Который и изящен, и уродлив:
"Гомосексуализм", и прошептала:
"Что я вошла, игрок, в твоё нутро – блеф,
Ибо я тут же потом твоим стала.
Ты без меня брести будешь устало
И да пожрёт в пути тебя пророк-лев -
Рука его тебя уже достала!"
Здесь есть тайносказание. Некрозу
Предать меня и прежде чем во аде
Труп потопить, увидеть дали розу
Ликторы бога мне за к "Илиаде"
Любовь и к "Одиссее". Роза эта -
И мрак теперь и царство для поэта.
3
Мужчине розу женщина дала,
А не наоборот, как цветок зла.
Отважились на ложь последней встречи,
И что рука искала, то нашла.
О новой лжи не может быть и речи.
Стать одиноким – ты мне не перечи! -
Я должен, чтобы соль в меня вошла,
Как в рыбу, но есть к соли предобречь и
Любовь была, да только вся прошла.
Я больше не прошу, чтоб ты пришла.
Претит мне самый вкус небезупречи.
"Вновь лгать вдвоём? Да ты с ума сошла!"
Способен кто к такой самоотречи?
Надежда вся – на Старого Козла.
СОН
Сон: в пустынной местности Ирана
Башня без дверей стоит, без окон,
Вход подземный вверх ведёт, что рано
Или поздно замечаешь. Кокон
Каменный таков, что нет тарана
На него – мощна стена! Восток, он
Мудр, и башне не нужна охрана.
Только ставит на смертельный кто кон
Жизнь свою, ища вход в башню эту
Под землёй, что отдана поэту,
На меня похожему? Он пишет
О другом поэте, тоже в башне,
Тот – о третьем, энный же – об аж не
Весть каком по счёту. Бог их слышит.
НА ПОЛУЧЕНИЕ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
1
Циклопия Брокгауза обширна.
А буквы пропечатаны как жирно!
Ряды многих томов и том отдельный
Для атласов, чтоб время не транжирно,
Двойник мой, тратил ты, как мот бездельный.
Нечего делать? Скука? Совет дельный:
Брокгауза открой. Не дебоширно
Напейся, алкоголик беспредельный!
Автобус зарулил уже в пакгауз
И на сиденья грузится Брокгауз.
"Закон распределенья вероятий
И плотность их открыл Ганс Фридрих Гаусс", -
Читаю не без еров текст и ятей.
Есть время уклоняться от объятий…
2
Вся набожность Германии. Все нео-
Платоники с агностиками. Первый
Адам и Адам Бременский. Опер вый
Птенцов и флора острова Борнео.
И тигр, и ад. Столбцы чёрного текста
Без опечаток с карт голубизною.
Да. Время – лабиринт, что глубиною
До тысяч эдак лет нисходит тех ста.
Смесь знаний, превышающая всё то,
Что знает человек отдельно взятый.
Ну-ка посмотрим, что про то да сё-то
Поведал ум немецкий непредвзятый!
Бодрствований ночных и сумма бдений,
Это глаза, своё что отслужили,
И руки, что том снятый отложили.
Привычки живы и без соблюдений…
Сомнительная тьма слепого это
Да стены, что становятся длиннее
И вдаль уходят… Слепоты темнее
Какая тьма? Свети в ней, ум поэта!
Но есть также и новые привычки
К привычке старой – дому. Притяженье
Вещей, чьё на местах их положенье
Подобно слову, взятому в кавычки.
Любовь вещей таинственна: не знают
О нас они, да и о себе тоже.
Ну что ж, Борхес, с печалью подытожи:
И книги о тебе не вспоминают…
ТОТ
О дни, преподнесённые в дар скуке,
И годы, посвящённые безделью!
И не живую воду я в скудель лью,
А разливаю мёртвую в докуке.
Зарёкся биографию поэта,
Созвездья над которым из другого
Календаря астрального, нагого
Я вспоминать. Снят Агнец с силуэта.
Ады и звёзды дали ему тело,
Которое не оставляет сына.
Коль выстоишь, то судные весы на.
Над Шивой поглумятся оголтело…
И слепота, а мрак – это застенок,
И старость, утро смерти. Пресловутость
Зовущаяся славой. Назовут ость
Стернёй: не золотист уже оттенок…
Новую Тантру ткать – десятисложник
Разматывать. Кружится мотовило…
В руку твою войдёт само то вило,
Если ты – Шива, а не мужеложник.
Любовь к эенциклопедиям и картам,
Тонка чья каллиграфия: слоновой
Цвет кости с бирюзой… Книгою новой
Свод атласов пахнул – сгинул Икар там…
Недуг есть – по латыни ностальгия.
Виденья Эдинбурга и Женевы…
Медаль, что шоколадна, из фольги я
Не нацеплю. Святого града вне вы.
