— О да! Конечно! Я и забыла! Только потом он всем встречным и поперечным рассказывал, что это мы заставили его подрабатывать там, а сами отнимали у него деньги! Джон, я схожу с ума, когда думаю о том, что он вытворит в следующий раз.
— Мы покажем его психологу и…
— Не думаю, что психолог что-то исправит в его мозгах. Просто он другой, Джон.
— Давай поговорим об этом в следующий раз. Я пытаюсь уснуть, если ты заметила.
— Мы должны принять решение, — сказала она, пытаясь найти в прикроватной тумбочке салфетку. — Мы должны что-то сделать.
— Что ж, давай вытащим его из постели, притащим на церковную паперть на Окленд-стрит и распнем твоими кухонными ножами. Обещаю залепить ему рот скотчем.
Она зло толкнула его рукой в темноте.
— Прекрати немедленно, Джон Эшли Периш! Мне не до шуток! Совсем не до шуток. Это не тебе приходится иметь с ним дело все 24 часа в сутки. Это не ты убираешь за ним всюду. Не ты вкручиваешь лампочки в подвале, разбитые им. Не ты цепенеешь всякий раз, когда он выходит из своей комнаты с явным намерением совершить пакость. Ты бормочешь что-то про психолога, с милой улыбкой спрашиваешь у него: как дела в школе, Виктор? — и убегаешь вечером в бар с Гарри и Ллойдом. Когда же нам говорить об этом, как не сейчас, Джон? Джон?
Муж не отзывался. «Я должен уснуть. Я должен уснуть», — мысленно твердил он, плотно сцепив зубы. Джон Периш, тридцативосьмилетний клерк в крупном рекламном агентстве и глава семейства, почти наяву видел, как опаздывает на паром, а потом застревает в пробке на Джексон-авеню. Позавчера он тоже опоздал из-за того, что вынужден был искать аптеку, а потом сидел в туалете, проклиная жену за прокисшие сливки в кофе. Но он со всей очевидностью понимал, что ему не укрыться за молчанием. Во всяком случае, ненадолго. С Белобрысой Проблемой придется что-то делать. Так или иначе. И со сливками, скорее всего, все было в порядке.
Дебора, к его облегчению, тоже замолчала. Всхлипывала, но молчала. Она думала о том, как ошиблась два года назад. Как жестоко ошиблась, из лучших, правда, побуждений.
Дебора Джон Периш, в девичестве Дебора Клейн, любила детей. Если у других девочек в колледже были весьма туманные представления о том, какая жизнь и карьера их ждет в большом мире, то Дебора на этот счет не имела никаких сомнений. В своих мечтах она видела дом с лужайкой и бассейном на заднем дворе, мужа, которого так приятно кормить по утрам свежеиспеченными французскими булочками с кофе, и детей. Много детей. Она была простой американской девушкой, немножко пухленькой, немножко своенравной, немножко наивной, иногда верившей демократам, а иногда республиканцам, привычно гордившейся своей страной и плохо представлявшей себе, где находится Россия, о которой твердила CNN. Но так случилось, что Россия сама пришла в ее дом.
Дебора точно помнила, как все начиналось. Это случилось в кабинете ее гинеколога, доктора Майера. Их с Джоном третьему ребенку Питеру исполнилось два года. Несмотря на горячее желание иметь четвертого, у них так ничего и не получилось. Тогда они решили задать вопрос своему врачу.
Доктор Майер назначил обследование и однажды пригласил их в свой офис. Увидев его печальное лицо, Дебора поняла, что новости их ждут неутешительные.
— Дебора, Джон, я не буду отнимать ни ваше, ни свое время. Деборе больше нельзя вынашивать и рожать детей. Есть некоторые патологии — незначительные в целом, но они могут повлиять на будущий плод. Это во-первых. Во-вторых, у вас, Дебора, я нахожу еще некоторые отклонения со стороны внутренних органов. Рекомендую пройти дополнительное обследование и курс лечения.
Когда человека лишают его мечты, как он должен себя чувствовать? Дебора почувствовала себя ограбленной. Но их священник, отец Харольд, сумел убедить ее в том, что, ропща на Божий порядок, она приближает себя к аду. В семье ее отца привыкли верить священникам, если те не хлестали по вечерам пиво в баре и не выступали за однополые браки. От того же священника она узнала о других детях, нуждавшихся в родительской ласке и заботе. А потом в дело вмешались эти вечные церковные дамы с сиреневыми волосами, непрестанно толкующие о славе Божией и незаметно вымогающие деньги «на бедных». Они с радостью впиваются в вас, если вы им это позволяете, и даже если вы верите, склоняют вас к еще большей вере.
И вот одна из этих дам несколько раз бывала с христианской миссией в далеких славянских странах. Она рассказывала о них, как рассказывал бы просвещенный римлянин о нравах покоренных варварских народов. Так Дебора Джон Периш узнала о бедных русских детях, покинутых живыми родителями. Она и раньше слышала, что таких детей усыновить легче, но теперь эта идея стала для нее поистине маниакальной. Бог посылал ей возможность пригреть сирого, обласкать убогого, накормить голодного, напоить страждущего, дать приют неимущему. Дама с сиреневыми волосами показала десятки фотографий бедных сирот, заключенных в приюты. Вид у русских детей был и вправду самый несчастный. Церковные старушки разглядывали снимки, качали сиреневыми челками, ахали и принимали решение немедленно собирать пожертвования.
Дебора пошла дальше. В глубине души она боялась, но что значит страх перед праведной решимостью осчастливить хотя бы одного несчастного из далекой страны?
С этой мыслью она подступила к мужу.
Вот уж действительно мать была права, когда говорила: если поранил палец, просто лизни ранку, не досаждай мольбами о выздоровлении Тому, Кто Наверху, а то Он и вправду может заняться тобой. А еще она говорила: возжелав многого, будь готов потерять то, что есть.
Что двигало Деборой, когда она впервые заговорила с мужем об усыновлении? Истинное желание совершить христианский поступок? Тогда почему ее христианские чувства молчали, когда она видела из окна машины оборвышей из Гарлема, этих нью-йоркских чертенят, которые, скорее всего, завершат свой жизненный путь с чеком на пособие по безработице в кармане? Нет, нет, тогда соседи и Сиреневые Дамы из церковного комитета не всплеснули бы руками от восхищения и приходской священник не упомянул бы ее поступок в своей воскресной проповеди. Так чего же ей на самом деле хотелось? У нее было трое своих прекрасных, благовоспитанных детей, путь которых, с Божьей помощью, виделся обеспеченным на много лет вперед. Конечно, с ними, как и с любыми другими детьми, бывали проблемы, но ни одна из них не могла сравниться с той, что появилась в их семье чуть больше двух лет назад. Проблема имела белобрысую макушку, рост пять футов и один дюйм, 13 лет от роду, хитрую ухмылку (теперь она казалась Деборе зловещей) и бесподобное умение все ставить с ног на голову.
