Невольно мое особое вниманіе привлекала старшая изъ нихъ — Анна, съ годами пріобрѣтавшая то внѣшнее очарованіе, которое подсказывается лишь внутренними отличительными свойствами любящей, ясной и чистой души. Не разъ ловилъ я себя на томъ чувствѣ особаго восхищенія и безконечнаго преклоненія, когда, бывало, увидишь ея лучистые большіе голубые — „Анютины” — глаза, отражавшіе всю красоту ея добраго, правдиваго нутра.
Скромная, внутренно-сосредоточенная, по природѣ скорѣе замкнутая, Анна Константиновна внѣшне была мало общительна, но тѣмъ не менѣе, наши взаимоотношенія становились изъ года въ годъ искреннѣе и проще. Немало содѣйствовали нашему обоюдному сближенію нѣкоторыя лица, общіе наши знакомые, старые служащіе въ той же Ушковской семьѣ, какъ, напр., почтенная нянюшка Любозь Максимовна, выходившая всѣхъ дѣтей, почему-то благоволившая ко мнѣ, или ихъ главноуправляющій Оскаръ Карловичъ Корстъ, все время мечтавшій о нашей будущей помолвкѣ.
Сваталъ насъ самъ Владыка, Самарскій Епископъ Гурій.
Самъ я далекъ былъ отъ этой мысли: многое меня останавливало отъ этого шага; главное — я не давалъ еще самъ себѣ яснаго отчета, насколько чувства мои къ Аннѣ были прочны и серьезны. Выяснилось это для меня въ началѣ того же 1897 года, когда до меня дошли упорные слухи, что Анна Константиновна выходитъ въ Москвѣ замужъ... Только тогда я осозналъ, какое сильное чувство зародилось у меня къ ней. и понялъ, кого и что я въ ея лицѣ теряю... Сердце рвалось ее повидать, спросить, переговорить и повѣдать ей все мое сокровенное. Однако, при создавшихся условіяхъ моей новой службы и жизни осуществить это было невозможно... Приходилось покоряться судьбѣ и оставаться одинокимъ холостякомъ, цѣликомъ отдавшимся земской работѣ.
Наступила весна, и съ первыми пароходами, внезапно для меня, пріѣзжаютъ въ с. Рождественно всѣ Ушковы... Слухи о замужествѣ оказались вздорными. Предложенія дѣлались, но Анна Константиновна ихъ всѣ отклонила... Помнится мнѣ, какъ все это было мною радостно воспринято! Ко всему этому съ Ушковской семьей пріѣхала новая старшая наставница барышень, г-жа Тютчева — особа умная, энергичная и достаточно рѣшительная. Очевидно, она была прослышана про наши взаимоотношенія. Познакомившись со мной, она рѣшила оказывать всяческое содѣйствіе нашему дальнѣйшему сближенію,устраивала поѣздки барышень Ушковыхъ въ Самару, въ театръ, приглашала меня въ Рождественно на разные пикники, катанья и пр.
Я не могъ скрывать дальше своихъ чувствъ къ Аннѣ, которая, въ свою очередь, тоже проявляла по отношенію ко мнѣ все яснѣе и рѣшительнѣе взаимность своего сердца.
Вспоминаются наши вечернія сидѣнія на Рождественскомъ балконѣ при таинственномъ свѣтѣ восходящаго изъ-за Самары полумѣсяца и мерцающаго звѣзднаго небеснаго купола; катанія вдоль берега Волги; гулянія по Жигулевскимъ полянамъ...
Я написалъ отцу, чтобы пріѣхалъ ко мнѣ въ Самару. Самъ я поѣхать къ нему не могъ — слишкомъ былъ занятъ. Съ нимъ я хотѣлъ посовѣтоваться прежде, чѣмъ рѣшиться на окончательный шагъ, который — я чувствовалъ — долженъ былъ скоро свершиться. Отцу я высказалъ все и онъ пожелалъ познакомиться съ Ушковыми, главнымъ образомъ съ Анной. Съѣздили мы вмѣстѣ въ Рождественно. Въ результатѣ отецъ со слезами на глазахъ меня благословилъ, сказавъ: „Лучшей ты не найдешь”. Онъ былъ очарованъ новымъ знакомствомъ, которому суждено было, съ его благословенія, превратиться въ близкое и радостное для нашей семьи родство.
