Приведеніе въ ясность собраннаго обширнаго матеріала; выработка кадастраваго распредѣленія; составленіе плановъ и почвенныхъ картъ, — вся эта работа требовала необыкновеннаго напряженія, тѣмъ болѣе, что законъ указывалъ сроки этихъ заданій, а населеніе было очень заинтересовано въ добросовѣстности и справедливости произведенныхъ земствомъ счетныхъ выводовъ.
Приходилось списываться со всѣми культурными центрами Россіи, вызывать спеціалистовъ, которыхъ брали въ то время на расхватъ благодаря тому, что переоцѣночный законъ вводился почти повсемѣстно въ земской Россіи одновременно. Въ этомъ отношеніи не могу не вспомнить съ чувствомъ особой благодарности извѣстнаго проф. Докучаева, давшаго намъ нѣкоторыхъ превосходныхъ сотрудниковъ по статистикѣ и почвовѣдѣнію.
Существенное затрудненіе встрѣчалъ я при формированіи „летучихъ статистическихъ отрядовъ” для собиранія данныхъ на мѣстахъ. Требовались люди, не только хорошо грамотные, но болѣе или менѣе смышленые и образованные, которые могли бы объяснять темному населенію, чего отъ нихъ хотятъ.
Первыя статистическо-оцѣночныя работы управой намѣчены были въ Новоузенскомъ уѣздѣ, сравнительно мало заселенномъ и съ ограниченнымъ числомъ мѣстной интеллигенціи. Нами составлялись списки приглашаемыхъ въ отряды работниковъ и представлялись на утвержденіе губернской власти.
Помимо того, что въ губернской канцеляріи подолгу задерживалось все это производство, съ самаго начала всѣ мои представленія почти цѣликомъ отклонялись по причинѣ „политической неблагонадежности” упоминавшихся въ нихъ кандидатовъ. Работа, однако, была срочная, время шло и положеніе очень осложнялось отсутствіемъ персонала. Приходилось лично говорить на эту тему съ начальникомъ губерніи А. С. Брянчаниновымъ, который мнѣ категорически заявилъ, что онъ „всѣхъ статистиковъ” считаетъ опасными соціалистами, и разсылку ихъ по губерніи ни въ какомъ случаѣ не допуститъ.
Создавался какой-то заколдованный кругъ: съ одной стороны, столичное Правительство приказывало приступить къ срочной работѣ, а губернское начальство чинило тому препятствіе.
Надо отдать справедливость нашему милѣйшему А. С. Брянчанинову, что его губернаторскія способности въ отношеніи политическаго сыска и наблюденія за ввѣреннымъ ему краемъ отличались крайней простотой и апріорностью въ распознаваніи дѣйствительнаго, зла и блага. Такъ, у него, въ его начальнической сановной головѣ, заранѣе установленъ былъ взглядъ на извѣстныя категоріи людей въ отношеніи ихъ политической „благонадежности” въ зависимости отъ принадлежности ихъ къ той или другой профессіи, тому или другому обществу. Подобный взглядъ я испыталъ на себѣ. Пока я служилъ земскимъ начальникомъ, я былъ „на хорошемъ счету” у Его Превосходительства. Стоило мнѣ перейти на земскую службу, какъ я попалъ у него подъ великое подозрѣніе. Такъ, А. С. жаловался И. А. Сосновскому на меня послѣ перваго моего появленія въ губернскомъ городѣ въ качествѣ члена Управы, за то, что, предствляясь Губернатору по утвержденіи меня въ новой должности, я явился къ нему не въ мундирѣ, а въ штатскомъ сюртукѣ. Въ этомъ Брянчаниновъ усмотрѣлъ „демонстративный” мой уклонъ въ сторону политической оппозиціонности къ власти.
