– Я выражаю свою грусть, Ким Лим! – крикнула Агата в вечернюю тьму, и во все стороны полетели кусочки картофеля.
Потом она вернулась в дом, захлопнула за собой дверь и заперла ее на ключ. Заперла и заднюю дверь, заперла и окна. Затем опустила шторы.
– Я включаю телевизор! – закричала Агата и так и поступила.
Телевизор отбросил на стены дрожащие тени. Агата сделала звук громче настолько, насколько было возможно. Комнату наполнило шуршание помех.
Агата притащила к окну стул и села, подавшись вперед. Отдернула штору и взглянула на улицу.
– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш, – шипел за спиной телевизор.
На небе всходило солнце.
– Жду не дождусь увидеть их физиономии! – прокричала Агата.
От крика ей стало легче.
* * *
С того вечера минуло семь лет, а Агата так ни разу и не покинула свой дом. Она не поливала цветы, не убирала во дворе и не ждала автобус. Не открывала входную дверь и не поднимала шторы, не слушала радио и не читала газет. Она не выключала телевизор, и теперь не сомневалась только в одном – в его шипении.
За семь лет непрочитанные письма наводнили ее прихожую. Весь путь из спальни в гостиную она теперь преодолевала так, будто переходила вброд реку.
– Думаете, раз вы знаете мое имя, значит, я вам чем-то обязана? – кричала она на письма.
При каждом шаге они словно огрызались на ее пятки.
По понедельникам продавщица из магазина неподалеку оставляла у Агаты под окном коробку с продуктами. Раз в две недели почтальон забирал у нее с порога деньги на оплату счетов и бросал новые письма в почтовое окошко.
Деньги Агата клала в конверт, на котором писала: «ВОТ, ВОЗЬМИТЕ!» Конверт этот она потом подсовывала под дверь.
Газон поник, выцвел, покрылся пылью и зарос сорняками. Дом так опутал плющ, что Агата, открыв свое наблюдательное окошко, была вынуждена вырезать в плюще дыру. Она не знала, что творится в мире, но что творится у нее на улице, знать хотела.
Тело ее стало бесформенным и старческим, и отличить одну его часть от другой было затруднительно.
На подбородке у Агаты выросли длинные вьющиеся волоски. Она упорно их выдирала, но они вырастали вновь, будто по какому-то божественному замыслу.
Агата начала носить солнечные очки с темно-коричневыми стеклами. Она надевала их, когда просыпалась, и снимала, когда ложилась спать. Коричневый цвет смягчал окружающий мир, делал его красивым и неспешным.
Один день из жизни Агаты Панты
6:00. Просыпается без будильника. Не открывая глаз, надевает коричневые очки. Смотрит на настенные часы. Ободряюще кивает. Идет в ванную, двигаясь в такт их тиканью. Осторожно обходит тапочки мужа, которые лежат здесь с его смерти.
6:05 – 6:45. Садится на Стул Неверия и измеряет упругость щек, расстояние от груди до живота, трясучесть кожи на руках. Считает «чужеродные» волосинки, старые морщины и новые морщины. Записывает показатели в «Книгу Старости», поглядывая в зеркало и объявляя каждое свое действие вслух.
– Замеряю трясучесть кожи на руках! – кричит она, размахивая рукой и глядя на свое отражение. – Хуже, чем вчера! Как всегда!
6:46. Позволяет себе один раз очень-очень печально вздохнуть.
6:47. Идет в душ. Кричит:
– Я моюсь!
В душе ничего больше не говорит.
7:06. Одевается в один из четырех своих коричневых костюмов.
– Колготки! – кричит она, натягивая их до пупка. – Юбка! Блузка! Туфли!
7:13. Готовит на завтрак яичницу с беконом и поджаренным цельнозерновым хлебом.
7:21. Садится на Стул Дегустации. Режет свой завтрак на маленькие квадратики и проглатывает их один за другим, то и дело выкрикивая:
– Ем бекон!
7:43. Садится на Стул Созерцания. Держится за колени и наблюдает за улицей через дыру в плюще.
– Слишком конопатый! – кричит она на прохожих, вскакивая со стула и тыча в них пальцем. – Слишком азиатский! Слишком лысый! Подтяни штаны! Дурацкие туфли! Слишком много заколок! Тонкие губы! Слишком фиолетовый костюм! Острый нос! Лицо кривое! Острые коленки!
Иногда оскорбления сыплются и в адрес соседских дворов…
– Кусты подстригите! Слишком много цветов! Кривой ящик!
…и даже птиц:
– Слишком веселые! Мало ног!
Слова отскакивают от стен комнаты, становятся все громче и громче. Напоследок Агата выкрикивает одно общее оскорбление, которое, как ей кажется, никогда не производит желаемого впечатления:
– Человечество обречено!
12:15. Обессиленной грудой падает на стул.
