Интересно, черствость это или нормальный профессионализм?
Он почти наверняка знал, кто убил Фалька, но боялся это ясно осознать, ощущая обиду — и стыдясь этой мальчишеской обиды, что была у Фалька область жизни, куда он Рубина так и не впустил.
В состоянии смутном и опустошенном шел Рубин по двору своего дома, удивляясь каждой будничной мысли, внезапно всплывавшей в нем: куда надо позвонить, где добыть сейчас спиртное, не забыть бы завтра лампочку ввинтить над подъездом, опять какой-то экономный жлоб украл ее, чтоб не тратить тридцать копеек на покупку…
В тамбуре между дверями подъезда Рубин почти столкнулся с двумя выходившими мужчинами. Он посторонился, пропуская их, и мгновенно рот его был зажат потной теплой ладонью, а сам он — тесно придавлен боком к простенку тамбура.
— Скажешь, падла, слово — замочу сей миг, — услышал он шепот прямо в ухо и зловонное, с табачно-водочным перегаром, дыхание ощутил.
— На глушняк, — добавил медленно второй голос, ладонь убралась. Рубин открыл глаза и увидел спокойно стоявшего рядом улыбающегося Семеныча, о котором только что говорил с Олей.
— Семеныч! — сказал Рубин обрадованно и удивленно. — Зачем ты это?
— Психологицкий фактор, — важно сказал высокий и тощий парень с гладким безволосым лицом дебиловатого подростка. — Верно, Семеныч?
— Не серчай, Илья, — сказал Семеныч, — я что-то вовсе голову потерял. Или вас по отчеству надо? Как вас там? Аронович?
Высокий хихикнул. Семеныч косо глянул на него, тот стер улыбку и достал сигареты.
— Перебздел, земляк? — спросил он Рубина сочувственно. — Очко, конечно, не железное, оно играет. Аронович, — добавил он и снова хохотнул.
— Давай выйдем покурим, — сказал Семеныч. Ноги были ватные сейчас у Рубина — ему казалось, что они вот-вот прогнутся. Пальцы, когда он брал сигарету, чуть дрожали, но высокий этого, кажется, не заметил. Спичку зажигал высокий.
— Кто убил Фалька? — хмуро спросил Семеныч, оставаясь в тамбуре.
— Ясно, что менты, — сказал парень. — Гопники на глушняк не бьют.
— Всяко бывает, — сказал Семеныч, не отводя от Рубина сузившихся глаз.
Рубин жадно сделал вторую затяжку.
— Чекисты? — спросил Семеныч. Глаза его сделались еще острее.
Рубин молча кивнул, но поправился:
— Думаю, что они. А только кто ж теперь узнает? А гопники — это что такое?
— Гоп-стоп. Бандиты, — сказал дебиловатый парень. Ему очень нравилась ситуация и его роль в ней.
— Я так сразу и подумал, — сказал Семеныч. — С ними в игры не играй. Значит, не сыщешь ту суку, что руку поднял.
— Ты же завязал с мокрухой, Семеныч! — сказал парень весело.
— Для такого дела развязал бы, — нехотя отозвался Семеныч, продолжая в упор смотреть на Рубина.
— Слушай, земляк, у тебя выпить дома не найдется? — дурашливо и дружелюбно спросил дебил.
— Погоди, Пашка, — оборвал его Семеныч. — Не приставай. Лучше выйди и постой на воздухе минуток пять. Цинканешь нам, если что.
— А нас пасли разве? — бравада Пашки мигом улетучилась.
— Нет, — сказал Семеныч мягко. — Потолковать мне надо с человеком. Свали на воздух.
— Пожалста, — не обидевшись, сказал Пашка и подмигнул Рубину. А понадобится, он также без злости задушит меня, подумал Рубин.
— Слушай, ты в курсах, чем Юлий занимался? — спросил Семеныч.
— Только догадывался, — честно признался Рубин.
— Значит, он и тебе не говорил, — задумчиво протянул Семеныч. И, поколебавшись, продолжал: — Слушай, ведь теперь-то все равно уже. Ему не опасно, а мне и вовсе наплевать. Понимаешь, у меня в Казани в спецпсихушке кент есть, дружок мой давний. Меня Юлий попросил достать через него список тех, кто сидит в психушке. Многим, он сказал, помочь можно, если шум поднимется. Передать он этот список хотел. А куда — не мое собачье дело.
— А твой дружок — он сидит? — спросил Рубин.
— Они там с братом в надзирателях кантуются. Он, конечно, сука последняя, что согласился на такую работу, но сейчас это неважно. Он сидит и сам, конечно, срок у него большой, но там житуха льготная. Придуркам всегда полегче. Ну, я Фальку обещал, и список мы вытянули. Там такое делается, даже мне стало муторно, как услышал. А теперь, выходит, список ни к чему. Достали они Фалька. Он им крепко, видать, в почки въелся, а по закону взять не на чем. Ах, какой мужик был!
