Джульетта слышала музыку впервые. И понятия не имела, о чем идет речь в этой сцене. Но ей казалось, что драма, разыгрываемая у нее перед глазами, выросла непосредственно из музыки, которая и писалась именно об этом. Скрипка и бандонион словно подогревали друг друга, напряжение достигло невероятного накала: оба инструмента звучали все громче, пока скрипка вдруг не одержала победу — на невероятном фортиссимо мелодия бандониона резко закончилась и, вспыхнув еще несколько раз, оборвалась окончательно. Старший танцор упал на колени, воздев руки в мольбе. Теперь звучала только скрипка. Холодная безжалостная мелодия, отчего-то пробуждавшая мысль о змее, заполнила пространство и, заглушая последние стоны бандониона, словно добила умирающего: несколько молниеносных ударов, и молодой танцор в ярости вонзил кинжал в грудь противнику одновременно с финальным аккордом.
По спине побежали мурашки.
Несколько секунд ничего не происходило. Оба, тяжело дыша, в изнеможении лежали на полу. Потом раздался щелчок и, словно по мановению волшебной палочки, погас красный огонек в видеокамере. В верхнем ярусе послышались шаги, и Джульетта услышала голос:
— Vaya. Bien 19.
Молодой танцор встал и показал невидимому человеку поднятый вверх большой палец. Потом пошел прямиком к Джульетте, подхватив на ходу платок, сброшенный сверху, с балкона, вытер им пот со лба и обвязал вокруг головы. Джульетта встала. Он остановился перед ней. Он вовсе не был таким миниатюрным и тонким, как ей показалось сначала. Должно быть, второй — настоящий богатырь.
— Hola, — сказал он, — vos sos de la tele? 20
— Простите, я не говорю по-испански.
— Ага. Значит, не с телевидения. Тем лучше.
Он улыбнулся во весь рот самоуверенной улыбкой человека, знающего, что у него безукоризненные зубы.
— Я? Телевидение? Нет-нет! — Она застенчиво улыбнулась. Что с ней такое? Почему просто не объяснить ему, зачем она пришла? Ей захотелось смахнуть волосы со лба, хотя они были схвачены узлом на затылке, и это не имело никакого смысла. Она попыталась что-то сказать, невольно продолжая разглядывать его во все глаза. Но ничего не вышло. Почему-то она не чувствовала расстояния, отделявшего от нее этого чужого человека. Встревоженный внутренний голос забил тревогу: «Немедленно беги! Сейчас же!» Но бежать она тоже не могла.
— Простите, что я так бесцеремонно вломилась…
Он остановил ее, подняв ладонь.
— Дамиан Альсина, — сказал он, протягивая руку.
— Меня зовут Джульетта, — быстро представилась она, — Джульетта Баттин. Я танцую в Государственном оперном театре. Валери, коллега, сказала мне, что вы репетируете танго…
Он мягко взял ее за руку и повел в зал. Джульетта чувствовала рядом его разгоряченное тело. Он неотрывно смотрел на нее, хотя она старательно отводила взгляд. Второй танцор, все еще лежавший на полу, быстро поднялся и теперь тоже смотрел на них.
— …а поскольку мы собираемся ставить балет на музыку танго, я подумала, что было бы, наверное, неплохо…
— …посмотреть, как танцуют аргентинское танго. Очень хорошая идея. Лутц. Позвольте представить: Sefiorita Giulietta, bailarina clasica. Senor Lutz 21.
Потом он улыбнулся, и у нее не осталось сомнений: он прекрасно знает, какое впечатление произвел на нее. Она протянула руку другому танцору.
— Привет, — сказал тот не слишком дружелюбно, хотя и без всякой враждебности. Больше он не произнес ни слова, глядя на нее с некоторым удивлением. Он был действительно высок. Метр девяносто как минимум.
— А там наверху — наш осветитель, Чарли.
Тот, скрестив руки, перегнулся через перила и равнодушно кивнул.
— Ну что, танцуем снова или перерыв? — спросил он.
— Думаю, мне лучше подождать, пока вы закончите, — неуверенно вымолвила Джульетта. — Я ни в коем случае не хотела бы вам мешать.
Мужчина по имени Лутц уселся на один из стульев и натянул шерстяной пуловер.
— Значит, ты тоже делаешь номер с танго. Тогда мы конкуренты, — сказал Дамиан. — Это интересно. Побудь здесь еще немного, мы просмотрим видеозапись, а потом ты расскажешь мне о танго в оперном театре, договорились? Лутц, ты идешь наверх?
Не дожидаясь ответа, он развернулся, подошел к видеокамере и вытащил пленку. Потом направился к лестнице на балкон и скрылся из поля зрения Джульетты.
Джульетта в нерешительности осталась на месте. Этот Дамиан прекрасно говорит по-немецки, хотя и с небольшим акцентом. Наверное, уже какое-то время живет в Германии.
Лутц встал и вытер лицо.
— Ты танцуешь в группе или соло? — сухо спросил он.
— Пока только в группе, — пояснила она, не желая особенно приукрашивать истинное положение вещей. — Вообще-то я даже не постоянный член труппы. Я на стажировке, но иногда выхожу на замену. Вот и все.
Теперь он улыбнулся.
