бы Протагора, который лично участвовал в организации Фурий, помогая Афинам создать там демократический полис. Глубоко анализируя современную ему государственную практику, Протагор разработал ряд важных законов для Фурий, которые должны были гарантировать силу и сохранность демократических установлений в этом полисе Южной Италии.
Работавший во второй половине V в. в Пирее, Фуриях и на Родосе архитектор Гипподам составил проект наилучшего государственного управления. О нем говорит Аристотель, подчеркивая, что Гипподам был первым частным гражданином, не магистратом, который создал свою теорию лучшего полисного устройства (Pol., II, 5, 1, 1268).
Политические учения о государстве и гражданстве, разработанные Сократом, Платоном и Аристотелем, ярко свидетельствуют об огромном внимании греческой науки IV в. к проблемам построения и существования рабовладельческого государства, будь то аристократическая или демократическая республика. Эти традиции прослеживаются в общественно-политических работах ученых III — II вв. и в их практической деятельности.
Упомянем фундаментальный труд Феофраста о том, «Как наилучшим образом устроить государство» — «Πώς πόλεις άρΐ3:? αν διοΐκοΐντο», отрывки которого были найдены в начале 1930-х годов. В сохранившихся на двух листках приблизительно 280 коротких строках речь идет о тех требованиях, которым должны удовлетворять управлявшие полисом магистраты[37]. Феофраст пишет не только о знаниях и профессиональных навыках государственных чиновников, но и о тех высоких моральных качествах, которыми должно обладать лицо, облеченное государственной властью в полисе.
В повседневной политической жизни в борьбу между демократией и олигархическими группами гражданства вовлекалось, как и в предшествующие столетия, большое число лиц интеллигентных профессий. Но в исследуемое время появилось еще одно течение в идеологических воззрениях образованного эллинства. Оно было обусловлено тем, что в эллинистической Греции существовала прослойка работников умственного труда, находившихся в рабском состоянии. Раб-интеллигент относился безразлично к разногласиям между демократией и олигархией внутри свободного населения. Мысли этой группы интеллигенции были направлены на уничтожение общественных институтов, узаконивших бесправие рабов. Поэтому политические взгляды образованных рабов объединяли их с другими группами порабощенных тружеников и с обездоленной, беднейшей частью свободного населения. Действительно, в истории социальных взрывов изучаемого времени роль выходцев из рабской интеллигенции была довольно заметной.
Некоторые данные источников позволяют заключить, что среди интеллигенции, выступавшей на стороне активно протестовавших сил, встречались выдающиеся умы.
Уместно вспомнить рассказ Полибия (XIII, 7) о машине, которая применялась тираном Набидом (207—192) для умерщвления богатых граждан, отказывавшихся давать ему деньги. Это был автомат (εΐδωλον) в виде женщины. Полибий даже высказывает сомнение, можно ли называть его машиной. Судя по описанию, «идол» самостоятельно передвигался и с помощью особого устройства душил жертву в своих объятиях. Создание такого автомата было, несомненно, делом рук выдающегося механика, работавшего в Спарте в годы правления Набида. Этот неизвестный конструктор, очевидно, хорошо знал труды Архимеда и других современных ему ученых, разрабатывавших идею автоматических механизмов. Конечно, рассказ аркадца Полибия отражает его крайне враждебное отношение к Набиду. Но в основе этой традиции могли лежать действительные сведения о применении какого-то особого устройства для казни политических противников тирана Спарты. Так как знаменитый мегалополит счел необходимым ввести в свою историю этот эпизод, относящийся к годам его молодости, то мы склонны видеть в данном свидетельстве отзвуки предания об одной из форм конкретного участия интеллигенции в сложной социальной борьбе в Пелопоннесе на рубеже III и II вв.
Напряжение социальных отношений в стране резко возрастало, как только в судьбы греков вмешивалась та или иная чужеземная сила. А это означало, что все более широкие пласты образованного эллинства включались в важнейшие военно-социальные события. Но обострялись не только социальные конфликты.
В духовной жизни страны, теснимой со всех сторон более сильными противниками, теперь появились новые проблемы. Катастрофическое положение федеративной Греции, которую опустошали мощные военные армии и флоты различных неприятелей (напомним, что и эллинистические монархии, и Рим были централизованными государствами, что во много раз утяжеляло силу их ударов как военных, так и дипломатических), поставило со всей остротой вопрос о существовании эллинского народа. Междоусобицы больше уже не являлись лишь внутренним делом эллинов — они ставили под угрозу существование всей Эллады, открывая путь к вторжению чужеземного завоевателя.
В этих чрезвычайно тяжелых политических условиях перед греками вставала задача защищать себя от иноземцев. И здесь следует выделить два аспекта, как нам кажется, тесно связанных между собой, — политический и этнический.
Длительная государственная жизнь Эллады позволила выработать стройную политическую этику. Ее основным положением было понятие об автономном и автаркичном (самоуправляющемся) полисе, свободные граждане которого повинуются законам. Разумное понимание законов, определяющих и обеспечивающих существование гражданина и полиса, было одним из требований греческой философии.
Сократ, критически относившийся ко многим установлениям Афин, настаивал на необходимости повиноваться государственным законам, даже в тот самый день, когда он по приговору суда должен был выпить чашу с ядом. Теории Аристотеля, создавшего учение о естественном возникновении государства и о том, что человек, пренебрегающий законами и правом, является наихудшим существом (Pol., I, 2, 1253 a1 — а35), во многом способствовали тому, что греки утвердились в мысли о превосходстве их республиканского государственного строя над монархическими системами варварских государств. Отсюда же выросло убеждение в особенных качествах народа эллинов, подкрепляемое сравнением сложной и утонченной греческой культуры с культурой соседних стран. Нет нужды приводить многочисленные данные источников о распространенности этого мнения в Греции. Даже Полибий, столь усердно хваливший римлян и обличавший многие недостатки эллинов (особенно сторонников этолян), не мог не отметить огромное отличие эллинов от прочих людей (V, 90, 8).
Поражения, которые терпели на полях сражений отдельные полисы или их союзы, воспринимались как гибельные для свободы эллинов, а вместе с тем и для всей Эллады. Это должно было вызвать протест самых различных кругов населения страны и, как естественное следствие, подъем этнического самосознания всего народа. Данное явление уже было отмечено исследователями, изучавшими различные его аспекты. Яркие страницы посвятил эллинскому единству Μ. И. Ростовцев[38], отметивший, что оно явилось органическим развитием греческой жизни и мысли в эллинистический период. При этом, одним из наиболее важных способствующих факторов Μ. И. Ростовцев называет «мобильность греков». В этом с ним согласиться невозможно — дело не в мобильности. Главной причиной стремительного осознания эллинской общности в III—II вв. была, несомненно, постоянная военная угроза, обострившая чувство этноса в различных землях Греции.
Естественно, что стремление защищать эллинство проявилось и в особой заботе о сохранении эллинской культуры. Выполнение этой задачи ложилось в первую очередь на людей умственного труда.
Следует сразу напомнить, что идеи общности эллинства уже давно развивались в научной литературе греков. Уже Фукидид в первой книге своего труда четко сформулировал мысль
