Таня не улыбнулась, сохраняя серьезность.
— Вставайте на довольствие. В общем, устраивайтесь, — сказал майор, заметив, что Таня хмурится. — А мы пошли.
Когда они ушли, Таня поднялась по ступенькам и направилась в свой блиндаж. Майор, как ей показалось, встретил ее несколько суховато. Может быть, причиной тому парторг. Ну и хорошо, что так. Через три часа она скажет майору о своем отъезде в Геленджик. На этом все и закончится.
В блиндаже никого не оказалось. Вася Рубашкин, вероятно, в засаде. Таня огляделась. Все было так, как и раньше. Ее постель застелена плащ-палаткой.
В блиндаж вошел ординарец командира батальона ефрейтор Гармаш, черноглазый, с чубом смоляных волос, похожий на цыгана.
— Привет! — воскликнул он, подходя и протягивая руку. — Это замечательно, что вернулась!
— Почему? — спросила Таня, не очень довольная этой встречей. Ординарец не нравился ей своей развязностью.
— Еще спрашивает! Да майор извелся без тебя, ночами не спит, вздыхает.
— А я не снотворное для вашего майора, — ответила Таня.
Даже Гармаш смутился от ее неприветливых слов. Но теряться было не в его правилах.
— Это дело, впрочем, не мое, — махнул он рукой. — Смотрю вот на тебя и думаю: вроде бы девчонка ничем не выдающаяся и росточком невелика, силенок небось маловато, а такое дело подняла, удивляюсь, глядючи на тебя.
Таня вскинула на него глаза и недоуменно спросила:
— Какое дело?
— Снайперское. В батальоне с твоей легкой руки снайперов развелось. Щелкают фашистов за милу душу. Командир бригады и начальник политотдела похвалили наш батальон за снайперов. А кто начал это дело? Ты. Теперь тебе благодарность не только от комбата, но и от командования бригадой. Чего, думаешь, вызвали их в штаб? По поводу снайперов.
Пряча улыбку, которая невольно озарила ее лицо от этих приятных слов, Таня сказала:
— Молодцы ребята! Вася Рубашкин тоже ходит на охоту?
— Каждый божий день.
— Значит, у вас снайперов своих хватает, — заключила Таня. — Мне у вас делать нечего.
— Как это нечего? — удивился Гармаш.
— Сегодня я уезжаю.
— Куда?
— В свой батальон. К вашему я ведь была только прикомандирована.
Лицо у Гармаша вытянулось.
— А как же майор? — вырвалось у него.
— А никак, — нахмурилась Таня, чувствуя, что щеки начали гореть.
Гармаш ожесточенно зачесал в затылке.
— Ну и ну, — выговорил он наконец. — Погорел мой майор. По всем статьям. В начале войны он давал клятву не влюбляться, не жениться до конца войны. А что получается?
Она подумала: «Значит, не я одна такие зароки давала».
Теперь-то Таня уже начинала понимать, что жизнь есть жизнь, она продолжается и на войне со всеми своими радостями и горестями, что прав Виктор, а не она, а все же где-то в тайнике ее души сохранялось убеждение, что когда кругом горе, смерть, любовь должна отступить.
— А я так думаю, — продолжал Гармаш, посмеиваясь цыганскими глазами, — люби, пока любится. Смерть, она вон рядом ходит, раз — и ты на том свете.
— Так за чем же дело стало, Ваня? — засмеялась Таня. — Люби, пока любится.
— Кого? — передернул плечами Гармаш. — Объекта подходящего нет. В нашей бригаде девчонок — раз-два и обчелся, да и те интересуются только офицерами, а на нас, рядовых, никакого внимания.
— А ты плохого мнения о девушках.
— Нет! — воскликнул Гармаш. — Я уважаю фронтовых девчат. Жив останусь, женюсь только на фронтовичке. С такой женой не пропадешь. Честно говорю! Только буду выбирать не такую, как ты, маленькую да тоненькую. Выберу дебелую, крепкую, чтобы могла двухпудовой гирей помахивать.
— Вкус же у тебя, — покачала головой Таня.
Гармаш рассмеялся и вдруг спохватился:
— А ты завтракала?
— Нет еще.
— Так пошли со мной, я тоже еще не ел сегодня.
После завтрака Таня вернулась в блиндаж и не выходила до тех пор, пока не настало время идти к командиру батальона. Она переоделась: надела брюки, кирзовые сапоги, старую гимнастерку и пошла в штаб.
Майор разговаривал с парторгом. Когда Таня доложила о своем прибытии, он чуть улыбнулся и спокойно кивнул, приглашая сесть.
— Через три дня, товарищ Левидова, — повернувшись к Тане и глядя ей в глаза, сказал он, — политотдел бригады собирает снайперов. Так что вы прибыли вовремя. Вы инициатор снайперского движения в нашем батальоне. У нас в подразделении теперь снайперов больше, чем в остальных, вместе взятых. На слет пошлем вас в первую очередь.
