– И что теперь делать мне?
– Лихоносов звонил Валентину Меланьину, возглавляющему молодое крыло начинающих кубанских писателей и рекомендовал тому принять тебя. На субботу назначена встреча.
– Что я ему скажу? – заволновался Владислав.
– Поедем вместе. Я тебя поддержу морально, – обнадёжила Людмила.
И Роман поддержал друга:
– Давай, не робей, писатель! Будем ждать твоих книг с нетерпением…
3. Милашка
Валентин Меланьин встретил Людмилу с Владиславом в своём кабинете в бывшем здании крайкома комсомола на улице Красной 17. Это был крашеный блондин лет сорока пяти. На макушке, когда он наклонял голову, было заметно, что ближе к корням волосы имеют каштановый цвет. Да и глаза у искусственного блондина были вовсе не голубые, как это в таких случаях определено природой, а карие. Весь облик предводителя молодой поросли кубанских литераторов представлял собой тип холерика с ярко выраженной нервической реакцией на окружающее. Его миниатюрные женственные ручки с мелко подрагивающими тонкими пальцами, аккомпанируя хозяину при разговоре, делали жесты, характерные для женщин-кокеток. Масляный взгляд отражал притворную безграничную любовь к посетителям. А во всём остальном известный кубанский прозаик ничем не выделялся из обычной обывательской массы.
– Странный какой-то субъект, – подумал о Меланьине Влад, но тут же успокоил себя: известно, все они, творческие личности, с приветом.
Между тем, беседа получилась плодотворной, обнадёживающей. Меланьин предложил Владиславу принять участие в объявленном литературном конкурсе, посвящённом Дню Победы. С милой улыбочкой он принял от нового автора несколько его стихотворений и рассказов, пообещав показать членам ассоциации для получения компетентной оценки специалистов.
– А как связь с вами поддерживать, Валентин Николаевич? – спросила Люся.
– Запишите мой телефон. Кроме того, по вторникам и пятницам мы проводим заседания здесь, в большом зале, с пятнадцати часов, – пояснил председатель ассоциации. – Так что, милости просим.
– Я привезу на следующей неделе стихотворение на конкурс, – напоследок пообещал воодушевлённый Влад.
Распрощались довольные друг другом. Итак, благодаря Людмиле теперь Владислав имел доступ к писательским кругам в крае. Вернувшись домой вдохновлённым открывшейся перспективой, он за неделю сочинил для конкурса стихотворение «Атака»:
1.Сигнальнаяракетаобожгла, словно спирта короткий глоток,пищевода ночИ предрассветную слизь;и рассветабледнеющий призрак – луны завитокисчезал в небосвода бездонную высь.По приказу:«В атаку!..»вытрясли батальоныокопывзашей.
В оголённом пространственевозможно укрытьсядаже мраку.Децибелами рвут перепонки ушейискажённые криками страшные лица.Запах смерти повисв мегатоннах из жерл устремлённых снарядов,неизменно несущих страданья и горе земле.Здесь дюймовости «бис!»воздавать непристойно, ведь время парадовне пришло.Всё известно в Кремле:что голодной диетойистомились обойм ненасытные брюшки,почернели гортани голодных стволов…Пропагандой газетнойне насытить умолкшие грозные пушки,как теплом по веснене унять истомлённость полов.Дали пайкуокопного дымного хлеба —и скорей в наступленье!За пядями пядьгоремычной земли загребаем рывками…Хоть охапками снега готовы принятьнашекровноевсё,что копилось векамии оставлено предками пестовать нас.Нам не нужно чужого!
Мы готовы делить без остатка своёмеж роднёй и друзьями.Только сами!!!
2.Заворочалось утро.Показал красный зев небосклон.Взрыв, как вызов перчаткой,брошен прямо в лицо.Перламутрараскололся небесный шаблон…Расслоённой сетчаткойискажённо внимаю весь огненный ад.«Это вроде чистилища первый этапбатальоны проходят!» —так сказал перед боем весёлый комбат.
…Пахнет йодом ползущий ко мне эскулап.Я не чувствую тела —значит крепко задело,значит вовремя всё же меня санитары находят.«Будем жить!» —всё шептал, вынося на себе из огня,санитар с растрепавшейся рыжей косою,надрываясь под тяжестью грузного тела.Как решитьэто мог за меняэтот взгляд,покоривший очейбирюзою?
Владислав отвёз стих в Краснодар и в первый раз посетил заседание молодых кубанских писателей. Здесь он впервые познакомился воочию с некоторыми из них. Сразу же бросилось в глаза, что все, молодые и старшего возраста, называли друг друга на «ты» и исключительно по имени.
– Да, демократия тут развёрнута на полную катушку, – отметил для себя Влад. – И стар, и млад имеют равнозначные права. Как видно, преобладают свободные нравы.
Это впечатляло. И обнадёживало. Сулило перспективы. А в остальном нужно было присмотреться. Однако перед Меланьиным все лебезили, хотя и старались показать себя независимыми. И всё-таки чувствовалось кто здесь хозяин хотя бы по тому, что только Валентин Николаевич позволял себе капризничать. Он, как избалованная девица, надувал губы и обиженным тоном выказывал своё недовольство по поводу любого неугодного ему действия со стороны коллег либо критического замечания в адрес его прозаических сочинений. В таких случаях он раздражённо выкрикивал:
– Брошу всё! Надоели. Как будто только мне одному всё надо. Кручусь, как белка в колесе. И никто этого не ценит.
Его тут же бросались успокаивать младшие по рангу коллеги. И тогда он милостиво ничего не бросал, оставался на месте. В данном случае выходило как раз наоборот нежели в известной поговорке, ибо не Меланьин красил место, а оно его. По этому случаю один из подающих надежды – стихотворец Елисей Горчаков выразился за спиной литературного вожака так:
– Наш Милашка возомнил себя всеобщим заступником, хотя об этом его не просили.
Но что возьмёшь с этого Горчакова? Вечно неухоженный и растрёпанный, неисправимый циник и хронический проходимец. Об этом все знали и тихо его игнорировали. К тому же, Владу нашептали, что циник подвержен ещё и шизофрении. Якобы потому его стихи и насыщены такими сочными художественными образами. Всё дело оказывается заключалось в его больном воображении.
Именно за образное мышление Меланьин и ценил Горчакова, оттого его назначал в жюри поэтических конкурсов.
Несколько уступал по силе поэтического дарования признанному молодому гению местного масштаба другой участник событий – поэт Гена Павловский. Он играл вторую скрипку среди собратьев по искусству стихосложения. И тоже являлся завсегдатаем конкурсных жюри. Эти два абсолютно противоположных персонажа даже подружились на почве обоюдного пристрастия к административной активности. Но, главным образом, их объединяла всепоглощающая страсть к поэтической строфе.
Оба начинающих гения отнеслись к стихам Влада со сдержанной снисходительностью: особенно не критиковали, но и каких-либо восторгов не проявляли. В общем, отношения у новенького сложились с зубрами литературного бомонда вполне приемлемые.
Конец ознакомительного фрагмента.
