— Здравствуйте, Надежда Петровна! К вам можно?
— Заходи, заходи... Зачем спрашиваешь?
— Я на секунду... У вас бээфа нету?
— Чего, чего? — не поняла Надежда Петровна.
— Клея такого. В тюбике. Вазончик для цветов нашла. Битый. Хочу склеить.
— A-а... Нету такого. А ты возьми творог с нашатырным спиртом... Да я тебе сейчас сделаю. Ну-ка, неси свои черепки!
Надежде Петровне, как и ее мужу, было под пятьдесят, что в глазах Тони представлялось возрастом чрезвычайно почтенным, даже преклонным. Впрочем, Надежда Петровна выглядела старше своих лет. Она расплылась телом, у нее были толстые больные ноги, маленькие заплывшие глаза на добродушном лице и руки с короткими, распухшими от ревматизма пальцами. Этими руками Надежда Петровна не только в идеальном порядке содержала свою квартиру, но и без конца что-либо делала для заставы. Чинила прохудившееся обмундирование, учила повара вкусно готовить. Сейчас она шила накидки на солдатские подушки — купила, когда ездила в отпуск, недорогой хлопчатобумажный материал.
Надежда Петровна оставила шитье и развела клей, Тоня принесла черепки, которые тут же и были склеены. По мнению Тони ваза стала даже лучше, чем новая: благородный шов делал ее похожей на музейный экспонат, например, на греческую амфору, которую раскопали археологи и составили из множества кусочков.
— Сюда поставлю рябиновую ветку с ягодами, — сказала Тоня. — Или три цветка.
— А четыре не влезет? — спросила Надежда Петровна, добродушно посмеиваясь.
— Нет, три. Больше не надо.
У Стародубцевых вся квартира была в рукоделиях Надежды Петровны — бесчисленных вышивках, подушечках, салфетках, накидках, дорожках, ковриках. На стене висели такого же вида картинки — целующиеся голубки и две кошечки, нежно касающиеся носами друг друга.
Тоня решила, что свою квартиру она, конечно, уберет совсем иначе — строго, современно, никаких котиков и подушечек! Два-три пейзажа, которые нарисует Гоберидзе, на столе — японский букет из трех компонентов, несколько больших раковин и грубых, но красивых камней на книжной полке. Кстати, книжную полку тоже надо будет поставить не вдоль стены, а поперек. Недавно Тоня видела такую картинку в заграничном журнале, и ей понравилось.
— Чем кормить-то своего сегодня будешь? — спросила Надежда Петровна, отрывая Тоню от мыслей о квартире.
Обед Тоня готовила, то и дело поглядывая в поваренную книгу, которую привезла из Орла. Она долго листала ее, стараясь выбрать блюдо повкуснее из тех, что не надоели и что можно было приготовить из не очень богатого запаса продуктов. Вчера она получила их с продовольственного склада. Старшина Иван Иванович, гремя ключами, отпер большой висячий замок и растворил дверь. В нос ударил запах соленой рыбы, квашеной капусты, чудом уцелевшей еще с прошлого года, каких-то специй. Стародубцев отсчитал несколько банок консервов, отвесил крупы, муки, масла, после чего Тоня расписалась в ведомости. Сверх всего старшина дал изрядный кусок лосиного мяса, за которое уже не надо было расписываться, это был не предусмотренный порядком продовольственный паек, а некое дополнение к нему, такое же, как рыба или молоко от своих заставских коров.
Тоня решила угостить мужа клецками и голубцами, коронными блюдами, которыми ее мать всегда угощала дочку в первый день каникул. Она совсем отвыкла от плиты — ее надо было топить дровами, плита дымила...
Бочкарев несколько раз звонил ей, она стремглав бежала к трубке и слышала один и тот же вопрос, заданный вклюбленным голосом: «Ну, как ты там?» Она отвечала: «Все хорошо, Вася. Убираю квартиру». Или: «Все хорошо. Готовлю обед». Он говорил: «Смотри не переутомись... Ну, пока». Очевидно, в этот момент в канцелярию кто-нибудь входил, и Бочкарев поспешно клал трубку.
Из своего окна Тоня иногда видела мужа, когда он направлялся куда-то через двор или встречал у крыльца вернувшийся с границы наряд. Ей казалось забавным и в то же время нравилось, что все, кто служил на заставе, первыми приветствовали ее Васю и делали так, как он говорил. Это было непривычно и даже несколько возвышало ее самое в собственных глазах.
В половине второго у Тони было все готово, накрыт стол, и тарелки на нем стояли не казенные, а свои, от парадного сервиза, глубокие и мелкие. Тут же на столе в склеенной вазе красовалась большая рябиновая ветка с пурпурными листьями и тяжелой гроздью крупных красных ягод. Пахло голубцами, было слышно, как они тихонько кипели на плите. Клецки она решила опустить в бульон, как только увидит, что Бочкарев уже идет домой.
