И, прежде чем разить, испытывал душой
Упреки совести, раскаянье порой.
Максим.
Он слишком честен был для этих угрызений
И не подозревал возможности сомнений;
Тирану гибели хотел он тем сильней,
Чем больше милостей дарил ему злодей.
А так как Брут тебе — пример для подражанья,
Ты должен, как и он, не ведать колебанья.
Зачем же Августу ты начал возражать
И тем к свободе путь коварно преграждать?
Ведь этим ты лишил его освобожденья.
И Брут от Цезаря принять мог отреченье,
Но риску б он не стал свободу подвергать,
Когда любовь иль месть ей могут помешать
Пусть дружеством тебя тиран не обольщает,
И тем, что власть свою с тобой делить желает;
Ты должен слушать Рим, внимать его мольбам:
«О Цинна, возврати то, что ты отнял сам!
И если предпочел ты жить своей любовью,
Не забывай, что я доныне залит кровью».
Цинна.
Не упрекай, Максим, несчастного ты в том,
Что к светлой цели он идет не тем путем.
Свою ошибку я пред гражданами знаю
И то, что взял у них, вернуть им обещаю.
Прости душе моей волненье чувств былых —
Спокойно не могу я видеть гибель их.
Пока с Эмилией я ожидаю встречи,
Дай мне печальным быть, забудь про эти речи, —
Ты мною огорчен, но дай мне одному
Побыть, покорствуя раздумью своему.
Максим.
Ты дать себе отчет хотел бы, без сомненья,
И в доброте врага и в собственном смущенье.
Беседе любящих быть тайной надлежит.
Прощай! Я ухожу, как скромность мне велит.
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Цинна один.
Цинна.
Дай имя лучшее той мысли благородной,
Что добродетелью мне внушена природной;
Она преградою поставить хочет честь
Неблагодарности, давно таящей месть.
Ты мог бы эту мысль звать слабостью моею —
Перед возлюбленной душою я слабею,
И то я чувство чту, что должен погубить.
А победив его, могу ли счастлив быть?
В противоречиях таких я погибаю:
Что выбрать наконец, куда идти — не знаю.
Как тягостно душе в сомнениях блуждать!
И плод, который мне так хочется сорвать, —
Любви блаженный день, и мести завершенье,
И честь для родины добыть освобожденье, —
Не в состоянии привлечь рассудок мой,
Коль куплен этот плод предательства ценой,
Коль на властителя я направляю мщенье,
Который, знаю, полн ко мне благоволенья,
Чьим словом, добротой обласкан я вполне,
Кто в царственных делах внимает только мне.
О месть! Изменою душа моя язвима.
Нет, лучше длись вовек ты, злое рабство Рима,
Надежда, погибай, оставь меня, любовь,
Коль в низости своей готов пролить я кровь!
Он предложил мне то, чего я сам желаю,
Я ж кровью Цезаря блаженство покупаю.
Чтоб взять его дары, зачем мне убивать,
Зачем брать силой то, что сам он хочет дать?
Но я в руках у вас — о клятва страшной мести,
О гнев Эмилии, отец и голос чести!
Душа моя, рука — во власти все у вас;
Мной только вы одни владеете сейчас,
Вы направляете души моей стремленья,
Лишь ты, Эмилия, дать Августу прощенье
Могла бы — жизнь и смерть его в моих руках,
А ты мной властвуешь в желаньях и мечтах.
О боги! Сделали ее вы столь прекрасной, —
Пусть не останется мольба моя напрасной!
И так как мне своей неволи не избыть,
Пусть благосклонною она захочет быть!
Но вот она! Ко мне пускай не будет строгой.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Цинна, Эмилия, Фульвия.
Эмилия.
Терзалась, Цинна, я напрасною тревогой.
По-прежнему тебе верны твои друзья,
И за тебя просить уже не стала я.
Ведь Август Ливии при мне о всем поведал,
И к жизни вновь меня вернула их беседа.
Цинна.
И отказалась ты? Дар, что он мне вручил,
Ужели отклонить тебе достало сил?
Эмилия.
Но все в твоих руках.
Цинна.
Твое важнее мненье.
Эмилия.
Всегда верна себе, не изменю решенья,
Меня тебе вручить — не значит ничего.
Дар этот мог бы ты иметь и без того.
Цинна.
А все же ты могла б… Как выразить, не знаю.
Эмилия.
Чего ж боишься ты?
Цинна.
Смущенно я вздыхаю.
Когда бы поняли друг друга мы вполне,
То это объяснять не нужно было б мне.
Боюсь, что для тебя уже не стану милым.
Мне страшно говорить, молчать же нету силы.
Эмилия.
Мне слушать нелегко.
Цинна.
Обоим трудно нам —
И гнев твой на себя я навлекаю сам.
Эмилия! Люблю тебя, клянусь богами,
Лишь ты одна зажгла во мне такое пламя,
А страсть, которою горю я все сильней,
Достойна и меня и гордости твоей.
Но если получу твою я руку скоро,
То тяжкой лишь ценой блаженства и позора, —
Ведь Август был так добр…
Эмилия.
Довольно! Ясно мне,
Что ты колеблешься, раскаялся вполне,
Тирана милости рассудок твой смутили,
И обещаний ты сдержать уже не в силе.
Твой ум доверчивый посмел вообразить,
Что Август и меня тебе бы мог вручить.
Ты хочешь, чтобы он владел моей судьбою?
Не думай взять меня подобною ценою!
Пусть землю под собой он может колебать,
Низвергнуть трон, свое правленье навязать,
Ссылать своих врагов, багрянить кровью воды,
Лик изменять земли, порабощать народы, —
Но над Эмилией нет власти у него.
Цинна.
