— Несчастные! — с горечью произнес полковник. — Неужели они ничего не понимают? Они еще раскаются! Или это я ничего не понимаю? А? Что же вы молчите, поручик?
— Мы об этом поговорим после! Нас пристрелят как бешеных собак! Вот ваша шинель, полковник. И мне совсем не улыбается висеть на телеграфном столбе!
— Идите, — твердо произнес полковник. — Идите, поручик! Я вам приказываю немедленно идти к поезду. Передадите мой устный приказ тотчас же отбыть в поезде из Березовки и доложить по инстанции о мятеже.
— Я не пойду без вас! Как же так?
— Пойдете! Как миленький пойдете!
И полковник вытолкал поручика за дверь и видел, как тот выскочил на крыльцо и рысцой припустил по направлению к вокзалу, не оглядываясь и не выбирая дороги.
— Ну вот, — вслух сказал полковник. — Вот и все.
Он вынул из кармана френча фотографическую карточку жены — немолодой уже женщины с умным и грустным лицом.
— Прощай, Лида, — прошептал полковник и поцеловал фотографическую карточку. — Ничего не поделаешь, Лида. Капитаны не уходят с капитанского мостика, когда тонет корабль.
С этими словами полковник нажал на курок своего кольта и рухнул на пол, опрокидывая стул и сдергивая со стола двухверстку — географическую карту, на которой он только что ставил разноцветные кружочки, треугольники и кресты.
Этого выстрела адъютант не слышал. Он был уже далеко. Он еле успел к отходу поезда. Часто, прерывисто дыша, он подошел к перрону как раз в тот момент, когда заканчивалась посадка.
— Ну, что там? — крикнул с паровоза капитан, взявший на себя наблюдение за машинистом и кочегаром.
— Полковник отказался уйти!
— А, дьявол! Фанаберия! Ну и пропадет, как пить дать — пропадет! Это всего легче!
И капитан зычно крикнул:
— По вагонам, господа офицеры! Поезд отправляется!
Где-то совсем близко раздалось раскатистое «ура». Но никто не оглядывался в ту сторону. Паровоз гукнул, и вагоны медленно сдвинулись с места.
Когда конники ворвались в Березовку, хвост поезда с бежавшими офицерами был далеко за семафором.
Котовский в сопровождении нескольких бойцов вошел в штаб и увидел мертвое тело полковника. Котовский понял все, что произошло. Он постоял в раздумье над трупом:
— Трудно им. А главное — непонятно. Где тут сразу разобраться! И не все же они подлецы? Многие из них кончают с собой. Не выдерживают. Одно им название: банкроты. Полное крушение помыслов и надежд!
В Березовке происходила обычная кутерьма, какая бывает при занятии населенного пункта. Выстрелов не было уже слышно. Дым шел прямо вверх, столбом, изо всех труб, какие только были в Березовке. Это означало, что мороз стоит лютый и что печи повсюду топятся.
По дворам бегали со сковородками и кринками дородные хозяюшки, ошалевшие от частой смены красных, зеленых, белых, поочередно захватывавших поселок, так что они все путались, кого называть «товарищи» и кого «господа».
Всюду несмолкаемый говор, вспышки смеха, шутки, прибаутки и крепкий махорочный дым. Конники прежде всего расседлали заиндевевших, запаренных коней.
— Где же офицеры ваши? — спрашивали в штабе солдат.
— Смотались. Один прапорщик Малахов перешел на нашу сторону. Его тут ваши ребята забрали как контру, а только неправильно это: он, Малахов, душа человек, хоть кого спросите.
— Раз такое дело — выпустят. А как вы ловко это дело обстряпали, как к нам дорожку нашли?
— Не было бы снегу — не было бы и следу.
Производился учет оружия, наличия коней и вообще имущества. Начдив приказывал принять все меры к захвату железнодорожного моста в целости. Пожалуйста — мост целехонек, и уже выставлена охрана около него.
— Народ за нас, — сказал Котовский, выслушав донесение о захваченных трофеях. — Народ за нас, а это самое главное.
10
Сорок километров осталось до Одессы. Котовский мчался. И мог ли отстать Няга? Одесса! Одесса впереди!
Няга скакал на коне и насвистывал «Миорипу».
Конница неслась — и воздух был уже родной, и небо было понятное, милое небо!