Без пяти два она подошла к окну и уже не отходила от него, глядя на дверь дома напротив. Там шла своя жизнь, в беседку возле крыльца забегали пограничники, торопливо курили и бросали окурки во вкопанную в землю бочку с водой. Несколько раз прошел туда-сюда старшина. «Спидола» то умолкала, то начинала петь с новой силой.
Бочкарева не было.
В половине третьего заскрипел зуммер, и Тоня подбежала к телефону.
— Тонечка, услышала она виноватый голос мужа.— Прости, пожалуйста, но я немного задержусь.
— Как же так... У меня все готово. Перестоится... — пробормотала в ответ Тоня.
— Ничего, съедим и перестоенное... Извини, пожалуйста... Очень занят.
Через полчаса он позвонил снова.
— Тонечка, ты не очень ругаешься?.. Я еще не освободился...
— А когда же? — спросила она упавшим голосом.
— Не знаю... Ты меня не жди, обедай сама. И не...
Тоня бросила трубку, побежала в спальню, уткнулась лицом в подушку и заплакала.
Кого пригласить на пир по случаю приезда Тони, у Бочкарева не было никаких сомнених. Он мог позвать только старшину с Надеждой Петровной да Невиномысского. Вообще вечеринки на заставах устраивались очень редко и не поощрялись начальством, которое почему-то не верило, что, собравшись вместе на какой-либо праздник, приглашенные ограничатся чаем или молочным коктейлем.
На самом же деле офицеры на заставах, как и все люди, поднимали рюмки на Новый год или за чье-нибудь здоровье.
Бочкарев рассказал Тоне, как к ним на Курилы прилетел в прошлом году корреспондент столичной газеты и привез в подарок бутылку кока-колы и как они втроем с начальником и корреспондентом, замкнувшись в канцелярии, быстро и без удовольствия опорожнили даже эту бутылку, спрятали посуду в сейф и пошли в столовую.
— Ни тебе аванса, ни пивной — трезвость, Тонечка, — продекламировал Бочкарев, весело усмехаясь.
— Значит, моя бутылка «Плиски» таки будет стоять нераспечатанная? — спросила Тоня.
— Ничего, геологи выпьют! — утешил ее Бочкарев.
— А ты совсем не будешь? — допытывалась она.
Он отделался шуткой.
— Ты представь: на заставе объявили боевую тревогу, а твой муженек лежит и даже «мама» выговорить не может.
— Но выходной тебе полагается? — наседала Тоня. — Когда ты можешь на весь день уйти с заставы, например в ресторан...
— Прекрасная идея, Тонечка! Твой приезд отметим в ресторане. Снимем банкетный зал... Официанты, метрдотель...
— Ты все смеешься!..
— А как же иначе? Смех помогает людям жить.
— Ну ладно... А может быть, пригласим еще Гоберидзе? — робко спросила Тоня.
— Нет, это совершенно невозможно! — возразил Бочкарев.
— Но ведь он вытащил меня из пещеры! — Тоня укоризненно посмотрела на мужа.
— Я понимаю, Тонечка... Но видишь ли... это... ну как бы тут выразиться поделикатнее, не принято, что ли. Не рекомендуется... Конечно, не будь я офицером, Вано был бы первым гостем после Кудринского.
— Даже опальный солдат Шевченко, которого считали политическим преступником, и тот запросто бывал у своего командира. Сидел и пил с ним чай. На веранде... А ты не можешь Пригласить человека, которому обязан!
— Не могу, Тонечка... Начальник отряда объявил ему благодарность. Это не мало.
Тоня вздохнула, и разговор прекратился.
...Гостей ждали к пяти часам. Хотели за ними послать моторную лодку, но не позволила погода — океан снова ходил ходуном — и геологи передали с проходившим мимо нарядом, что придут пешком.
В то утро Тоня примеряла платья, бегала советоваться к Надежде Петровне, но быстро убедилась, что вкусы у них совершенно разные, и надела мини-юбку, которую сшила перед отъездом на Камчатку, блузку и яркую японскую кофточку из тех, которые Бочкарев хранил для нее в шифоньере.
— Как я тебе нравлюсь? — спросила она у мужа.
— Очень... Но ради меня ты, между прочим, никогда так не прихорашивалась, — ответил он ревниво.
В отличие от мужа, который ни разу не пришел вовремя обедать, геологи появились ровно в пять, вместе с сигналом времени, о котором оповестила «Спидола» младшего лейтенанта.
— Вася, ты теперь видишь, у кого надо учиться точности? — нарочито громко спросила Тоня. Вместе с Бочкаревым она вышла на крыльцо встречать гостей.