Имён и дат забвенье. Культ Востока,
Который многолик и чьи народы
Не все культ этот чтут в роды и роды.
К основе поперечна нить утока…
Это закат мерцающей надежды.
Это этимологии обуза…
Свежи лобзанья мякоть как арбуза
И ярки разноцветные одежды.
Железо и силлабика саксонца,
Луна, что нас всё время удивляет,
И этот Буэнос-Айрес, ослепляет
Во снах который, снова полный солнца.
Вкус винограда и воды, какао
И мексиканской сласти. Звон монеты,
Песок мгновений… Как подобен мне ты,
Туземец дикий с острова Макао!
И вечер, что подобен стольким прочим,
Смиряется, стихам моим покорен,
А к старости песчинок ток ускорен…
Ученье мы своё не опорочим!
ТРЕТИЙ
Он, третий, со мной ночью повстречался,
Не меньше Аристотеля таинственный,
Ум логикой, как тело, накачался,
А образ жизни третий вёл воинственный.
Была суббота. Ночь полна народа.
Как первого не мнил, ни как четвёртого
Я третьего. "Мы все его и рода" -
Кто так сказал про через сито тёртого?
Не знаю, повстречались ли мы взглядом,
Он ехал в Парагвай, а я так в Кордову,
Но точно помню, что мы были рядом.
Катушку покупал он там битфордову.
Его почти что выдумал я этим
Набором слов, не знает его имени
Никто почти… Фонариком посветим,
Не доит ли коровьего он вымени?
Я знаю его вкус и предпочтенья.
Я вижу его луносозерцания…
Пока я не вхожу в круг его чтенья,
Запрещены в России прорицания.
Он не умрёт. Нет, это невозможно.
Читая строки эти, догадается
Неужто Мир, что я в нём беспоможно
Жду, когда он без Бога настрадается.
В таинственном грядущем мы могли бы
Друзьями стать, однако и соперниками.
Под полною луной часами глыбы
Люблю с ним созерцать зрачками-вперниками.
То, что я совершил, непоправимо.
Связь моя с ним теперь неотчуждаемая,
А время мчится неостановимо,
Всё ближе цифра самоподтверждаемая.
На книгу Тысячи и Одной Ночи
Третьего жизнь похожа повседневная.
Стихи читая, щурит ли он очи?
Звучит ли в его чтенье нотка гневная?
Ни одного поступка нет на свете,
Который не был бы еврейской рыбою.
В великом Третий Ангельском Совете
Боднул Второго с нежною улыбою!
Ни одного такого нет деянья,
Которое не стало б первым в серии
Ему подобных. Ангел воздаянья
За зло и за добро стоит в придверии.
И почему, вздохну я, мрак со тьмою
Не скроют эти строки бесполезные?
Когда слезами счастья я омою
Эти глаза свои, уже бесслезные?
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
По ту сторону двери человек
Испорченность свою опять сугубит
И вопреки молитве душу губит
Странному Богу, жарптицеловек,
Единому в трёх лицах. Краток век
Того, камнями кто в людском кругу бит,
И со Христом кто чашу не пригубит,
Увидит ад из-под закрытых век.
Ты этот грешник, сын мой. Что, страшна, да
Смерть мёртвому? Червивых нам не надо
В корзине смокв. Забвенье навсегда…
Чувственное животное! Грешна да
Не так же как твоя, злая менада,
Душа Денницы. Ждать Его – когда?
ДЕЛАТЕЛЬ
Река и Гераклитово мы время.
В его неосязаемом теченье
Львы отразились и холмы – влеченье
Напечатлений для реки – не бремя…
Плачевная любовь, пепел услады,
Злокозненность несбыточной надежды,
Названия империй, без одежды
Чьи статуи. Ни Рима, ни Эллады…
Римлянина гекзаметры и грека.
Хмурое море под рассвета мощью…
Они страдали бледною немощью,
Которая есть срам для имярека…
И сон, в котором – смерти предвкушенье.
Оружие и воин. Монументы…
За пышные свободы те моменты
Сурова кара – языка лишенье.
Два Януса лица, что друг о друге
Не знают ничего, и лабиринты
На шахматной доске ходов… Низрин ты
Предчувствуешь с горы, плывущий в струге?
Рука кровавой Макбет, что способна
Цвет моря изменить и труд секретный
Часов во мраке… Бомба? – Да. Конкретный
Ответ. "Бэби" вполне боеспособна.
Непрекращающееся смотренье
Зеркал друг в друга – их никто не видит…
Язык английский Дух возненавидит
И выскажет к нему своё презренье.
Клинка сталь и готическая буква.
Брусок серы в шкафу… Металлозвонный
Язык бессонниц… Кал неблаговонный
Ноздрям их вожделен, иже испуква.
Могущественные авроры, но и