— Знаю я, какой он был, — хмуро ответил Рубин.
— Ни хера ты о нем не знаешь и знать не можешь, — сказал Семеныч. — Извини, конечно, за грубость. Потому что человек только на зоне узнается.
— А ты думаешь, воля от лагеря сильно отличается? — спросил Рубин. — Здесь человек тоже узнается. Только чуть помедленней, конечно.
— Пожалуй, так, — согласился Семеныч. — Значит, ни к чему мои старания. Сам ты этот списочек не пристроишь? Больно охота мне последнюю просьбу Юлия исполнить полностью.
— Не знаю я никого, — огорченно сознался Рубин. — По другим дорожкам бегаю, в другие игры играю… Впрочем, давай список, я попробую.
— Нет, одна пробовала и семерых родила, — сказал Семеныч вежливо. — Юлий просил, значит, верняк нужен. А попробовать я сам могу.
— Мне ведь легче, — слабо возразил Рубин. — Кого и где ты будешь искать?
В дверь всунулся Пашка и глумливо сказал:
— Гундите вы здесь, как «Голос Америки». Скоро кончите?
— Скоро только кошки кончают, закрой дверь, Паша, — властно сказал Семеныч.
— Ночевать нам ехать надо, — просительно сказал Паша. — Не лето на дворе. — И исчез.
— Давай так, Илья, — сказал Семеныч. — Надыбаешь если дыру, куда просунуть мою бумагу, чтобы без хипежа обошлось, черкани открыточку, что ты жив, мол, и здоров. Я приеду или пришлю с кем. А не надыбаешь — желаю счастья в личной жизни.
— Погоди, Семеныч, — растерянно забормотал Рубин. — Может, ко мне зайдем? У меня и переночевать можно, и чайку.
— Да нет, ехать надо, у нас с Пашкой крыша есть на окраине, — усмехнулся Семеныч. — Приятель один ждет меня и беспокоиться зря будет. Неудобняк. Запиши-ка адресок мой, Илья.
— Постой! — воскликнул Рубин обрадованно. Вспомнил он внезапно, что есть знакомый француз-славист, с которым изредка встречались они на пьянках у одного художника. Как-то француз пришел туда сияющий, как Архимед, и объявил громогласно, что наконец ему открылась непостижимая тайна русской души. В маленьком каком-то городишке под Москвой застрял он со своей машиной посреди огромной лужи, образовавшейся от прорыва теплоцентрали. Поначалу просто буксовали колеса, а потом отказало зажигание. Француз сидел в машине, не решаясь выйти в черную густую грязь, когда мимо с песнями прошла какая-то пьяная свадьба. Он на своем ломаном русском языке попросил о помощи, и парни в свадебных костюмах тут же запросто полезли в лужу, не раздумывая, а веселясь от ситуации с жалким иностранцем. Они мигом выкатили машину и ушли, стряхивая грязь отчаянным притопом. Француз быстро устранил неполадку, а поехав дальше, оказался у распахнутых ворот двора, где плясала и что-то пела компания его спасителей. Он, естественно, остановился, посигналил им благодарственно, крикнул свое спасибо и тронулся вперед, когда один из благодетелей схватил булыжник и могучим броском разбил в его машине заднее стекло. Вот она, русская душа! — восторженно делился француз своим замечательным открытием.
— Давай бумагу, Семеныч, — решительно сказал Рубин. — Вспомнил я. Прости, что не сразу. Очень давно не видел того человека.
— А не заложит он тебя? — хмуро спросил Семеныч. — А ты потом — меня. Подумай. Это Фальк умел играть в такие игры, да и то вот, видишь, доигрался.
— Давай, давай, — сказал Рубин. — А зря подозревать человека — это тебе не западло? Я о себе говорю.
— Я, Илья, никому не верю, — просто сказал Семеныч. — Я и бабе своей не верю. Фальку верил. Теперь опять некому. Держи.
Он вытащил из-за пазухи записную книжку, достал из нее бритву и ловко взрезал обложку. Листок был из папиросной бумаги, исписанный мелко и густо.
— Ох, сколько там сидит! — изумился Рубин, подслеповато вглядываясь в листок.
— Это еще не все. Спецотделение есть. Но там десяток-полтора. И не дотянуться туда. Чтобы парашу не разводить, скажи — десяток. А узнаю точно, тебя сыщу. И если что случится — сыщу, — добавил Семеныч холодно. — Не обижайся.
— Суровый ты мужчина, — вяло сказал Рубин.
От усталости и переживаний дня ноги уже плохо держали его. Они обменялись быстрым рукопожатием, потом Семеныч глянул на Рубина, чуть отодвинувшись, и крепко обнял его. У Рубина вдруг брызнули слезы.
— Счастливо, чудик, — ласково сказал Семеныч. — Не будь лохом. Свидимся еще. Бог даст.
И быстро вышел.
Медленно-медленно поднимался Рубин на свой второй этаж. Ирина выскочила ему навстречу.