Николай Дубчак и Николай Слива — тезки и приятели, неразлучные в бою и на отдыхе, оба славные сыны Молдавии — почуяли с дуновением ветра и запах камышей на Днестре и запах талого снега с полей Бессарабии. Николай Дубчак вполголоса напевал старинную молдавскую песню, слышанную им еще от дедов:
Лист зеленый, куст терновый,Правды нет у нас в Молдове.Разоренье нам принесЛютый зверь, кровавый пес,Лиходей, палач народаНенавистный Дука Вода.Он для сильных друг и брат,А для бедных супостат.Пожалей ты, бог, меня,Убери подальше Воду,Чтоб вольней жилось народу,Пусть хоть черт возьмет, хоть бог,Чтоб легко вздохнуть я мог!
На станции Раздельная находился генерал Шевченко, старый служака, пора бы и на покой! Все давно поняли, что надежды рухнули и остается только спасать шкуру. Не понял один Шевченко. Он был неизменен в своих привычках. На ночь растирал суставы снадобьем от ревматизма, а скорей всего, даже не от ревматизма, а от старости, забывая, что старость неизлечима. Утром шел в штаб и передавал в Одессу очередную сводку. Днем выслушивал доклады, за обедом давал советы, что следует есть, чтобы дожить до его возраста. Словом, он делал все, что полагается делать старому генералу.
Так было и в это утро. Генерал сам лично диктовал телеграфисту. Вызвали Одессу. Но генерал был отрезан. Он никак не хотел этого понять. Он командовал, выставлял охранения, требовал, чтобы офицеры были выбриты. Между тем давно уже не было ни флангов, ни тыла. Просто был выживший из ума старик, упорно действовавший по уставу.
Стук ключа услышал телеграфист, когда возился возле аппарата. Котовский приказал:
— Прими вызов. Кто это там старается?
Телеграфист выключил Одессу и ответил станции Раздельная, что принимает Одесса.
Генерал Шевченко сообщал, что конница Котовского заняла Березовку (значит, бежавшие офицеры благополучно прибыли). Сообщал генерал и относительно других частей Красной Армии, обнаруживая приличную осведомленность и отставание от действительности всего лишь на несколько суток.
Кончив передачу, генерал спросил, кто принял сводку.
Ответ, который едва решился доложить генералу телеграфист, гласил, что сводку принял Котовский.
— Господа, — обиделся генерал, — мы воюем, а не в пятнашки играем!
И попросил телеграфиста:
— Ответьте, что шутки неуместны и что шутник понесет заслуженное наказание.
Ответ пришел незамедлительно:
— Успокойтесь, ваше превосходительство, поберегите ваши нервы. Никто не собирается шутить. Сводку принял действительно Котовский.
Генерал выслушал этот ответ с некоторым даже удовольствием.
— Я давно слежу за действиями этого Котовского. Если бы у нас была такая конница… А почему бы ему не воевать на нашей стороне? Ведь это чистое недоразумение! Храбрый человек, а не понимает, что следует сражаться за Россию.
Генерал подождал возражений, но телеграфист не возражал и заранее смаковал, как будет рассказывать офицерам, что их генерал доложил сводку не кому-нибудь, а самому Котовскому.
— Отвечайте, — приказал генерал.
Котовский ему представлялся гусаром, и нужно было этого гусара распечь, дать ему для острастки десять суток гауптвахты и затем предложить служить верой и правдой за неимением царя белому командованию, которое генерал, впрочем, сам недолюбливал.
Очень трудно было распекать по телеграфу. Генерал диктовал:
— Так командовать, как вы, может только офицер и дворянин. Значит, вы офицер и дворянин. Но тогда вы изменник и предатель. Поверните вашу конную армию против большевиков. Гарантирую помилование.
Ответ последовал немедленно:
— Бил, бью и буду бить белогвардейцев. Через три часа ждите в Одессе.
11
В пяти километрах от Одессы Котовский захватил заставу, узнал пропуск и пароль. Он был в нетерпении. Его возбуждение передалось всем. Прикажи он сейчас переплыть море — прыгнули бы и стали переплывать море. Прикажи разбить любое войско — бросились бы разбивать любое войско конники, увлекаемые вперед любимым командиром.
Котовский, однако, не хотел затевать дело вслепую. Он послал Подлубного и с ним еще нескольких человек в Одессу: без данных разведки было бы трудно разобраться в обстановке.
Сведения поступили утешительные. В Одессе идет погрузка всевозможного имущества в бесчисленные составы поездов. Помыслы командования не о том, как объединить силы и дать отпор наступающим красным, — все хотят свалить тяжесть военных действий на другого, в победу никто не верит, но не хочется в то же время бросать на произвол судьбы огромное имущество: оно вот как пригодится за границей! Грузят в вагоны все: пшеницу и мебель, банковское золото и овес, снаряды, импортные товары, гаубицы, личные вещи генерала Бредова и содержимое интендантских складов…