Отецъ уѣхалъ и я рѣшился откровенно объясниться прежде съ Константиномъ Капитоновичемъ, испросить его предварительное согласіе. Онъ былъ въ курсѣ нашихъ съ ней отношеній и далъ мнѣ разрѣшенье, подтвердивъ свое искреннее ко мнѣ расположенье. „Ступай съ Богомъ, — сказалъ онъ мнѣ напослѣдокъ — переговори съ дочерью... Она тебя любитъ... Будьте счастливы!”
Помнится мнѣ, въ тотъ же день послѣ обѣда, который въ Рождественнѣ подавался въ 1 часъ дня, барышни надумали прокатиться по Воложкѣ на лодкѣ. Собрались Анна, ея сестра Наталія и, гостившія у нихъ, двоюродныя ихъ кузины, тоже Ушковы. Расположились мы всѣ въ превосходной, новой, только что изъ Самары доставленной лодкѣ и весело отчалили вверхъ по теченію.
Стоялъ чудный іюньскій день (17 число). Несмотря на полуденные часы, на водѣ ощущалась пріятная прохлада отъ легкаго встрѣчнаго вѣтерка — „Волжскаго бриза”. Я работалъ на веслахъ, противъ меня, за рулемъ сидѣла та, о которой одной были всѣ мои помыслы, н къ которой такъ безудержно влекло меня мое сердце. На душѣ у меня было спокойно: чувство свое теперь я зналъ хорошо и радостно, сознательно шелъ къ опредѣленному серьезному для всей моей послѣдующей жизни шагу.
Мы плыли подъ луговымъ берегомъ одного изъ Волжскихъ середышей — такъ обычно именовались острова, заливаемые вешнимъ половодьемъ великой рѣки. Пришла кому-то въ голову мысль причалить къ сушѣ и погулять по зеленѣвшимъ луговинамъ. Въ лодкѣ оказалась цѣлая батарея всевозможныхъ деревенскихъ прохладительныхъ напитковъ — все это было вытащено на берегъ и былъ устроенъ изъ всѣхъ этихъ домашнихъ лимонадовъ и квасовъ своеобразный кутежъ....
Весело, молодо разбѣжались всѣ кто куда по пустынному живописному острову... Мы съ Анной Константиновной остались одни среди кущи молодого тальника и сокорника на свѣже-обмытомъ волжскимъ половодьемъ песчаномъ береговомъ утесѣ... И вотъ тутъ, на коренной почвѣ моей родной, любимой съ дѣтства матушки-рѣки, свершилось то важное и рѣшительное, что для всей моей послѣдующей жизни оказалось величайшимъ благомъ. Произошло все это просто, какъ-то само собой: сѣли мы рядомъ, взяли другъ друга за руки и сказали взаимное, искреннее, любовное слово: „да... навѣки!”...
Въ чистыхъ, правдивыхъ глазахъ Анны, отнынѣ моей дорогой, любимой подруги жизни, я увидѣлъ отблескъ ея искренняго беззавѣтнаго чувства ко мнѣ и спокойной увѣренности въ предстоящемъ нашемъ взаимномъ счастьѣ. Вернувшись домой, радостные, мы бросились искать милаго нашего Константина Капитоновича, чтобы сообщить ему о свершившемся.
Наступило для насъ обоихъ счастливое, незабываемое время... Хотя помолвка наша не была еще объявлена, но намъ съ Анной дана была свобода для нашихъ свиданій, любимымъ мѣстомъ которыхъ была одна изъ скамеекъ въ Рождественскомъ саду. При малѣйшей возможности оторваться отъ текущихъ занятій по земству, я стремился изъ Самары на противоположный берегъ въ Ушковскую усадьбу, гдѣ ждало меня счастье, и гдѣ жилось въ то время всѣмъ весело и разнообразно. Постоянно устраивались катанья, то на лошадяхъ въ живописнѣйшіе Жигулевскіе лѣса и горы, то на т. н. „гулянкѣ” - особой баржѣ, буксируемой небольшимъ перевознымъ пароходикомъ „Ванькой”, и приспособленной спеціально для господскихъ пикниковъ по волжскому простору. Любимое же наше съ Анной катанье было вдвоемъ въ шарабанѣ, запряженномъ вороной съ лысинкой „Маруськой”, сильно и спокойно возившей насъ по полямъ, душистымъ лугамъ и лѣснымъ дубравамъ. Гдѣ хотѣли, мы останавливались, прогуливались и собирали цвѣты, причемъ лѣсному колокольчику въ нашей памяти навсегда оставлено было почетное передъ остальными преимущество — то былъ первый цвѣтокъ, поднесенный мною Анютѣ, въ первыя еще времена нашего съ ней знакомства...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