— Но я… — начала было Таня.
Она хотела сказать, что сегодня уезжает.
— Подождите, — остановил ее майор. — Я вам все объясню, потом вы скажете. Надо выслушать сначала старшего. Устав того требует.
Таня смутилась и потупила глаза.
— Так вот, — продолжал майор. — Немцы потеряли во время апрельских боев более двенадцати тысяч солдат и офицеров, около тридцати самолетов, десятки танков, сотни орудий и пулеметов. Они выдохлись и вынуждены перейти к обороне. У них нет резервов, их жмут наши войска на других фронтах. По-видимому, они здесь уже не будут наступать. Но и у нас большие потери, не хватит сил для того, чтобы перейти в наступление. Таким образом и та и другая сторона перешли к обороне. Конечно, придет день, когда мы перейдем в наступление. Ну, а пока задача — крепить оборону и не давать покоя противнику. В этих условиях важное значение имеют действия снайперов. Сначала слет снайперов бригады, потом всей Малой земли. Будут присутствовать командующий армией генерал Леселидзе и начальник политотдела полковник Брежнев. Прошу вас, товарищ Левидова, подготовиться к выступлению на слете. Вопросы есть?
— Все ясно, товарищ майор. Разрешите идти?
— Можете быть свободны.
Таня вышла. Отойдя немного, присела на ствол поваленного дерева.
— Ну и дура, — выругала она себя, — почему не сказала майору о том, что решила уехать?
Пойти и доложить замполиту или начальнику штаба? Впрочем, почему она должна докладывать? Имея документ из госпиталя, можно сразу поехать в свою часть. Надо только взять винтовку. С ней ходит в засады Вася Рубашкин, это она от Гармаша знает.
Из штаба вышел парторг старший лейтенант Бурматов. Увидев Таню, подошел к ней и присел рядом.
— Что, дочка, зажурилась? — спросил он.
Бурматов имел право называть Таню дочкой, хотя ему было не так уж много лет. Но его лицо испещрено морщинами, виски белые. Все знали, что сын Бурматова погиб под Ростовом, а жену и дочь расстреляли гитлеровцы. Но он ничем не выказывал свое горе, всегда был спокоен, хладнокровен. Комбат относился к нему с большим уважением и называл его «батей».
— Я не зажурилась, — повернулась к нему Таня.
— Значит, мне показалось, — сказал Бурматов. — Товарищ Левидова, думаю, вам пора подавать заявление о приеме в партию.
— Я думала об этом. Решила, как Малая земля соединится с Большой, подам заявление.
— Комсомольская организация даст вам рекомендацию. Вторую дам я, а третью майор.
— Только не он! — вырвалось у Тани.
— Понятно, — кивнул парторг, внимательно посмотрев ей в глаза. — Ну, не он, так другой.
«Скажу-ка я ему, что уезжаю», — решила Таня и, преодолевая стеснение, сказала:
— Я сегодня думала уехать.
— Куда?
— В свою часть, в Геленджик. Я ведь числюсь у вас прикомандированной.
— Жа-аль, — протянул парторг. — Жаль, конечно. И на слете не хотите присутствовать?
Таня промолчала. На слете ей хотелось бы побывать. Снайперы будут обмениваться опытом. Интересно послушать, и не только интересно, даже полезно. А если она не пойдет на слет, то еще, чего доброго, зазнайкой сочтут. Таня заколебалась и тут же решила, что ничего не изменится, если в Геленджик поедет она позже.
А Бурматов продолжал:
— Самое трудное мы пережили. Сейчас затишье. В бригадах даже началась подготовка к смотру самодеятельности… Чего так удивленно смотрите на меня? Верно говорю. И в нашей бригаде тоже. Замполит пулеметной роты Николай Гавриленко назначен начальником клуба. Он был актером в харьковском театре. Для клуба большую землянку роют. Будут кинофильмы показывать. Сейчас ищут в ротах певцов и танцоров. А вы не поете?
Смотры художественной самодеятельности на пятачке советской земли, опаленной огнем! Таню это поразило. Какие тут люди! А она хочет уехать от них, не дождавшись того дня, когда Малая земля соединится с Большой!
Чувствуя, что краснеет от стыда, Таня нерешительно произнесла:
— Пожалуй, останусь на слет…
— Вот и хорошо! — сказал Бурматов.
Таня вдруг почувствовала, что внутреннее беспокойство, которое она испытывала с утра и в котором не хотелось сознаваться, сейчас исчезло, на сердце стало спокойно.
2
Старший лейтенант Рыбин, которого Глушецкий назвал «ловчилой», вышел из землянки, потянулся, окинул взглядом сначала берег, потом посмотрел вверх.