12:16. Позволяет себе передохнуть.
12:18. Ланч. Ест сандвич. Режет его не квадратиками, а длинными полосками.
– Разнообразие очень важно! – кричит она и подносит одну полоску ко рту. – Если, конечно, хочешь остаться в своем уме!
12:47. Дневное чаепитие. Чашечка чая с печеньем. Садится в прихожей на Стул Возмущения. Глядит на коричневую стену и кричит:
– Громкие газонокосилки! Горластые соседи!
А иногда, когда в голову больше ничего не приходит…
– Коричневые стены!
Ей нравится возмущаться, потому что в такие секунды она чувствует необъяснимое оживление.
– Мне нравится это чувство! – заявляет Агата стене.
13:32. Прибирается дома…
– Чищу вешалки! Полирую лампочки!
15:27. Садится на Стул Несогласия в гостиной и пишет несколько новых жалоб. Кладет их в коробку, подписанную: «РАЗОСЛАТЬ ПОТОМ». Несколько раз подчеркивает слово «потом», хотя когда это – «потом» – не знает.
16:29. Делает одно из двух: сидит на Стуле Невидимости (закрывает глаза и слушает шипение телевизора) или, гораздо чаще, сидит на Стуле Разочарования и смотрит на тапочки мужа.
17:03. Ужин. Как всегда, жаркое. Поливает мясо, картошку и брокколи мясным соусом.
18:16. Сидит на Стуле Непринужденности. Выпивает чашку горячего супа и смотрит помехи в телевизоре.
20:00. Снимает всю одежду. Туфли! Блузка! Колготки! Аккуратно их вешает.
20:06. Сидит на Стуле Неверия и смотрит на себя в зеркало.
20:12. Надевает ночную сорочку и выключает свет.
Только в темноте Агата снимает свои коричневые очки. Но даже в кровати она укрывается с головой одеялом и крепко зажмуривается. В такие секунды мир будто слишком близко над ней нависает.
И в те спокойные мгновения между сном и явью, когда сознание еще не спит, но уже не бодрствует, примерно в полдесятого – Агата позволяет себе почувствовать одиночество.
Но сегодня в 10:36 все изменилось
6:00. Проснулась. Нащупала свои коричневые очки.
6:05 – 6:45. Сидела на Стуле Неверия, крича:
– Считаю морщины! Вот этой на колене раньше не было!
Записала в свою книгу: «Новая «колинка» – в графе «Количество морщин».
6:47. Зашла в душ:
– Включаю воду!
7:06. – Колготки! Юбка! Блузка! Туфли!
7:22. – Ем яичницу!
7:56. Села на Стул Созерцания.
– Машина в неположенном месте!
8:30. – Цветы не растут!
9:16. – Грязный тротуар!
10:12. – Шлем – это не украшение!
10:36. Мимо медленно проехала полицейская машина.
– Такого раньше не было! – заметила Агата.
10:42. Та же полицейская машина проехала в обратную сторону.
– Такого тоже!
10:47. По улице пробежала маленькая девочка с кудрявыми рыжими волосами. Открыв ворота, она забежала к Агате во двор и спряталась за оградой.
– Чего? – крикнула Агата.
10:48. Мимо вновь проехала полицейская машина. Девочка опустила голову, прижалась к кирпичной стене и посмотрела на Агату.
– Чего? – закричала Агата.
10:49. Девочка выглянула из-за ограды и оглядела улицу. Потом снова посмотрела на Агату, покинула двор, перешла дорогу и двинулась по дорожке к дому напротив. Девочка подергала ручку двери, достала из-под коврика ключ, опять оглядела улицу и скрылась в доме.
10:50. – Чего? – крикнула Агата.
Она следила за этим домом. Три месяца назад она видела, как к нему подъехала «скорая» с выключенной мигалкой. Из дома вынесли носилки, накрытые белой простыней, и под ней Агата различила очертания человека. Вскоре к тому дому потянулась вся улица: соседи несли свою жалостливую еду, и на лбах у них было написано: «Как же хорошо, что это случилось не с нами!»
Позже она видела, как вереница машин привозит к дому цветы. Видела, как мать тает на глазах.
– Поешьте то, что вам принесли! – как-то раз крикнула ей Агата.
Она видела девочку. Та была совсем еще ребенком.
– Я не буду вам докучать! – сидя на Стуле Созерцания, заявила Агата. – Так вам будет лучше! – Она скрестила руки на груди. – Уж поверьте!
Поэтому, увидев девочку снова, Агата вспомнила, что отец ее мертв, а мать уехала. Агата видела ту два дня назад: смотрела ей прямо в глаза через дыру в плюще и оконное стекло. Видела, как она кладет в багажник чемодан. Видела в ее глазах что-то, похожее на мольбу. Будто они спрашивали: «Разве можно состариться и не впустить печаль в свою жизнь?..»
