— Да, — промычал он.
Сержант подтолкнул ему бумагу.
— Распишись вот здесь.
Он попытался взять ручку, но пальцы правой руки ему не подчинились. Он вопросительно посмотрел на сидевшего за столом.
— Поставь крест левой рукой. Писать, похоже, ты все равно не сможешь.
Хосе молча взял ручку левой рукой, поставил внизу страницы крест. Сержант поднес лист к глазам, внимательно изучил еще раз текст и крест, затем значительно кивнул головой и прочистил горло:
— В соответствии с желанием президента и благодаря его бесконечной доброте, а также по случаю приема нашей страны в Организацию Объединенных Наций объявлена амнистия, и ты освобождаешься от ответственности за свои политические преступления. Тебя освобождают под честное слово, и ты только что скрепил его своей подписью в знак обещания, что будешь верен оказавшему тебе такое снисхождение правительству. Подписав эту бумагу, ты тем самым поклялся, что никогда не выступишь против правительства. В противном случае наказанием тебе будет смерть.
Сержант посмотрел на охранника.
— Проводи его до ворот.
Хосе продолжал стоять неподвижно, ничего не соображая. Его подтолкнули к двери. Тогда только до него начало доходить — его освобождали.
— Спасибо, ваше превосходительство. — В глазах его стояли слезы, он попытался сморгнуть их. — Благодарю вас.
Охранник толкнул его к выходу. По коридору Хосе вышел в просторный тюремный двор. Солнце больно ударило по глазам, и тогда он вспомнил о шляпе, которую держал в руке. Он натянул ее почти до самых бровей, чтобы поля прикрыли глаза от солнечных лучей.
Они пересекли двор и остановились у массивных металлических ворот.
— Это последний! — прокричал охранник часовому, стоявшему на вышке.
— Пора бы уже. Не так-то просто управляться с этими долбаными железяками.
Медленно и со страшным скрежетом ворота поползли вверх. Хосе стоял и смотрел, но даже когда между ним и улицей не осталось никакой преграды, он не двинулся с места.
Охраннику вновь пришлось толкнуть его.
— Давай!
Он обернулся и посмотрел на солдата.
Тот рассмеялся.
— Он не хочет уходить от нас! Ему здесь понравилось! — прокричал охранник часовому на вышке.
Тот захохотал. Охранник дал Хосе очередной пинок, выбросивший его за ворота.
— Убирайся! Мне что, гнать тебя, что ли? Оказавшись за пределами тюрьмы, Хосе опять уставился на ворота — они не спеша опускались. Нижняя рама с клацаньем вошла в паз, а он все стоял и смотрел.
— Убирайся! — прокричал ему охранник. — Давай! — он угрожающе потряс карабином.
Хосе повернулся и, неловка переставляя ноги, бросился бежать. Движения его сделались отчаянными и оттого еще более неуклюжими. Его вдруг стал душить страх: а вдруг ему выстрелят в спину? Но сзади раздавался только хохот. Он бежал до тех пор, пока смех не смолк в его ушах, пока легкие не отказались вдыхать и выдыхать воздух. Окончательно выбившись из сил, он нырнул в тень какого-то дома, с разбегу припав к прохладному камню. Он прикрыл глаза и расслабил мышцы. Через несколько минут, поднявшись, заставил себя идти дальше.
В городе царила праздничная атмосфера. Повсюду раскачивались флаги. Государственные флаги Кортегуа и ООН висели бок о бок. Из каждого окна с портрета на него смотрел президент, улыбающийся и сверкающий в своей увешанной орденами и медалями форме. Но никакой радости Хосе не испытывал. Его просто несла с собою толпа. Очень скоро она вынесла его на широкую площадь в центре города прямо напротив президентского дворца.
Вдруг вокруг все разом закричали что-то. Он поднял голову и почувствовал, как его начинает трясти холодный озноб. Рот искривился от горького вкуса ненависти.
Вот они двое — стоят прямо перед ним. Президент со сверкающими на солнце побрякушками и его шлюха-дочь с чудесными золотистыми волосами. Рядом с ними Хосе увидел незнакомого мужчину: это был негр, одетый почему-то в европейский костюм. А сбоку от незнакомца улыбался ветреный жених Ампаро, чувствуя себя еще не совсем ловко в новенькой с иголочки полковничьей форме.
Все-таки мне нужно было убить их тогда, с горечью подумал Хосе. Будь у меня сейчас оружие... но даже и в этом случае — что бы я выиграл? Если я не смог удержать ручку, что говорить о пистолете. А ведь нужно еще прицелиться, а потом нажать курок...
