Самарскій уѣздъ, во главѣ котораго стоялъ гр. А. Н. Толстой, не глупый, но общеизвѣстный интриганъ, претендовалъ на полученіе мѣста члена управы для „своего” кандидата, противъ чего сильно возставали два в&гда дружественныхъ между собою уѣзда: Ставропольскій и Бугурусланскій, отрицательно относившіеся къ проискамъ Н. А. Толстого и его клики. Пока я лежалъ въ жару и въ больномъ одиночествѣ, происходили всевозможныя совѣщанія, намѣчались разныя кандидатуры и комбинаціи. Ставропольцы, по соглашенію съ Бугурусланцами, Бугульминцами и Новоузенцами, надумали выдвинуть мою кандидатуру въ противовѣсъ намѣченнаго Толстымъ кандидата.
Мое имя оказалось подходящимъ, прежде всего по доброй памяти земцевъ къ личности моего отца, а затѣмъ — мое имя было новымъ и безобиднымъ, я никому на собраніяхъ — никакимъ уѣздамъ, партіямъ или отдѣльнымъ гласнымъ, не успѣлъ причинить ни вреда, ни непріятостей...
Ближе меня знали одни лишь мои земляки — Ставропольцы, которые были заинтересованы имѣть въ составѣ Губернской Земской Управы „своего человѣка, въ силу чего старательно пропагандировали, отмѣчая мои заслуги по мѣстной службѣ и земской работѣ.
И вотъ, въ конечномъ результатѣ, я оказался заочно избраннымъ значительнымъ большинствомъ, вопреки всяческимъ махинаціямъ со стороны злобствовавшаго гр. Толстого.
Несмотря на протестъ врача, тотчасъ по окончаніи баллотировки, торжествующіе побѣдители — иниціаторы моей новой земской службы, ворвались ко мнѣ въ комнату и стали радостно меня, еще лежавшаго пластомъ въ постели, поздравлять. Я сначала принялъ ихъ слова за шутку, но потомъ пришлось повѣрить. Я не благодарилъ ихъ, но высказалъ искреннее свое негодованіе по ихъ адресу, и заявилъ, что я безусловно откажусь отъ навязанной мнѣ чести. Сдишкомъ я полюбилъ службу земскаго начальника и въ помыслахъ своихъ въ то время никогда не имѣлъ въ виду разставаться съ ней и со всей , счастливо сложившейся для меня, обстановкой.
Но обстоятельства оказались сильнѣе меня: мое намѣреніе отказаться отъ работы въ Губернской Управѣ встрѣтило серьезный протестъ не только со стороны моихъ Ставропольцевъ, но, главнымъ образомъ, представителей прочихъ уѣздовъ, поддержавшихъ мою кандидатуру. Пришлось волей-неволей подчиниться своей судьбѣ.
Вспоминаются горькія переживанія при разставаніи съ моимъ земскимъ начальничествомъ, съ многочисленными сотрудниками въ лицѣ волостныхъ старшинъ, старостъ, писарей, которые съ рѣдкой отзывчивостью и искреннимъ сожалѣніемъ отнеслись къ моему вынужденному уходу. Были составлены отъ всѣхъ волостныхъ и сельскихъ сходовъ особые приговоры, въ которыхъ высказана была лестная для меня оцѣнка четырехлѣтней моей службы. Постановили испросить разрѣшеніе повѣсить мой портретъ во всѣхъ волостныхъ правленіяхъ, но губернскимъ начальствомъ пожеланіе это было отклонено. Тогда мнѣ преподнесена была фотографическая группа волостныхъ старшинъ съ трогательной ихъ надписью. Я всегда бережно хранилъ ее у себя въ кабинетѣ на видномъ мѣстѣ, вплоть до послѣднихъ дней моего пребыванія въ Россіии...
Такимъ совершенно непредвндѣннымъ путемъ оборвалась моя БуяновСкая счастливая жизнь, полная дѣлового интереса и творческой работы на благо привыкшаго ко мнѣ населенія, которое, при моихъ проводахъ, оказало мнѣ такое исключительное вниманіе, что забыть этого я до сихъ поръ не могу.
