Мирелле что-то шепнула Лану, коснувшись его руки. Он едва заметно вздрогнул – точно нервный конь, – по-прежнему не спуская глаз с Эгвейн. В конце концов, однако, кивнул и, круто повернувшись, отошел в сторону, ближе к дубу, обеими руками сжал рукоять меча, поднял его над головой клинком вниз, перенес тяжесть тела на одну ногу и замер.
В то же мгновение лицо Нисао, до этого хмуро следившей за Ланом, приобрело такое выражение, точно и ей удалось сложить вместе отдельные части головоломки. Потом она встретилась взглядом с Мирелле, и обе они посмотрели на Эгвейн. Однако вместо того, чтобы направиться к ней, они подошли друг к другу и о чем-то торопливо зашептались. По крайней мере, сначала это выглядело именно так. В дальнейшем говорила одна Мирелле, а Нисао лишь молча слушала, недоверчиво или отрицательно качая головой.
– Ты втянула меня в это, – почти простонала наконец Нисао. – Какая я слепая дура, что послушалась тебя!
– Как интересно... – протянула Суан, когда Мирелле с Нисао наконец повернулись к ней и Эгвейн. Удивительно, как двусмысленно ей удалось произнести это слово. Вид у Мирелле и Нисао был растерянный – точно их застали на месте преступления. Но в чем оно состояло? Эгвейн очень хотела бы это знать, но пока, как ей показалось, они собирались сделать хорошую мину при плохой игре.
– Может, зайдешь, Мать?.. – сказала Мирелле, сделав жест в сторону одной из палаток. Теперь на ее волнение указывала лишь легкая дрожь в голосе. Пот исчез. Она его вытерла, конечно, и прилагала все усилия, чтобы он не выступил снова.
– Спасибо, дочь моя. Нет.
– Немного винного пунша? – с вымученной улыбкой спросила Нисао, прижимая руки к груди. – Суан, пойди скажи Николь, чтобы она принесла пунш. – Суан не двинулась с места, и Нисао удивленно заморгала, поджав губы. Улыбка, однако, тут же появилась вновь; Нисао слегка возвысила голос: – Николь? Девочка, принеси пунш... Он, правда, приготовлен всего-навсего из сушеной ежевики, – стараясь быть любезной, продолжала она, обращаясь к Эгвейн, – но прекрасно бодрит.
– Я не хочу пунша, – резко сказала Эгвейн. Николь выглянула из-за палатки, но явно не торопилась выполнять приказание. Вместо этого она, покусывая нижнюю губу, уставилась на четырех Айз Седай. Во взгляде Нисао вспыхнуло что-то больше всего похожее на отвращение, но она не проронила ни слова. Еще один кусочек головоломки встал на свое место, и Эгвейн стало чуть легче дышать. – Единственное, чего я хочу, дочь моя, чего я требую, – это объяснений.
Какую бы хорошую мину они ни пытались делать, это не меняло существа дела. Мирелле умоляюще протянула к Эгвейн руку:
– Мать, Морейн остановила свой выбор на мне не только потому, что мы были дружны. Двое из моих Стражей прежде были связаны с сестрами, которые потом умерли. Авар и Нугел. На протяжении столетий если какой-то сестре и удавалось спасти Стража, то не больше одного.
– Я приняла в этом участие только потому, что у него было плохо с головой, – торопливо добавила Нисао. – Я немного разбираюсь в душевных болезнях. Если бы не это, я бы ни за что... Вот почему Мирелле удалось втянуть меня во все это.
Беспрестанно оглаживая свои юбки, Мирелле устремила на Желтую сестру мрачный взгляд; та ответила ей тем же.
– Мать, когда Айз Седай умирает, ее Страж словно пропускает через себя ее смерть, и она гложет его изнутри. Он...
– Мне это известно, Мирелле, – резко прервала ее Эгвейн.
Суан и Лиане достаточно хорошо объяснили ей все это, хотя ни одна из них не догадывалась, что ее расспросы связаны с Гавином, с тем, что может с ним произойти, если он и в самом деле станет ее Стражем. Неудачная сделка, как выразилась Мирелле. Наверно, так оно и есть. Если Страж погибал, а сестра оставалась жива, она очень страдала, но, так или иначе, справлялась со своим горем, держала его в себе, хотя рано или поздно оно прогрызало путь наружу. Суан, потерявшая своего Алрика в тот день, когда ее свергли, на людях держалась неплохо, хотя ночь за ночью проводила в слезах. Но разве горе и слезы, сколь бы долго они ни терзали человека, можно сравнить со смертью?
В преданиях много рассказывалось о Стражах, которые гибли, мстя за смерть своих Айз Седай; и правда, такое случалось очень часто. Человек, который хочет умереть, который, можно сказать, просто нарывается на смерть, сознательно идет на такой риск, результатом которого даже для Стража может оказаться гибель. С точки зрения Эгвейн, самым ужасным было то, что Стражи заранее знали обо всем. Знали, какой будет их судьба, если их Айз Седай умрет; знали, что ничего не могут сделать, чтобы изменить ее. Какое же мужество требовалось, чтобы, зная обо всем наперед, тем не менее решиться связать свою жизнь с Айз Седай!
Эгвейн сделала несколько шагов в сторону, чтобы лучше видеть Лана. Он стоял все так же неподвижно, и казалось, даже не дышал. Усевшись со скрещенными ногами на землю – какой уж тут пунш! – Николь с жадным любопытством разглядывала его. Арейна, перекинув косу на грудь, опустилась на корточки рядом с ней. В ее взгляде читалось еще более жадное любопытство, поскольку она смотрела только на Лана, в то время как Николь искоса поглядывала на Эгвейн и остальных. Стражи подошли друг к другу, делая вид, что тоже смотрят на Лана, в то время как на самом деле не спускали глаз со своих Айз Седай.
Порыв жаркого ветра взъерошил устилавшие землю мертвые листья, и Лан с пугающей неожиданностью вдруг двинулся вперед, стремительно вращая мечом, так что клинок слился в сверкающий круг. Быстрее, еще быстрее с каждым шагом; меч двигался с точностью часовой стрелки. Эгвейн надеялась, что он остановится или, по крайней мере, замедлит свое движение, но этого не произошло. Еще быстрее. Рот Арейны медленно открылся, глаза расширились; то же самое произошло с Николь. Обе подались вперед – дети, завороженные видом сладостей на кухонном столе. Даже остальные Стражи теперь поглядывали не только в сторону своих Айз Седай, но и на Лана, но, по контрасту с обеими женщинами, с совершенно другим выражением на физиономиях; они видели в нем льва, готового в любое мгновение напасть.
– Я вижу, ты заставляешь его работать как следует, – сказала Эгвейн.
Она имела в виду один из методов спасения Стражей, попавших в положение Лана. Мало у кого из сестер хватало духа этим заниматься, слишком дорого приходилось платить в случае неудачи, и не только самому Стражу. Другой метод состоял в том, чтобы, удерживая Стража от рискованных шагов, постепенно свести на нет его желание подвергать свою жизнь опасности. И первый шаг на этом пути – связать его узами с другой Айз Седай. Надо думать, Мирелле не упустила из вида эту маленькую деталь. Бедная Найнив. Она бы, наверно, придушила Мирелле, узнав об этом. С другой стороны, она отдала бы что угодно, лишь бы Лан остался жив. Может быть. Что касается самого Лана, он получил то, что заслужил, раз позволил связать себя узами с другой женщиной, зная, что Найнив сохнет по нему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