— Да я вовсе не об этом. Просто тоже когда-то танцевал в Государственном оперном театре. У вас новая директриса, не так ли?
Джульетта кивнула.
— А когда ты танцевал там?
— Довольно давно, да и не слишком долго. Я жертва воссоединения.
Он провел пальцем по горлу.
— Хотя на самом деле мне это не больно-то подходило — танцевать принцев, поддерживать нимф и все такое. Не мое. Одно только могу сказать: танго и балет объединить невозможно — ничего из этого не получится. Что собираетесь ставить?
— Джон Бекман. «Танго-сюита». Но не в Государственном театре. В Театре немецкой оперы.
Он поднял брови.
— Я слышал об этой вещи, но ни разу не видел.
— А вы сейчас танцевали… танго?
— Разные люди ответили бы по-разному.
— Но хотя бы музыка — танго?
— И на этот счет есть разные мнения. Дамиан расскажет лучше, чем я.
— Как называется эта вещь?
— Музыка, под которую мы танцевали, или вся опера?
— Опера?
— Ну да, Дамиан называет ее опереттой. Маленькая опера. Это был отрывок. Музыка называется Escualo. Автор — Пьяццола 22. Ты знаешь испанский?
Джульетта покачала головой.
— О чем ты думала, слушая эту музыку? — спросил он.
— О шершнях, — не задумываясь ответила она.
— Совсем не плохо, — согласился Лутц.
— А что такое Escualo?
— Акула, — ответил он. — Мне нужно наверх. До скорого.
Проводив его взглядом, пока он шел через зал, она села.
Потом подняла глаза к балкону. Увидела спину Чарли, склонившегося над каким-то аппаратом. Рядом с ним опирался о перила Дамиан, глядя вниз, на нее. Встретившись с ней взглядом, он скрестил руки, не меняя выражения лица. Джульетта почему-то не сомневалась, что все это время он наблюдал за ней, и только когда появился Лутц, повернулся к нему.
Джульетта встала, медленно подошла к столику, на котором сидела сначала. Взяла свою сумку и вышла в фойе. Быстрым шагом пересекла его и вдруг побежала: вниз по лестнице, через двор, до самой Розенталерштрассе, остановила там первое же такси и прыгнула внутрь. Обычно днем она не пользовалась такси. Но сейчас вдруг захотела почувствовать себя в безопасности. Казалось, она переплывает озеро или море, из глубины которого в любой момент может всплыть нечто неведомое и схватить ее.
Хуже всего было то, что сама она не могла дождаться, когда это наконец произойдет.
4
Вопрос, что она предпочитает на ужин, говядину или цыпленка, вывел ее из задумчивости. Она выбрала курицу, хотя еще не чувствовала голода. Когда алюминиевая плошка с заказанной едой оказалась перед ней на столике, аппетит улетучился совершенно, и она ограничилась лишь небольшим кусочком хлеба с маслом и солью. Потом попробовала «фруктовый салат» — смесь неведомых корешков желтого и оранжевого цвета в сладком студенистом соусе. Осилив всего три ложки, она с отвращением накрыла поднос развернутой салфеткой и заказала томатный сок.
Снаружи было еще светло, хотя ее часы показывали девять вечера. Маленький самолетик на экране только что пролетел Иберийский полуостров и готовился углубиться в Атлантический океан. Джульетта попыталась представить, как растягивается время, когда летишь на запад. Строго говоря, никогда нельзя утверждать, что стрелки показывают точное время — ведь за каждые два-три часа полета время уходит на час назад. Она смутно припоминала взаимосвязь между временем и скоростью: время течет тем медленнее, чем быстрее движется в пространстве воспринимающий его человек, и значит, если двигаться достаточно быстро, то теоретически можно оказаться и в прошлом.
А именно этого ей и хотелось сейчас больше всего на свете: закрыть глаза, пролетая сквозь мерцающее ускоряющееся пространство, и вернуться в тот день, 24 сентября. Вот она вышла из такси на Гзовскиштрассе, где находится ее дом, поднялась по лестнице, вошла в квартиру, бросила в угол сумку и включила на полную громкость «You've got the power» 23. Пошла в ванную, стянула джинсы, пуловер, майку и приняла горячий душ. Потом в тренировочных штанах и футболке, с мокрыми волосами танцевала босиком в гостиной, нажав на проигрывателе кнопку повтора, потом выудила из керамической вазы возле дивана киви, очистила его и, громко подпевая, уселась в кухонном уголке на стул. Ей хотелось с кем-нибудь поболтать, но, позвонив по трем номерам, она каждый раз нарывалась на автоответчик. Хотя и сама толком не понимала, почему ее так тянуло позвонить подругам. Да нет же, совсем не тянуло. Лучше куда-нибудь сходить, встретиться с Арией или Ксенией где-нибудь в кафе, выпить вина и танцевать до полного изнеможения. Она упала на диван, зажав между плечом и ухом трубку мобильного, а половинку киви — во рту, держа в левой руке журнал-афишу. На мобильном у Ксении тоже был включен автоответчик. Ария, ее старая подруга из Целендорфа, работавшая теперь в Министерстве печати и часто сопровождавшая зарубежных гостей, сняла трубку.