Когда, разставшись съ болью въ сердцѣ съ моимъ уютнымъ коричневымъ флигелемъ, съ милыми сосѣдями — со всѣми этими „Ильюшами”, „Батями”, „Ваньчо”, „дядей Ваней” и другими Буяновцами, я на своей вѣрной испытанной тройкѣ подъѣхалъ къ выѣздной околицѣ — моимъ глазамъ представилась неожиданная картина... Ново-Буяновскій сельскій сходъ полностью, съ иконами и хоругвями, стоялъ и ждалъ моего появленія, чтобы отслужить мнѣ напутственный молебенъ. Горячо я молился тогда... Больно было разлучаться съ радостнымъ прошлымъ, пережитымъ въ Ново-Буяновской тихой дѣловой обстановкѣ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, жутко становилось за будущее... Мнѣ въ то время казалось, что, покидая Буяновскую околицу, я оставлялъ проторенную знакомую мнѣ дорогу и выѣзжалъ на новый, неизвѣстный путь, чреватый всяческими осложненіями и неожиданностями, что на самомъ дѣлѣ и оказалось...
Въ Уѣздномъ Съѣздѣ ко мнѣ отнеслись также удивительно тепло. Организованы были въ мою честь трогательные проводы, на которыхъ я впервые услышалъ въ сказанныхъ моими бывшими сослуживцами дружескихъ рѣчахъ гласную оцѣнку моей прошлой дѣятельности. Не безъ слезъ я со всѣми съ ними разставался... То были слезы радости и печали вмѣстѣ.
Помню, какъ многіе изъ моихъ уѣздныхъ друзей, провожая меня на широкое поприще губернской земской работы, мнѣ говорили: „до свиданія”, прозрачно намекая на желательный мой скорѣйшій возвратъ обратно въ Ставрополь въ качествѣ Предводителя.
Объ этомъ ранѣе мнѣ никогда не думалось; но долженъ, однако, откровенно сознаться, что посѣянныя тогда моими друзьями сѣмена заманчивой перспективы предводительской службы глубоко запали въ мое воспріимчивое сердце.
Сдавъ участокъ моему замѣстителю и переѣхавъ въ Самару, я сначала поселился въ гостиницѣ П. Е. Аннаева, гдѣ я и ранѣе обычно останавливался, не столько въ силу удобствъ и комфорта, сколько изъ-за моихъ личныхъ симпатій къ ея хозяину — привѣтливому, тихому и доброму человѣку.
Благодаря его знакомству съ городомъ, я вскорѣ же нашелъ себѣ квартиру въ небольшомъ особнячкѣ на углу Троицкой и Алексѣевской улицъ, удобство которой заключалось въ близости къ Губернской Земской Управѣ.
Я занималъ весь верхній этажъ, заключавшій въ себѣ маленькую переднюю, рядомъ съ нею — довольно помѣстительную комнату, служившую мнѣ одновременно залой, гостиной и столовой; затѣмъ небольшой кабинетъ, спальню, широкій корридоръ, соединявшій мою половину съ помѣщеніемъ для прислуги, кухней и довольно обширной кладсивой.
Въ Сурнакинскомъ домѣ прислугой служила мнѣ все та же почтенная и заботливая старушка Анна Васильевна. Вмѣстѣ съ ней, я захватилъ съ собой изъ Новаго Буяна еще мальчика Порфирія Еремина въ качествѣ „казачка”, и вѣрнаго моего друга по дому и охотѣ пойнтера „Джека”.
Пріѣхалъ я изъ деревни, какъ говорится, „налегкѣ” — вещей было мало, мебель взялъ лишь ту, которая дана была мнѣ отцомъ изъ Головкина — его „оттоманку” и свою складную кровать. Все остальное, самое необходимое, пріобрѣлъ я на скорую руку въ самой Самарѣ только для того, чтобы можно было мнѣ сидѣть.. Дома бывалъ я мало, и объ излишнемъ комфортѣ смѣшно было думать.
Предсѣдателемъ Самарской Губернской Земской Управы былъ Владиміръ Николаевичъ Карамзинъ. Онъ принадлежалъ къ старинному дворянскому роду, прославленному принадлежностью къ нему знаменитаго Россійскаго исторіографа Н. М. Карамзина. Въ описываемое мною время семья Карамзиныхъ владѣла обширными помѣстьями въ Бугурусланскомъ уѣздѣ Самарской губ. и состояла изъ трехъ братьевъ: старшаго
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