Он развернулся и стал выбираться из толпы. Ничего, когда-нибудь он все же убьет их. Научится пользоваться левой рукой. Писать. И стрелять из пистолета. Но прежде нужно попасть домой, в горы. Там он найдет свое убежище, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Там он найдет друзей и соратников.
Сердце его вдруг зашлось от холода, наверное, они уже узнали о его предательстве, о том, что он выкрикивал их имена в те мгновения, когда его зажатые в тисках пальцы хрустели. Он пытался молчать, стиснув зубы, но боль заставляла его говорить и говорить.
Он остановился, прислонился к стене, тело его сотрясала дрожь, однако ему удалось довольно быстро справиться с собой. Едва ли о его предательстве известно: все они уже должны быть мертвы. А если кто-то и остался в живых, его не выпустят из тюрьмы.
Медленным шагом он пошел дальше. Приятное чувство облегчения охватило его. Как хорошо, если все они уже мертвы! Тогда никто ни о чем не узнает, и у него появится еще один шанс. Уж больше он его не упустит.
Книга V
Моды и политика
1
Два солдата у дверей молодцевато отдали честь, когда Дакс вышел из здания, которое занимал в Токио штаб американских войск. Он ответил им небрежным жестом и стал медленно спускаться по ступеням. Мимо пробежал мальчишка с толстой пачкой газет: «Старс энд страйпс», последний выпуск! Новые бои в Корее!"
Дакс стоял на тротуаре и через шумную улицу смотрел на видневшийся чуть в отдалении императорский дворец. Откуда-то сбоку подошел Котяра.
— Едем домой? — спросил он.
С отсутствующим видом Дакс кивнул, не сводя взгляда с дворца.
— Едем домой. Больше мы им не нужны.
— А мы и не были им нужны. Мы им только мешали, если уж на то пошло.
— Президент обещал им предоставить наш батальон. Если бы он сдержал слово, возможно...
— Президент много чего обещает. Война в Корее теперь уже идет к концу, и новый американский президент быстренько подпишет мир, так что нашим так и не придется понюхать пороху.
Дакс повернулся, посмотрел на него.
— А ты, я вижу, все не навоевался? Котяра пожал плечами.
— А что еще мужчине делать? Либо в постель с бабой, либо в бой, причем успехи на обоих фронтах взаимосвязаны.
Дакс уже вновь смотрел на императорский дворец.
— Как, интересно, он там себя чувствует? Наверное, скорее как в тюрьме, чем как во дворце.
— Он чувствует себя счастливым, ведь его оставили в живых. Но если он не потерял еще способности мыслить, сожалеть он может только об одном: что выиграл не он.
Вытащив из кармана картонную коробочку, Котяра принялся сворачивать сигарету.
— А теперь он остался Богом только для своих цветочков и бабочек, — закончил Котяра свою мысль.
— Пошли в гостиницу. Хочу снять с себя эту форму. Надоело мне играть солдата несуществующей армии.
Армия существовала. Дакс убедился в этом на следующий день после свадьбы с Ампаро. Но не на экспорт.
В то утро напротив его дома выстроились солдаты. Они стояли вдоль всех улиц, которые вели к собору, где должна была состояться церемония бракосочетания; затем вдоль улиц, по которым в черном президентском лимузине они ехали во дворец на прием; и, наконец, солдаты стояли по обеим сторонам шоссе, ведущего в аэропорт. Даже у трапа специально заказанного американского самолета, который должен был перенести их в сказочный медовый месяц, виднелись стройные фигуры в военной форме.
Салон первого класса на борту самолета был переоборудован в настоящую жилую комнату: несколько кресел, две кушетки около переборки, отделявшей салон от других пассажиров, два столика — кофейный и для карточной игры, и небольшой бар, расположенный в передней части салона. Напротив него, между кушетками, за шторками помещалась маленькая кабинка для переодевания и туалетная комната.
Когда самолет набрал высоту и надпись «Пристегните ремни» погасла, к ним вошла стюардесса в аккуратной голубой униформе.
— Мы совершим посадку в Мехико примерно через четыре часа. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне.
— Вы не позовете мою служанку?
— Конечно.
Ампаро посмотрела на Дакса.
— Мне нужно переодеться. Я задыхаюсь. От духоты у меня такое чувство, что меня с ног до головы обмазали клеем.
Кивнув, Дакс поднялся.
— Пока ты будешь переодеваться, пойду познакомлюсь с капитаном корабля.
Когда примерно через полчаса он вернулся, в салоне царил полумрак, иллюминаторы были зашторены. Ампаро в шелковом халате лежала на кушетке. Глаза ее были прикрыты, в ведерке со льдом у ног стояла полупустая бутылка шампанского.