До моего „земства”, постоянно принятый въ семьѣ Брянчаниновыхъ я, не стѣсняясь присутствіемъ того же А. C., позволялъ себѣ высказывать много непочтительнаго по адресу далекаго чиновнаго Петербурга, глухого ко всему мѣстному, и мечталъ вслухъ о необходимости установленія живой связи между столицей и провинціей, въ лицѣ выбранныхъ отъ губернскаго земства людей... Но тогда я былъ „земскимъ начальникомъ”, слѣдовательно, человѣкомъ „надежнымъ”, а теперь сталъ „земцемъ”, да еще позволившимъ себѣ представляться начальству въ сюртукѣ, вмѣсто мундира... Такова психологія была у нашего Губернатора, много горя и бѣдъ причинившаго въ отношеніи набора упомянутыхъ мною выше статистическо-оцѣночныхъ отрядовъ.
Пришлось мнѣ обратиться, помимо самаго Брянчанинова, къ всесильному И. А. Протопопову — Правителю его же губернаторской канцеляріи, фактически державшему губернію въ своихъ рукахъ. Онъ снесся съ Петербургомъ, указавъ съ одной стороны, на необходимость срочнаго формированія отрядовъ по новому законоположенію, и съ другой, — на вынужденность со стороны Начальника губерніи допущенія въ ихъ составъ нѣкоторыхъ т. н. „поднадзорныхъ”, въ силу крайней затруднительности для земства найти достаточное количество служащихъ для статистическо-оцѣночныхъ отрядовъ.
Министерство разрѣшило Губернатору встать на этотъ путь. Дѣло было наконецъ сдвинуто съ мѣста.
Протопоповъ сталъ пропускать списокъ за спискомъ — отряды формировались и отсылались.
Другое бюро, которымъ я руководилъ, было санитарное. Непосредственное завѣдываніе имъ было поручено д-ру Моисею Марковичу Грану, талантливому работнику и дѣльному организатору.
Составъ земскихъ служащихъ въ губернской Управѣ за время моего въ ней пребыванія оставилъ во мнѣ наилучшія воспоминанія: всѣ они были честными исполнительными работниками, искренне любившими свое дѣло и ревниво къ нему относившимися.
Въ описываемое мною время 1897 — 1898 г. г. о какихъ-либо политическихъ теченіяхъ среди нихъ не было слышно и стали они выявляться лишь позднѣе, послѣ печальной памяти Японской кампаніи 1904 г.
Знакомство мое съ самимъ земскимъ дѣломъ въ его широкомъ губернскомъ масштабѣ шло быстро, благодаря создавшейся для меня благопріятной служебной обстановкѣ, а также въ силу необходимости отправлять въ нужныхъ случаяхъ обязанности Предсѣдателя Управы. Работать въ общемъ приходилось много, дѣло было исключительнаго объема и интереса. Представлялся немалый просторъ для проявленія творчества и иниціативы. Это въ особенности, понадобилось въ 1898 году, когда Самарскому земству пришлось бороться съ послѣдствіями неурожая 1897 года и заняться продовольственно-семенными операціями. Но я долженъ въ хронологическомъ порядкѣ упомянуть о нѣкоторыхъ событіяхъ, сыгравшихъ въ 1897 году въ моей личной и семейной жизни исключительную роль.
41
Начавшееся въ с. Новомъ Буянѣ весной 1893 года знакомство мое съ Ушковской семьей изъ года въ годъ становилось ближе и душевнѣе, перейдя за четыре истекшіе года въ тѣсную, искреннюю дружбу между мной и милымъ Константиномъ Капитоновичемъ. Дѣти его, главнымъ образомъ, малыши—мальчики, видимо, тоже мнѣ симпатизировали. Что же касается барышень, то къ той характеристикѣ, которая мною была дана ранѣе въ моихъ воспоминаніяхъ могу лишь добавить, что изъ милыхъ бѣлокурыхъ подростковъ, которыхъ я засталъ впервые при нашей встрѣчѣ, за эти же четыре года обѣ онѣ превратились въ миловидныхъ взрослыхъ барышень, воспитанныхъ, строго-выдержанныхъ, образованныхъ, свободно владѣзшихъ иностранными языками, просто и достойно державшихъ себя въ обществѣ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
