src="images/i_055.png"/>
Статистика, представленная в этих таблицах, рассчитана на основе сведений, взятых из книги «Пограничная служба России. Энциклопедия. Формирование границ. Нормативная база. Структура. Символы» (М., 2009. — С. 253), монографии В. С. Христофорова «Органы госбезопасности СССР в 1941–1945 гг.» (М., 2011. — С. 33–34), а также архивных документов, хранящихся в РГВА (Ф. 32880. Оп. 1. Д. 142. Л. 76-106).
Исходя из приведенной статистики, можно сделать вывод о том, что морально-психологическая стойкость пограничников в годы Первой мировой войны была значительно выше, чем в первый год Великой Отечественной войны. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что доля пленных среди офицеров пограничной стражи царской России в 7 раз, а среди низших чинов в 3 раза была меньшей, чем среди личного состава пограничных войск НКВД СССР. Да и доля кровавых потерь была в 1,3–1,5 раза выше, чем в советских пограничных войсках.
В таблице № 25 обращает на себя внимание один момент, который также подтверждает этот вывод. Имеется в виду принципиально разное соотношение числа раненых и контуженых к числу погибших и умерших от ран. Если в годы Первой мировой войны на одного погибшего пограничника приходилось 6,9 раненых и контуженых, то в годы Великой Отечественной войны этот показатель составил всего лишь 0,4 человека. Он оказался даже хуже, чем среди военнослужащих Красной армии (1: 1,1). Подобные различия, на мой взгляд, объясняются тем, что помимо безобразного отношения командиров всех степеней к сохранению жизни своих подчиненных пограничникам в период их пребывания в действующей армии (с 22.06.41 по 1.05.42) значительно большую часть времени приходилось отступать, нежели наступать. Как уже ранее отмечалось, к моменту, когда Красная армия начала освобождать советскую территорию от врага, пограничных частей, подчиненных ГУПВ НКВД СССР, в составе действующих фронтов уже не было. Были пограничные части внутренних войск, затем — войск НКВД по охране тыла действующей армии. Но это не одно и то же. А если к этому добавить, что в период отступления большинству частей Прибалтийского, Белорусского и Украинского округов не раз приходилось попадать в окружение немецких войск, то станет понятно, что доля раненых, оставленных на поле боя, у пограничников была значительно большей, чем у Красной армии за все годы войны. Ведь Красная армия познала не только горечь поражений и отступления в первые полтора года войны, но и радость одержанных побед в последующие годы. А вот пограничникам участвовать в наступательных операциях пришлось только один раз — в период контрнаступления советских войск под Москвой. И все.
Очень правдиво, на мой взгляд, психологическое состояние командиров и красноармейцев, попавших в окружение, передал в своих воспоминаниях упоминавшийся уже мною полковник пограничных войск в отставке М. А. Брагинский. Взгляд этого человека на трагические события того далекого прошлого ценен еще и тем, что относятся они к периоду выхода 39-й армии из окружения северо-западнее Вязьмы летом 1942 года. А, как известно, треть этой армии составляли дивизии, сформированные из военнослужащих пограничных и внутренних войск НКВД СССР, а командовал ею выходец из пограничных войск, бывший заместитель наркома внутренних дел по войскам генерал-лейтенант И. И. Масленников. Заместителями у него также были генералы-пограничники И. А. Богданов и П. П. Мирошниченко. Три дивизии и восемь полков также возглавляли бывшие офицеры пограничных войск. Предлагаю читателям выдержку из воспоминаний уважаемого ветерана Великой Отечественной войны.
«Это было первым таким боестолкновением, которое принесло немалые потери.
Были убитые и были раненные. Те, кто был ранен, но мог идти, старались не отставать от отряда. Тяжело раненные остались без помощи на этой редколесной поляне. Трудно ожидать помощи во время шквального огня. Уцелевшие и легко раненные устремились вперед, другие повернули назад, под угрозой попасть под огонь подбежавших на помощь своим, немцев. Это было ужасно. Когда отошли на какое-то расстояние от этого места и остановились, убедившись, что нас не преследуют, передохнуть, стали вырисовываться потери и судьба тех, кто был тяжело ранен. Тут же стало известно, что начальник штаба армии генерал-майор Мирошниченко был тяжело ранен, видя, что помощь не оказывают, застрелился, не желая попасть к немцам. Застрелился политрук нашего взвода пограничников, взвода охраны Военного Совета Сысоев. Осколочками разрывной пули был ранен в ногу командующий Иван Иванович Масленников. Ему медсестра перевязала рану, выстрогали палку, и он продолжал движение, слегка прихрамывая. Тяжело ранен в обе ноги был начальник политотдела 39 армии бригадный комиссар Юсим. Ему сгоряча удалось преодолеть просеку, но дальше идти он был не в состоянии. Ему была оказана помощь, сделана перевязка. Из двух тонких жердей и плащ-накидки сооружены носилки, и выделено четверо бойцов, которые его несли. На привале к нему подошел член ВС Фоминых, и я слышал, как Юсим подавленным, хриплым голосом просил, чтоб его постарались передать партизанам. Забегая вперед, скажу — сделать это не удалось. В одном из последующих боестолкновений осталось неясным, что с ним стало, где бойцы, его переносившие, что, в конце концов, произошло. Аня Мушникова была свидетелем того, как корпусной комиссар Фоминых передал раненому Юсиму пистолет ТТ, чтобы он мог застрелиться, если будет совсем плохо.
Все это действовало крайне угнетающе на психику, особенно то, что раненым никто никакой помощи не оказывал. Да и как ее было оказать, любая задержка, в условиях, когда еще идет огонь и одни стараются преодолеть опасный рубеж и уходят вперед, другие под воздействием страха откатываются назад, раненые остаются без какой-либо помощи. Легкое ранение, особенно в область мягких тканей или, по крайней мере, не в ноги, позволяло идти, преодолевать участок прорыва и затем получить первичную помощь. Такие если могли идти дальше, шли, другие — вынуждены были добираться до какой-либо деревни и пытаться пересидеть до заживления.
Хуже было с теми, кто был ранен тяжело. Как правило, они оставались на месте боестолкновения и что с ними, в конечном счете было, оставалось неизвестным»[308].
Думается мне, что здесь все понятно и без каких-либо комментариев. В условиях смертельной опасности в тот период каждый думал только о себе. Каждый стремился выжить любой ценой. Позабыв о войсковом товариществе, бросали тяжелораненных и генералов, и полковников, не говоря уже о лейтенантах, сержантах и рядовых красноармейцах.
В том, что это был не единичный случай, можно убедиться, ознакомившись с некоторыми архивными документами. К примеру, в приказах по войскам охраны тыла Юго-Западного фронта встречаются упоминания о том, как командир роты 98-го пограничного полка старший лейтенант А. А. Заборских оставил своих подчиненных в окружении, а сам, переодевшись в гражданскую одежду, бросив личное оружие и партийные документы, сдался в плен противнику. Или как начальник медслужбы 93-го погранотряда Великолуг убежал с поля
