уши?
Чтобы рассеять мои подозрения, решили нырнуть в телефонную будку. В будке я повернулся лицом к филеру, а Жозефина прижалась ко мне, уткнушись замерзшим носом в мой шарф. Через заледенелое стекло я увидел, что шпик притормозил и сделал несколько шагов в обратную сторону, не оставляя нам никаких сомнений в его искоренительском предназначении.
Уходить от «наружки» я еще не умел. Но любой ребенок знает — быть реалистом значит не спорить с ветром, а грамотно развернуть судно. Тогда есть шанс сделать ветер своим союзником. Особенно в такую метель.
Мы перешли на другую сторону «Бродвея», добрели до кафе «Молодежное». Как всегда, очередь. Протиснулись вовнутрь — не догоню, так согреюсь.
— У меня есть два рубля. На пару чашек чая хватит. — Похвастался я.
— У меня есть деньги и на коньяк. — Сообщила Жозефина.
Пока мы разбирались с бюджетом, возле нас возник администратор в черном костюме.
— Вас двое? У меня как раз два свободных места. — И не обращая внимания на толпу негодующих, повел в зал.
Мы изумленно переглядывались, пока он не усадил нас за столик, услужливо придержав за Жозефиной стул. Удивление моей спутницы неожиданно для меня сменилось восторгом, когда мы в соседе по столу опознали нашего преследователя. Это был высший пилотаж. Мышка-наружка не только сумела незаметно прошмыгнуть мимо нас и отдать распоряжения персоналу, но и загнать нас самих в мышеловку. Он уже отогрелся. Теперь ему осталось, не пошевелив коготком, пожинать плоды собственной юркости и с короткого расстояния в тепле и уюте изучать вверенные ему объекты. Джентльмены-искоренители открылись для меня с новой стороны — творческой. Но моя Мата Хари смотрела на происходящее с высоты своего авантюрного темперамента. Ее глаза призывно заблестели. Она предвкушала драматургию, к которой я совсем не был готов.
Когда коньяк был разлит по сосудам, шпик, вопреки боевому заданию, дружелюбно предложил чокнуться. Затем он пододвинул к нам вазу с апельсинами. Я сдержанно поблагодарил, а Мата Хари взяла плод и принялась его пристально рассматривать. Потом водрузила на место и с серьезностью эксперта произнесла:
— Это марокканские, а мы едим только яффские.
Затем подозвала официанта и потребовала принести нам израильские апельсины. Товар оказался в наличии. Драматургия обрастала мясом, вернее, мякотью. Я решил слегка подыграть моей спутнице:
— Мне рассказывали, что все апельсины к нам поступают из Израиля, но на складах переклеивают этикетку на марокканскую, чтобы не афишировать израильские товары.
— Я определяю не по этикетке. — Авторитетно сообщила Жозефина и протянула соседу наш апельсин с чернильным клеймом “Jaffa”.
Мне показалось, что у филера в рабочее время возникли побочные интересы, потому что, отогревшись, он пригласил Жозефину танцевать. Не знаю, о чем они говорили в момент уединения, но вернувшись, она, заглянув ему в глаза, невинно спросила:
— А как вы относитесь к евреям?
— Очень хорошо. Исключительно умный народ. У меня даже есть друзья-евреи.
Я отдавил Жозефине все ноги под столом, но «Остапа несло».
— А кто вы по профессии?
— Попробуйте угадать. — Кокетливо отозвался сосед.
— Одну минуту… — Мата Хари сморщила в наигранной задумчивости лоб. — Вы завскладом. Нет-нет, подождите, вы — разведчик.
— На самом деле я востоковед.
— Востоковедчик? — скаламбурила Жозефина.
Я понял, что самое время оставить собеседника наслаждаться апельсинами и рвануть восвояси, пока моя спутница не договорилась до статьи уголовного кодекса. Оказавшись в метро, я не преминул указать Жозефине на ее ошибку — человек при исполнении, ты облегчила ему задачу составления рапорта, и еще не известно, как он интерпретирует твою дерзость.
— А-а, чтобы он уже был мне, как лампочка — днем висел, ночью горел. Я уже думать забыла о нем и его наружных органах. — Подытожила Жозефина.
Через несколько дней она вернулась в солнечную Молдавию. Больше я о ней не слышал.
КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА
Под вывеской КГБ скрывалась и научная лаборатория, где люди с высшим образованием и научными степенями трудились над «наукой страсти нежной» — принуждением к Любви. К вождям, партии, народу. Советскому. На худой конец, к русскому. И ни к какому другому. Я искренне не понимал, почему я должен любить народ, который меня презирает. Да и вообще как можно любить народ, даже свой собственный? Любовь — интимное чувство. С народом нельзя. Не по-людски как-то. Объекты разработки были разбиты на целевые группы: артистов, евреев, священнослужителей, иностранцев, переводчиков Интуриста, пенсионеров… Одни люди попадали в поле зрения искоренителей по стечению обстоятельств, другие — по факту рождения. Разработчики собирались на совещания, анализировали графики, брали соцобязательства. Скорей всего, они по природе своей не были садистами или злодеями. Да и откровенных жидоедов среди них было не больше и не меньше, чем среди разрабатываемых. Словом, люди как люди. Присутствовавшие на процессе Эйхмана выделяли его заурядность. Его лоб не был отмечен печатью дьявола. Его работа тоже была заполнена монотонными цифрами, отчетами и графиками. Он был любящим отцом и образцовым супругом.
Рабочий день потихоньку подошел к концу. Я уже примкнул к троллейбусной очереди, когда кто-то коснулся моего плеча:
— Леонид, задержись, я уже полчаса тебя дожидаюсь.
Вот как, а я-то наивно думал, что «случайные» встречи с ними уже позади. Как и тогда, два года назад, я инстинктивно начал просчитывать варианты с выигрышем времени. Зачем? Спросите что-нибудь полегче. Тот же дискомфорт, только на этот раз без паники. В последнее время я был занят исключительно университетскими и сугубо личными делами. Процесс благополучно и давно закончился. Дольник, сдав всех своих подельников, тихо получил 4 года, и, должно быть, полсрока оттянул. Так что же им на этот раз от меня понадобилось?
Троллейбус отъехал от тротуара, а его место заняла серая (а то какая же?) волга.
Виталий Палыч схватил мою руку и дружелюбно потряс.
— Леонид, нам надо поговорить. Мы не стали посылать тебе повестку в этот раз. — У нас есть на это свои соображения, разговор займет часа полтора-два. Сегодня ведь у тебя не учебный день…
У МИДа шофер свернул на кольцо в направлении Маяковки. В районе Лесной волга нырнула во двор и остановилась. Только поднявшись по лестнице на второй этаж, я сообразил, что привезли меня на частную квартиру, разумеется, конспиративную. Дверь открыл тоже старый знакомый — Евгений Иваныч, которого я когда-то так элегантно послал на х… Он тоже изобразил радость по поводу этой встречи. Меня завели в чистенькую скромненькую светелку. Стол, покрытый застиранной до желтизны кружевной скатеркой, розовый абажур.
— Леонид, — с места в карьер начал Евгений Иванович, — сколько ж мы не виделись? Года полтора?
— Да я как-то
