Несколько мгновений Дакс стоял и смотрел на нее. На Ампаро под тончайшей шелковой тканью ничего не было. Он снял пиджак, бросил его в кресло, снял галстук, принялся расстегивать рубашку. Тут он заметил, что Ампаро раскрыла глаза и смотрит на него.
— Я уже начала думать, куда ты пропал, решила, что мне придется лететь в Мехико одной.
Только тогда Дакс заметил, что рука Ампаро совершает под халатом медленные ритмичные движения.
— Что ты делаешь?
Она улыбнулась, чувственно поведя телом.
— Подготавливаю себя для соединения с тобой. Он резко отшвырнул в сторону ее руку и вонзил два крепких пальца в ее плоть.
— Неужели ты еще не поняла, что когда я тебя захочу, я сам тебя ко всему приготовлю?
Сдавленный крик вырвался из ее горла, она вся подалась вперед, как бы стараясь нанизать себя на его руку. Дакс свободной рукой удерживал ее до тех пор, пока она не раскрыла глаза и не встретилась с ним взглядом.
— Со мною ты не принцесса, — проговорил он хриплым голосом, — со мною ты — жена.
— Да, да, — торопливым шепотом отозвалась Ампаро, обнимая его. — Ты — мой муж, а я — твоя жена, нет, твоя рабыня. Без тебя я ничто, я даже не женщина.
Дакс стоял совершенно неподвижно, не сводя с нее взгляда.
— Запомни это.
— Запомню! — уже не в силах себя сдерживать, закричала она. — Запомню! Дай же мне скорее своего малыша, пока я не умерла!
Мехико. Майами. Нью-Йорк. Рим. Лондон. Париж. Лиссабон. Потом домой. В течение целых трех месяцев длился их блестящий медовый месяц. Куда бы они ни направлялись, повсюду их осаждали репортеры и фотографы. Вряд ли в мире был хоть один журнал или хоть одна газета не поместившие на своих страницах снимков счастливой супружеской пары.
Из Рима им прислали обошедшую полсвета фотографию, на которой Ампаро преклоняет колени, чтобы поцеловать перстень на руке Папы; волосы ее ниспадают из-под черной кружевной вуали, взгляд благоговейно устремлен на улыбающееся лицо наместника Бога на земле.
Позже, в номере гостиницы, Дакс не преминул кольнуть ее:
— Я не знал, что ты такая религиозная.
— С чего ты взял?
Он расстелил перед ней газету, снимок был на первой полосе.
— Здесь ты прямо-таки в экстазе. Она рассмеялась.
— Да, это правда.
— Что?
— Он был таким чистым, таким невинным — меня это взволновало, как ничто другое в мире. Глядя на нее, Дакс покачал головой.
— Никогда не пойму женщин.
Ампаро подошла к нему, положила руки на плечи, поцеловала.
— А ты и не пытайся. Так даже лучше. Сжав ладонями ее лицо, Дакс осторожно повернул его к себе, заглянул ей в глаза.
— Немного же ты изменилась с тех пор, как я знал тебя девчонкой.
Ампаро прижалась губами к его губам.
— Как мне хорошо сейчас. Если бы никогда не возвращаться домой!
Но по-настоящему Ампаро ощутила себя женщиной только в Париже. Другие города тоже были интересными и волнующими, но все это были мужские, если можно так сказать, по характеру города, с присутствием женщин они лишь мирились. А Париж — Париж был городом женщин. Сам воздух его, казалось, был напоен их ароматом, который даже выхлопные газы автомобилей были не в состоянии заглушить. Все в Париже было пронизано духом женственности, даже темп жизни.
Ампаро открыла для себя Париж, а город открыл ее. Она принадлежала именно к такому типу женщин — гордых, аристократичных, властных, с взволнованными глазами девушки и чувственным ртом закаленной светской львицы. Куда бы она ни шла, она повсюду становилась центром внимания. На ужине в ресторане. В театре. Даже в самых престижных салонах моды именитые мэтры лезли из кожи вон, чтобы только заслужить ее благосклонную улыбку.
Дакс предпочитал держаться в стороне, пока Ампаро блистала в обществе. На одном из приемов он услышал позади себя знакомый голос.
— Она очень красива.
Он с улыбкой обернулся. За его спиной стояла Жизель, протягивая к нему руки. Дакс взял их в свои, поцеловал Жизель в — одну щеку, затем в другую, по французской моде.
— Спасибо тебе. Ты и сама великолепно выглядишь. Жизель легонько потрясла головой.
— Но уж не как она. А морщинки — вокруг глаз, вокруг рта?
— Чепуха, ты прекрасна, как всегда.
— Не лги мне, Дакс, — она улыбалась, — я ведь профессионал. Мое лицо — это мой бизнес.
— Тогда эти морщинки только ты и можешь разглядеть. Весь остальной мир должен быть слеп.
Обернувшись, Жизель вновь посмотрела на Ампаро.
