, которую переживала значительная часть населения страны в конце III — начале II в., указывает на войны как на важнейшую причину отмеченного явления[41].
Точно так же и А. Б. Ранович хотя и признает, что военные действия привели к тому, что упадок Греции носил общий характер, все же полагает, что только войнами объяснять тяжелое положение Греции между 225 и 146 гг. было бы неправильно, так как «войны и их характер сами были производными от общего кризиса, который переживала Эллада...[42]. Но возник ли бы тогда «общий кризис Эллады», если бы не военные поражения, — об этом исследователь не говорит. Более того, вслед за М. И. Ростовцевым[43] А. Б. Ранович детально описывает ряд земель Греции, которые или с успехом использовали новую политическую ситуацию (Родос, Делос), или продолжали благополучно существовать на основе давнего крепкого хозяйства (Самос, Мессена)[44]. Следовательно, говорить об общем кризисе Эллады неправомерно.
Особенно трудно нам согласиться с позицией тех ученых, которые при изучении эллинистического периода почти совсем обходят молчанием конкретную историю Греции или считают ее малозначащей. Конечно, возникновение и существование эллинистических монархий представляет совершенно новый в Средиземноморье исторический феномен, различные аспекты которого чрезвычайно обогатили исторический опыт человечества. Но было бы глубоко неверно, ретроспективно зная о неудачном исходе борьбы Эллады с завоевателями, отбрасывать как нечто малоценное конкретную историю ее небольшого народа. А между тем увлечение исследователей событиями из истории крупных держав и мелких царств, возникших из обломков империи Александра, приводит их иногда к совершенно неверным выводам. Так, Г. Бенгтсон перенес все свое внимание на эллинистические монархии и Рим, исходя из того, что для Греции время полисов уже «окончательно миновало»[45]. Но ведь даже утерявшие политическую независимость многие греческие полисы сохранили или экономическое, или культурное значение. Сам Г. Бенгтсон вынужден признать важность второго фактора: обращаясь к изучению эллинистической культуры, он говорит о «мировом господстве греческой мысли»[46].
К тому же нельзя безоговорочно утверждать, что время полисов уже окончательно миновало. История таких полисов, как Родос[47] или Фасос[48] в III в. до н. э. или Коринф[49] во II в., показывает, сколь велика была жизнеспособность этих автаркичных государств, позволившая им достичь значительного благосостояния и политического значения в изучаемое время, несмотря на постоянную внешнюю угрозу. Даже в Афинах длительное политическое подчинение римским интересам[50] не полностью уничтожило все сферы полисной жизни — в области культуры они продолжали сохранять роль панэллинского центра науки и ревностно поддерживали свою монополию. Например, Афины очень долго не допускали в свои гимнасии иностранцев: неафиняне появились в эфебических надписях лишь после 119/8 г. М. И. Ростовцев объяснял это обстоятельство «национализмом» Афин[51]. Однако нам кажется, что здесь проявились заботы полиса о поддержании своей монополии в области образования. Ведь понятие «монополия» было сформулировано именно греками, так что афиняне вполне понимали важность своей позиции крупного научного центра.
Недостаточное внимание к греческой истории III — II вв. повлекло за собой искажение культурной истории Эллады. Мы имеем в виду весьма распространенное в историографии мнение, будто наука в эллинистическое время развивалась уже не в самой Греции, но образованными эллинами при дворах эллинистических монархов. Так, один из сторонников этой концепции безапелляционно заявляет, что политический упадок Эллады имел следствием снижение в ней умственной силы и оригинального творчества, что эллинистические культура, искусство и наука достигли своего наивысшего расцвета не в полисах, но при дворах монархов[52].
В пользу изложенного мнения часто приводится тот аргумент, что сама организация культурной жизни получила в эллинистических монархиях столь широкий размах, который был невозможен ранее в политически обособленных полисах[53].
Изложенные взгляды представляются нам глубоко ошибочными. Конечно, материальные ресурсы Птолемеев или Атталидов были много больше[54], чем, например, средства Феофраста, возглавлявшего Ликей в Афинах в течение 36 лет после смерти Аристотеля в 322 г.
