и хищный, стон монстра, притаившегося под кроватью. Не сразу понимаю, что это я сам кричу. Вот что, видимо, происходит, когда напиваешься до беспамятства: чувства отделяются от тела, а может, между ними просто пропадают почти все связи. Как же здорово ничего не чувствовать.
Мое тело отрывается от земли, и на блаженный миг я даже думаю, что сейчас попаду в рай. Пытаюсь открыть глаза – все кругом заволокла белизна. Ну вот, приехали, говорю я себе. Значит, я не ошибся.
Ударяюсь со всей силы обо что-то локтем и подбородком, слышится новый стон, новый крик. Он сопровождается странным эхом, будто бы я в каком-то тесном замкнутом пространстве. Приоткрываю глаза и опять вижу одну лишь белизну.
Слышу плеск воды и вспоминаю, как читал однажды о живой воде, пролившейся прямо с небес, – воспоминания эти до того реальны, что я даже чувствую брызги, окатившие кожу. Потом капли становятся крупнее и прозрачнее, просачиваются под одежду. Повинуясь инстинкту, вскидываю руки и ноги; все вокруг ужасно скользкое, но приятно холодит лицо.
А голос все кричит. Он мне знаком. Просыпайся, говорит он, а потом кто-то бьет меня по щеке.
Туман перед глазами рассеивается, и я понимаю, что лежу в ванне, а в лицо мне направлена лейка душа. Вода холодная. Отрезвляющее крещение.
А надо мной стоит женщина с черными волосами и печальным лицом. В глазах у нее слезы. Анна. Это она. Я никогда еще ее такой не видел – во всяком случае, из-за себя. Вытягиваю руку вперед, чтобы удостовериться, что это не призрак.
Она бьет меня по ладони.
– Проснись!
– А я и не сплю, – отвечаю я. Щека по-прежнему побаливает от удара. Ко мне возвращается чувствительность, а синапсы в мозгу пробуждаются от спячки. Закрываю лицо руками.
– Может, выключишь воду?
– Ой, извини! – Она поворачивает кран.
Вытираю лицо и откидываю голову назад. Теперь я лежу в такой позе, будто ванна не пустая и я использую ее по прямому назначению, а не валяюсь в ней в одежде. Поднимаю взгляд на Анну: она возвышается надо мной, уперев одну руку в бок и обкусывая ноготь на другой. Что-то в выражении ее лица меня тревожит.
– Ты что тут вообще вытворяешь? – спрашивает она, кивая на меня.
– И тебе здравствуй.
– Эти твои шуточки сейчас ни к чему, – качая головой, сказала она. – Погляди на себя.
Вздыхаю:
– Да я знаю.
– У тебя на столе стоит полупустая бутылка виски. Ты что, утопиться хотел?
Пытаюсь собрать воедино осколки воспоминаний о прошедшем дне.
– А где ты меня нашла?
– Здесь и нашла, ты лежал вот так, – она опускает руки над бортиком ванны и скашивает глаза. Я начинаю хохотать, но она меня перебивает: – Ник, я думала, тебя уже нет в живых. Что ты умер. Господи боже. – Она закрывает глаза руками, словно хочет стереть жуткое воспоминание.
Обвожу взглядом пустые полки ванной.
– Месяц выдался не из легких, – говорю я.
Анна опускает руки.
– Да, я слышала.
У нас достаточно общих друзей, и я киваю, будто меня нисколько не задевает, что она обо всем знала, но даже не попыталась выйти на связь.
– А как ты внутрь попала?
– Я звонила в звонок, но ты не ответил, и тогда пришлось пойти в обход. Ты в курсе, что у тебя дыра в заборе на заднем дворе? Между прочим, я там даже кусочек кожи оставила. – Она приподнимает футболку и демонстрирует набухшую, кроваво-красную царапину сбоку на талии.
Я инстинктивно касаюсь раны, борясь с желанием поцеловать эту полосу розовой плоти.
– Вот уже сколько лет все никак ее не заделаю.
Анна прижимает мои пальцы к своей коже. А когда отстраняется, край ее футболки падает, и я замечаю на белом хлопке кровавое пятнышко от царапины.
– Как ты все поняла? Как ты поняла по моему сообщению, что надо приехать? – спросил я.
Она опускает взгляд на свои ладони.
– Не забывай про Сэла.
Нащупываю в кармане коробочку с кольцом и достаю ее. Гладкий металл скользит по пальцам, пока я высвобождаю украшение.
– Я и не думал себя убивать, – сказал я, глядя на кольцо. – Я хотел разыскать тебя и подарить вот это. Оно мамино. Но…
Она ждет.
– Но ты нашла меня первой.
Пересказываю историю тети Стеллы и киваю на письма, лежащие на полу. Анна их поднимает. Ее глаза жадно впитывают слова первой женщины, которую я полюбил в этой жизни. Мамины чернильные строки, выведенные торопливой рукой, расплылись по страничкам, и на обратной стороне бумаги проступил едва заметный узор из зазубрин.
– Я не слышал ее голоса почти тридцать лет, – сглотнув ком в горле, говорю я. – Уже и забыл, какой он.
Анна не сводит глаз с маминых строк.
– Я и сама еле держусь.
Я подтягиваю ноги к груди и сцепляю руки. Тепло от виски давно испарилось, и мне вдруг стало невыносимо холодно.
– Почему все от меня уходят?
Анна затихает. Она неотрывно смотрит на мои ноги. Я понимаю – сейчас она думает, что сказать, подыскивает слова, чтобы меня успокоить. Тишина между нами становится все напряженнее, а мне хочется снова закрыть глаза ладонями, но тут Анна наклоняется ко мне и целует в лоб.
– Как-то слишком по-матерински получилось, – говорит она и оставляет второй поцелуй ниже – у самых губ. – Бывших обычно в щеки целуют.
Наши взгляды ненадолго встречаются.
– Вечно нас с тобой судьба сводила не вовремя, – говорю я, хватая ее за запястье, а она держит мое лицо в ладонях.
Анна гладит меня по щеке, не сводя глаз с моих губ.
– И когда наступит это самое «вовремя»? – спрашивает она. – Я выросла с мыслью, что никогда не умру. Что в любой день может настать конец света, и я попаду прямиком в рай. Порой эти мысли были туманными и абстрактными, как во сне, но я все равно им верила. Подумать только, вечная жизнь. До чего глупо звучит.
– Неправда, – отвечаю я. – Ты просто верила в то, что тебе говорили.
– Вот только из-за этого ты совсем теряешь чувство времени. Живешь ради какого-то другого мира, другой жизни, а того, что есть у тебя сейчас, словно и не замечаешь. – Она делает паузу и смотрит на меня. – Знаешь, а мы не такие уж и разные.
Свет на улице померк. За мутным стеклом ванной забрезжила серость.
– И что нам дальше делать? – спрашиваю я.
Она забирается ко мне в ванну, и я сдвигаю ноги в сторону, давая ей место. Мы сидим по разным краям и смотрим друг на друга, вот только