— Ты счастлив с ней, Дакс? Именно о такой ты всегда мечтал?
— Я счастлив.
— Но ты ответил не до конца. Он молча смотрел на нее.
— Хорошо, — сказала Жизель после паузы. — У меня не было права задавать такой вопрос.
Подошел официант с подносом, уставленным фужерами, полными шампанского. Дакс взял два, передал один Жизель.
— За тех, кто нас помнит. Она быстро выпила.
— Мне нужно идти.
— Но ты только что пришла.
— Я совсем забыла, у меня назначена встреча, — она повернулась к двери, но тут же передумала; в глазах ее Дакс заметил блеснувшую влагу. — Я хотела бы увидеть тебя до того, как вы уедете из Парижа.
Дакс собрался ответить, но она остановила его движением руки.
— Не в такой обстановке. У меня. Я знаю, что по вечерам ты очень занят, но мой адрес не переменился. Когда-то ты знал, как пробираться туда по утрам.
С этими словами она ушла. А он стоял и смотрел ей вслед.
Через несколько минут к нему подошла Ампаро.
— Кто была эта женщина, с которой ты только что разговаривал?
— Жизель д'Арси, кинозвезда.
— Это я знаю, — нетерпеливо проговорила она, — но кто она для тебя?
Дакс обратил свой взор на жену, помолчал.
— Я жил с ней во время войны.
— Но ты же не собираешься вновь с ней встречаться, не правда ли? Он улыбнулся.
— В общем-то нет, однако если ты сама заговорила об этом, то, в конце концов, идея не так уж и плоха.
— Я убью тебя, если ты сделаешь это, — яростным шепотом проговорила Ампаро. — Она влюблена в тебя по-прежнему!
Дакс громко расхохотался. Но перед самым отъездом из Парижа он вспомнил, что к Жизель так и не сходил.
Через три дня после их возвращения в Кортегуа войска Северной Кореи пересекли 38-ю параллель.
Ампаро вихрем ворвалась в кабинет отца, разметав в стороны стоявших на страже солдат. Хлопнув дверью, она размашистым шагом подошла к столу, за которым сидел президент.
— Ты отсылаешь его в Нью-Йорк! — она кипела от злости.
Президент пожал плечами.
— Ему нужно быть там перед тем, как он отправится в Корею. Я тебе уже объяснял.
— Он поедет один? Отец кивнул.
— Я говорила, что одного его не отпущу!
— Он едет по делу.
— Ты же знаешь, что из этого получится! — Она уже кричала. — Ты же знаешь, что он за человек!
— Так что же? — голос его звучал совершенно равнодушно. — Это твои проблемы.
— Я еду с ним!
Впервые за то время, что Ампаро пробыла в кабинете, президент позволил себе проявить чувства простого смертного. Он поднялся, обогнул стол и подошел к дочери.
— Ты останешься здесь и займешься своими собственными делами!
— Нет! Ты хочешь разрушить мой брак точно так же, как ты разрушил все в моей жизни! Если он завтра уезжает, я еду с ним!
Неожиданно резким движением он схватил руку Ампаро, заломил ее за спину, а другой рукой отвесил дочери пощечину, отчего та очутилась на полу возле двери. Когда же Ампаро попыталась подняться, он поставил ей на грудь ногу, упираясь носком ботинка в шею. Холодно проговорил:
— Слушай, ты, шлюха, ты сделаешь так, как я тебе сказал. Не для того я так далеко зашел, чтобы позволить какой-то молоденькой дурочке, у которой зудит между ног, вмешиваться в мои планы. Я не остановлюсь ни перед чем, даже если тебе придется всю свою оставшуюся жизнь провести за решеткой.
— Ты не посмеешь, — прошептала она, но в голосе ее зазвучал страх. — Я ведь все-таки твоя дочь. Зубы его блеснули в улыбке.
— Да ну? И кто это утверждает? Я и только я. Всем известно, что твоя мать была всего-навсего обыкновенной шлюхой. Единственное, что мне нужно сделать, это заявить, что произошла ошибка, что все эти годы меня обманывали.
Ампаро смотрела на него и молчала. Он как бы нехотя убрал ногу и вернулся к столу. Она поднялась с пола, не сводя с отца взгляда, и направилась к двери, но его голос остановил ее:
— Не так, — спокойно сказал президент. — Сначала умойся. Все-таки там люди.
Ампаро направилась в ванную комнату. Через несколько минут она вышла. Президент бросил на нее удовлетворенный взгляд, кивнул. Глаза Ампаро на побледневшем лице горели.
— Мне нужно выпить, — сказала она.
— Так-то лучше.
Развернувшись в своем вращающемся кресле, он достал из шкафчика позади бутылку рома и стакан, плеснул в него изрядную порцию и поставил бутылку на место. Протянул дочери стакан.
Ампаро выпила залпом, поставила стакан на стол. Щеки ее начали розоветь.
